Марина Крамер - Я не ангел

Аннушке было проще: в ее семье не существовало таких заковыристых взаимоотношений, она — единственный ребенок у родителей и двух незамужних теток, ее с детства носили на руках и совали все в рот с трех как минимум ложек. Папа-дипломат уж точно заранее позаботился о том, куда пристроить дочурку с дипломом юриста. Однако Аннушка с упорством бульдозера собиралась в прокуратуру, чем приводила в ужас бабушку и тетушек с маменькой заодно. Отношение к происходившему папы-дипломата до поры оставалось неизвестным — он был в очередной командировке.

— Ну ты даешь, Анька, — всякий раз смеялась я, когда слышала подругины пламенные речи на тему правосудия и законности, — такое впечатление, что ты в Москву с рыбным обозом пришла, образование выгрызла с кровью, а не родилась в Первопрестольной с золотой ложкой во рту. Рассуждаешь как настоящий пролетарий. Слышала бы тебя твоя бабушка!

— А она слышала, — безмятежно улыбалась Аннушка, теребя кончик прекрасной длинной косы льняного цвета, — и с корвалолом потом демонстративно расхаживала.

Мы хохотали еще сильнее. Так уж повелось, что в наших семьях именно бабушки играли первую скрипку. Ее Алевтина Петровна и моя Тамара Борисовна во многом были очень схожи, как, впрочем, практически все жены партаппаратчиков за редким исключением. Каждое лето они непременно ездили на юг, в санаторий, а два месяца проводили на даче, одна — в Серебряном Бору, другая — моя — в Загорянке. Я терпеть не могла дачу, старалась бывать там как можно реже, зато Аннушка честно «отбывала» срок рядом с бабушкой. Я изредка навещала подругу, и тогда приходилось окунуться в варку варенья, заготовку огурцов и капусты и прочих домашних солений, в изготовлении которых Алевтина Петровна была мастерица. Я помню пенки с малинового варенья, в которые мы с Аннушкой макали горбушки белого хлеба, помню кружащих вокруг пчел, одна из которых однажды укусила Аннушку под глаз, и бедная моя подруга больше недели вынужденно носила темные очки, закрывавшие половину лица с опухшим глазом. А чего стоило варенье из крыжовника, рецепт которого Алевтина Петровна каким-то непостижимым образом узнала у самой Виктории Брежневой, жены бывшего генсека… Воистину, тот, кто считал этих женщин бездельницами, никогда не пробовал сварить такое варенье. Каждую ягодку крыжовника нужно было при помощи шпильки очистить от семян, потом в каждую же вложить кусочек грецкого ореха, потом аккуратно, чтоб не развалилась сложная конструкция, сварить в большом медном тазу, разложить в банки рядками, залить сиропом… Это же адский труд, скажу я вам! Мы с Аннушкой не в состоянии были посвятить кропотливому занятию даже получаса — начинала ныть спина, болели пальцы, а Алевтина Петровна только посмеивалась:

— Эх вы, белоручки! Разве же это труд?

Не знаю, как Аннушка, а я лично на всю жизнь приобрела стойкое отвращение к любому виду кулинарной деятельности.

Дача Вяземских в Серебряном Бору притягивала меня куда больше собственной еще и потому, что тут собирались компании молодежи, в которых мы с Аннушкой занимали достаточно видное место. За ней активно увивался довольно мерзкий типчик по имени Веня, сын какого-то военного, но Аннушка не обращала внимания. Я же всегда держалась с неким высокомерием, отстраненно, и это, разумеется, действовало на парней притягивающе — закон обратной связи. Мне на самом деле никто не нравился, просто приятно было проводить время в компании остроумных, начитанных и интересных людей. Наверное, они не были бы столь блестящими, если бы им приходилось думать о завтрашнем дне и искать свое место в жизни. Им все досталось при рождении, это были мальчики из хороших обеспеченных семей, их будущее было ясным и светлым, перспективы — отличными, а вся жизнь обещала стать сплошным праздником. Детки из золотой клетки, так сказать. Это, разумеется, накладывало определенный отпечаток — некая пресыщенность, вальяжность, расслабленность. Скажу честно, иной раз становилось скучно…

Первый курс юрфака показался мне настоящим адом. Ничего общего со школой, другие правила, другие объемы информации, совершенно иные нагрузки. Весь первый семестр я боролась со страшным напряжением, внезапно охватившим меня. Я ничего не успевала, почти никуда не ходила, постоянно торчала в библиотеке за учебниками и конспектами, не поднимая головы, готовилась к семинарам. Ни о какой личной жизни речи даже не шло — на нее просто не было времени. Я возвращалась домой разбитая, сразу падала в постель и проваливалась в сон, а утром едва успевала к началу занятий. Не знаю, как Аннушка, а я проклинала день и час, когда решила поступать в МГУ. Учиться оказалось тяжело, и я искренне не понимала, каким образом мои одногруппники ухитряются еще и вечеринки закатывать по субботам. Я ждала выходных, чтобы иметь возможность спать столько, сколько хочется, и не прикасаться к тетрадям и учебникам. В понедельник все начиналось сначала: зубрежка, библиотека, кучи книг. Я похудела, «спала с лица», как говорила бабушка.

