Идентификация Борна - Ладлэм Роберт
Полицейская машина находилась от них буквально в двух футах, а полицейский был явно озадачен происходящим. Но сигнальные огоньки на машине нарушителей были уже изменены.
– Осторожно поезжайте вперед и больше не допускайте подобных глупостей, – предупредил полицейский.
Борн кивнул полицейскому через окно:
– Еще раз извините!
Тот пожал плечами и повернулся к напарнику, возвращаясь к прерванной беседе.
– Я ошиблась, – дрожащим голосом прошептала Мари. – Здесь такое сложное движение… О боже, вы сломали мне руку! Отпустите меня, мерзавец!
Борн отпустил ее, опасаясь очередной истерики. Он предпочитал управлять ею с помощью страха.
– Вы думаете, что я вам поверил?
– Это вы о моей руке?
– Нет, о вашей ошибке.
– Вы сказали, что мы скоро повернем налево. Я только об этом и думала все время.
– В следующий раз будьте внимательней. – Он откинулся назад, не переставая наблюдать за ее лицом.
– Вы – чудовище, – прошептала она, закрывая глаза на короткое время. Когда она снова открыла их, в них вновь появилось выражение ужаса.
Наконец они добрались до Лювенштрассе. Это была достаточно широкая улица, где низкие каменные и деревянные дома перемежались с современными сооружениями из стекла и бетона. Постройки XIX века конкурировали тут с современной посредственностью. Эти дома продолжали свою долгую жизнь. На номера домов Борн стал смотреть где-то в районе 80-х. Для того чтобы добраться до нужного, им было необходимо спуститься вниз по улице. Это был квартал, почти целиком застроенный старыми трехэтажными домами. У многих из них даже крыши были из дерева. К каждой двери вели каменные ступени с железными перилами, а дверные проемы освещались небольшими фонарями, наподобие тех, которые устанавливались когда-то на конных экипажах.
Борн начал вспоминать забытое. Но не эта улица возникла в его воображении. Что-то еще… Очертания домов были похожи, но странно отличались: разбитые окна, покосившаяся лестница, сломанные перила, а вокруг много ржавого железа. Это был уже совсем иной Цюрих.
– Степпдекштрассе, – сказал он самому себе, концентрируясь на картине, возникшей в его сознании. Он ясно и четко видел жилой дом. Он мог даже различить краску когда-то красного дерева, похожую на цвет платья сидевшей за рулем женщины. – Меблированные комнаты… на Степпдекштрассе.
– Что? Что вы сказали? – Мари Сен-Жак испугалась этих бессвязных слов, не означавших ничего конкретного, но которые она отнесла на свой счет.
– Ничего, – он перевел взгляд на ее платье. – Вот здесь должен быть дом № 37, – произнес он, показывая на пятый дом в ряду. – Останавливайтесь.
Он вышел первым. Проверив работоспособность своих ног, он отобрал у нее ключи зажигания и только после этого позволил ей выйти.
– Вы уже можете ходить, – заметила она, – а это означает, что смогли бы сами вести машину.
– Может, и так.
– Тогда отпустите меня! Я ведь сделала все, что вы хотели!
– Сделайте еще кое-что, и затем я вас отпущу.
– Я ничего никому не скажу, поймите это! Вы последний человек на земле, которого я когда-либо захочу снова увидеть… или иметь с ним дело. Я не желаю быть свидетелем, или участвовать в полицейском расследовании, или делать заявления для прессы, или что-нибудь подобное! Я не желаю быть частью той жизни, которая вас окружает, я не хочу иметь с вами ничего общего! Я перепугана до смерти… и это будет гарантией, неужели вы этого не видите? Пожалуйста, отпустите меня!
– Я не могу этого сделать.
– Почему вы не хотите мне верить?
– Это не имеет значения, вы мне необходимы.
– Для чего?
– Дело простое до глупости. У меня нет водительского удостоверения, а без него нельзя нанять машину, что меня немного волнует.
– Но у вас уже есть машина!
– Она может быть пригодна еще в течение максимум одного-двух часов. Очень скоро кто-то обнаружит ее пропажу у отеля. И описание машины будет разослано всем полицейским постам.
Мари смотрела на него со смертельным ужасом в глазах.
– Я не хочу подниматься в квартиру вместе с вами. Я слышала, что сказал тот человек в ресторане. Если я буду знать слишком много, вы прикончите меня.
