Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов
Гришка опередил — как бы продолжил диалог на поле:
— Так ты бить, да?! А на тебе!
Больше всего не любил Лешка, когда били по носу. Кровь начинает хлестать — размазывать и сплевывать не успеешь, а боль острая, иглой пронизывающая от темени до пяток. Зато у этой боли был плюс: мгновенно превращала страх в бешенство. Гришка кувырнулся от первого же удара. Ванька стоял дольше, махал мосластыми руками, а после того, как получил авоськой по голове и свалился, скреб ими мокрые доски тротуара, пытаясь встать. Не получилось: носок Лешкиного сапога врезался в провал открытого рта раз, другой, заполнив глиной ржавого цвета, а потом пятнал ею костлявую морду, где попадет.
Бешенство уже отпускало, когда Лешкину спину обожгло так, что аж дыхалку забило. Гришка лупил штакетиной, только что оторванной от забора, с согнутым гвоздем на треть ниже фигурной головки. Целил гвоздем в глаз. Алексей не помнил, как штакетина оказалась у него. На Тюхнйно счастье гвоздь теперь был почти у рук и сломалась штакетина слишком быстро. Тут еще мать Тюхниных выскочила и начала вопить. Хорошо, что Лешкина мать услышала и вышла на крыльцо на подмогу.
Победа — это здорово, но если о ней не знают приятели, уменьшается вдвое, а может, и в трое. Лешке не терпелось похвастаться перед одноклассниками, однако сделать это удалось не скоро: после обеда дождь полил как из крана и не унимался несколько дней. В среду колхоз махнул рукой на картошку, и с четверга начались занятия в школе. Алексей опоздал на первый урок, поэтому о победе рассказал Гилевичу на переменке.
— А Гришка говорил, что это они тебе вломили, — возразил Вовка.
— Как они?! — не мог прийти в себя от удивления Лешка. — А почему же у него вся морда в синяках? Об меня набил, что ли?
Переменка закончилась, в класс зашли ученики и Гришка с ними. Он будто не замечал Порфирова.
— Так кто кого побил в воскресенье, а, боров? — подступал Алексей к врагу.
Гришка сопел, вдавливая голову все глубже в плечи, и, как бы поправляя волосы над ухом, прикрывал ее рукой от удара. Глаза его с надеждой косились на дверь. И таки вымолил у судьбы отсрочку — в класс вошла учительница.
— На переменке пойдем за школу, — пообещал Лешка, согнав с Тюхниной физиономии улыбку. Пусть целый урок сидит и колотится от страха, побудет в той шкуре, в какой по его вине частенько доводилось бывать Порфирову.
Юлия Сергеевна, стройная и глазастая, самоуверенная и немного насмешливая, поздоровалась с учениками и забавно поморщила носик на разбойно-крикливое ответное приветствие. Как она была непохожа на поселковых женщин! Алексей боялся на нее глянуть. Ему чудилось, что в классе их двое — он и она, и Юлия Сергеевна все время смотрит на него, стоит ему поднять глаза, как встретится с ее взглядом, теплая волна пробежит по Лешкиному телу, отдастся щемлением в нижней части живота, и будет стыдно и счастливо.
— Порфиров!
Он вздрогнул и быстро встал.
— Читай дальше… Слушать надо. Сначала читай.
Он посмотрел в непонятно когда открытый учебник, на темные полоски иностранных слов и чувствовал, как уши наливаются кровью.
— Ну, почему не читаешь? Текст на двенадцатой странице… Садись… Тюхнин, читай.
— Я тоже не умею, — ответил, не поднимаясь, Гришка.
— Читай, как умеешь.
— А я никак не умею.
Учительница тяжело вздохнула, поморщила носик, спросила у сидящего перед Тюхой Гилевича:
— А ты умеешь?
— Да! — Вовка быстро затарабанил, почти не глядя в учебник.
На передних партах прыснули. Лешка подумал, что так же, если не дольше, смеялись бы и над ним. Ну, Тюха!..
Шел дождь, но за школой собрались все мальчишки-восьмиклассники и несколько человек из других классов. Покуривая прикрытые ладонями сигареты, ждали поединка.
— Ну, так кто кому дал в воскресенье? — повторил вопрос Порфиров.
Тюхнин смотрел по-бычьи, из-под лба, глаза бегали по сторонам, точно предстояло драться со всеми и выбирал, с кого начать. И от этого трусливого ничтожества Лешке приходилось столько терпеть! На — получи за все!
Тюха сломался быстро. Спрятав разбитую морду в ладони, замер, не сопротивляясь. Кровь из разбитой губы стекала на подбородок, а оттуда — на бледно-голубую рубашку. Вдруг Гришка развернулся и побежал. Метрах в десяти остановился и крикнул совсем по-детски:
— А вот и не догонишь!
Дружный хохот был ответом на предложение погоняться. Гришка сник и, размазывая по мокрому лицу кровь, побрел через кусты к дыре в заборе.
Порфиров с непонятной тоской смотрел ему вслед. Казалось, теряет что-то дорогое, нужное, но что — не мог понять.
— Молодец, Леха! — хлопнул его по плечу Гилевич.
— Ну?! — зло скинул его руку Алексей. Презрительно сплюнув, он прошел между расступившимися школьниками. Все они когда-то лебезили перед Тюхой, а теперь поздравляют победителя и со злорадством смотрят вслед бывшему тирану и его, Лешки, бывшему другу. Так и хотелось вернуться и бить их, бить…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В последний день четверти шел снег. Алексей сидел перед осколком зеркала, установленным на подоконнике, пытался уложить мокрые после бани волосы в мужскую прическу, а то кудри, как у девки, хоть налысо стригись.
Во дворе залаяла Манька.
— Мам, тетка Галька идет.
— Какая? — спросила из соседней комнаты мать.
— Смирниха.
— Приехала, никак? — Мать пошла встречать гостью.
Галина Степановна, мать Светки Смирновой, полная рыжеволосая женщина, заполнила дом высоким громким голосом.
— Привет, подруга! Ну, как поживаешь?.. Да, на праздники приехала. Решила, вот, тебя навестить… А это Лешка? Ты смотри, какой вымахал! И не узнаешь!.. Ну, как учишься? Небось одни двойки?
— Эту четверть хорошо закончил, учительница похвалила, — похвасталась за него мать.
— Моя тоже хорошо учится, отличница. А растет! Приеду в следующий раз, а она уже замужем! — с довольной улыбкой произнесла Смирнова и вытянула из кармана иностранной куртки бутылку водки.
Глаза матери радостно заблестели.
— Сейчас я грибков маринованных наберу, сальца нарежу… — заметалась она.
— Да сядь, поговорим сначала, водка никуда от нас не денется.
— А чего там, за столом и поговорим… Порфиров! — позвала она мужа.
Налила и Алексею. Пил как воду — привык уже. А потом отламывал маленькие кусочки хлеба, долго мял пальцами и проглатывал шершавые шарики, слушая разговор старших.
Мать, выпив, оживилась.
— Ой, Галь, ты прям вылитая Алла Пугачева!
Смирнова благосклонно улыбнулась и кивнула головой, подражая певице.
— Представляешь, захожу в райцентре в ресторан, заказываю покушать, сто грамм коньяка, жду. Смотрю, вся кухня вывалила,