— Еще немного, и ты не сможешь встать с кровати, — говорила она, заваривая мне вечером в большом китайском термосе шиповник. — Никогда не подумала бы, что ты будешь учиться с таким упорством.

— Мне стыдно хлопать глазами на семинарах, — признавалась я, с трудом заталкивая в себя утренний бутерброд.

— А как же Аннушка?

— Аннушка, бабуль, не придает этому такого значения. Хватает по верхам, но при этом всегда все знает. Не могу понять, как это происходит.

— С ее внешними данными вообще не нужно прилагать больших усилий, — усмехалась бабушка. — Блондинкам во все времена жилось легче. Мужчинам нравятся такие — глуповатые, наивные, беспомощно хлопающие ресничками.

— Ты не права. Анька умная. Просто она… как сказать… умеет прикинуться, что ли? — Кофе показался слишком крепким и горячим, и я потянулась к молочнику, чтобы исправить ситуацию.

— Эх, Варвара! Какой из тебя юрист, когда ты дальше собственного длинного носа не видишь? Аннушка — хорошая девочка, но глупая. Заметь: не дура, а глупая, даже глупенькая. Это когда бог не совсем мозгов не дал — улицу-то она не на красный свет переходит и ложку мимо рта не проносит.

Моя бабуля умела дать любому человеку или предмету такую хлесткую характеристику, что порой от ее слов хотелось смеяться и плакать одновременно. Но насчет Аннушки она была совершенно права. Накручивая на палец кончик косы, она смотрела на преподавателей круглыми синими глазами и, хотя говорила вполне умные вещи, все равно производила впечатление недалекой куклы. Один только случай с учебником по истории чего стоил… Ей попался бракованный экземпляр: обложка оказалась приклеенной вверх ногами, и однажды во время ответа Аннушка взяла книгу в руки, чтобы процитировать отрывок какого-то текста. На преподавателя было жалко смотреть — он едва сдерживался, чтобы не захохотать:

— Вяземская, это даже для вас чересчур. Вы же учебник держите вверх ногами!

Аннушка повела плечиком, отбрасывая назад косу, и улыбнулась спокойно:

— Да, Михаил Сергеевич, я знаю.

Группа просто стекла по стульям на пол…

Несмотря на то что Аннушка Вяземская была девушкой видной и, на мой взгляд, абсолютно соответствовала мужскому идеалу, личная жизнь у нее так и не сложилась. В университете за ней увивались толпы парней, но серьезных отношений она ни с кем так и не завела. Не знаю, в чем тут дело. То ли при ближайшем рассмотрении моя подруга оказывалась слишком уж примитивной, то ли потенциальных мужей пугал высокий статус папы-дипломата и они боялись не пройти «фейсконтроль», но, так или иначе, к тридцати с лишним годам Аннушка так и оставалась одна. Да, у нее случались романы, правда, в основном с женатыми начальниками — ни в какую прокуратуру, понятное дело, Аннушка не попала, а трудилась на довольно высокой должности в «Газпроме». Всякий раз, влюбляясь по уши в очередного «женатика», Аннушка приезжала ко мне, мы шли в ближайший ресторан, и там я выслушивала уже набившую порядочную оскомину историю неземной любви и страсти. Я никак не могла понять, почему Аннушка с упорством маньяка наступает на одни и те же грабли и поет хорошо известную всем любовницам песню «он любит только меня, а с женой живет из-за детей и из жалости, но, когда они подрастут, он непременно разведется и мы поженимся».

На мой взгляд, это простительно единожды и только очень молодой неопытной девушке, а не тетке хорошо за тридцать с немалым опытом подобных отношений. Однако это продолжалось из раза в раз.

— Варвара Валерьевна, вам звонят. — Именно с этой фразы секретаря начались все неприятности.

Я взяла трубку и услышала женский голос:

— Варвара Валерьевна? Вы — Варвара Валерьевна Жигульская? — Мне никогда не нравились истеричные бабы, а звонившая явно таковой и являлась, судя по ее тону.