– То, что вы слышали, не имеет большого значения ни для меня, ни для вас. Пойдемте. – Он взял ее за руку, положив вторую руку на перила, чтобы иметь дополнительную опору при подъеме.
Мари не сводила с него взгляда, в котором читались страх и изумление.
Имя «Чернак» было обозначено на втором почтовом ящике рядом со звонком. Он не стал нажимать на него, но зато надавил остальные четыре кнопки. Буквально в течение нескольких секунд дом заполнила какофония голосов на швейцарско-немецком диалекте, каждый из которых спрашивал, в чем дело и кто пришел. Но кто-то не спрашивал: он просто-напросто включил дистанционный замок, и дверь отворилась. Борн пропустил Мари вперед, осторожно подталкивая ее вдоль стены, чего-то ожидая. Постепенно голоса наверху смолкли. Тишина… Двери квартир закрылись… М. Чернак располагался на втором этаже в квартире 2С. Борн стал, прихрамывая, подниматься по лестнице, придерживая женщину за руку. Конечно, она была права. Было бы значительно лучше, если бы он был один. Но он не мог отпустить ее: она все еще была ему нужна. Борн изучал дорожные карты в течение нескольких дней, пока еще находился в Порт-Нойра. Люцерна была не более чем в часе езды, Берн приблизительно в двух часах или что-то около этого. Он мог поехать в любом из этих направлений и, оставив Мари в каком-нибудь уединенном месте, исчезнуть. Это было вопросом времени, и у него были для этого возможности. Ему был необходим проводник только для выезда из Цюриха, и эту роль он отводил Мари Сен-Жак. Но прежде чем покинуть Цюрих, он хотел кое-что выяснить. Он хотел поговорить с человеком по имени…
«М. Чернак». Имя было справа от двери. Борн отступил от двери вправо, увлекая за собой Мари.
– Вы говорите по-немецки? – осведомился он у нее.
– Нет.
– Не лгите!
– Я не лгу!
Некоторое время Борн размышлял, разглядывая холл.
– Звоните. Если дверь откроется, просто стойте сбоку от нее. Если кто-то ответит на звонок изнутри, то скажите, что у вас есть сообщение от друга из «Альпенхауза».
– Предположим, что это сообщение предложат просунуть под дверь?
– Очень хорошо.
– Я только не хочу больше насилия. Я не хочу ничего знать и не хочу ничего видеть. Я лишь хочу…
– Знаю! – прервал он ее. – Вы хотите вернуться к налогам, которые вводил Цезарь или, что еще лучше, к Пуническим войнам… Если он или она скажет что-нибудь в этом роде, то объясните им, что это сообщение на словах и должно быть передано только человеку, внешность которого вам описали.
– А если меня спросят, как он должен выглядеть? – холодно осведомилась она, замирая от страха.
– У вас прекрасная головка, доктор.
– Я педантична и к тому же напугана. Что я должна делать?
– Скажите им, чтобы они убирались ко всем чертям! Пусть кто-нибудь другой разбирается с ними, и после этого потихоньку отходите от двери.
Мари подошла к квартире и нажала на кнопку звонка. Внутри раздался какой-то странный звук, и после этого послышался мужской голос:
– Кто там?
– Боюсь, что я не смогу разговаривать с вами по-немецки, – пробормотала она.
– Говорите по-английски. В чем дело? Кто вы такая?
– У меня к вам срочное сообщение от друга из «Альпенхауза».
– Подсуньте его под дверь.
– Я не могу этого сделать, это сообщение на словах. Я должна лично передать его человеку, портрет которого мне описали.
– Хорошо, сейчас.
Щелкнул замок, и дверь отворилась. Борн отделился от стены и встал в дверном проеме.
– Вы безумец! – заорал человек с двумя обрубками вместо ног, передвигаясь в кресле на колесах. – Убирайтесь отсюда!
– Я уже устал это слушать, – заявил Борн, втаскивая женщину внутрь и закрывая за собой дверь.
Ему не потребовалось уговаривать Мари, чтобы та направилась в соседнюю комнату на время разговора с калекой. Она сделала это без всякого сопротивления. Безногий Чернак был в панике, его опустошенное лицо было абсолютно белым, а непричесанные сероватые волосы росли на шее и закрывали лоб.
