Миссия в ад - Дэвид Балдаччи
Мужчины остановились и выжидающе уставились на нее.
Девушка встала на дрожащих ногах:
– Я достану деньги. Но мне надо связаться с волей.
– Об этом можно договориться. – Он оглядел ее обнаженное тело. – Ты не такая и уродина. Если тебя отмыть, будешь даже хорошенькая. Ну или хотя бы не противная.
Он протянул руку и тронул ее волосы. Девушка отпрянула, и он отвесил ей пощечину такой силы, что по ее лицу побежала кровь.
– Никогда больше так не делай, – приказал он. – Радуйся, что я тебя трогаю.
Она кивнула и потерла щеку, облизывая кровь с губ.
– Тебя сейчас вымоют. И приведут ко мне.
Она поглядела на него, медленно осознавая, что это означает.
– А евро? Я думала, это и есть плата.
– Помимо евро. Пока мы ждем пять дней. Или ты предпочитаешь грязные опасные шахты моей постели?
Она покачала головой и опустила глаза, признавая свое поражение.
– Я… я не хочу в шахты.
Он улыбнулся и взял ее за дрожащий подбородок, заставляя смотреть в лицо.
– Видишь, ничего сложного. Еда, чистая вода, теплая постель. И я буду иметь тебя столько, сколько захочу. – Надзиратель повернулся к охранникам. – И они тоже. В любое время. Ты поняла? Все, что мы захотим, неважно что. Ты – просто собака, поняла?
Она кивнула, залившись слезами:
– Я поняла. Но вы не сделаете мне больно? Я… мне уже делали больно, много раз.
Он снова дал ей пощечину.
– Не смей указывать мне, шлюха. И не открывай рот, если я не задал тебе вопроса.
Он схватил ее обеими руками за горло и швырнул в стену.
– Ты поняла?
Она кивнула и пробормотала:
– Поняла.
– Будешь называть меня сы сын, – добавил он, используя корейское выражение, обозначающее «хозяин». – Будешь звать меня так даже после того, как выберешься отсюда. Если выберешься. Я ничего не обещаю, даже если получу евро. Может, ты и не сбежишь. Это зависит только от меня. Ясно?
Девушка кивнула:
– Я поняла.
Он снова потряс ее изо всех сил:
– Скажи это! Обратись ко мне с уважением.
– Сы сын, – добавила она робким голосом.
Надзиратель улыбнулся и отпустил ее.
– Видишь, у тебя получается.
В следующую секунду он схватился за горло в том месте, куда она ударила его. Отступил назад, столкнувшись с одним из охранников.
Она двигалась так быстро, что казалось, будто время остановилось. Девушка пулей метнулась к охраннику, выдернула у него из кобуры пистолет и выстрелила ему в лицо. Другой кинулся к ней; она развернулась и ударила его ногой, задрав ее так высоко, что попала в глаз. Обломанный ноготь разорвал ему веко, ослепляя. Он закричал и повалился на спину, пока третий охранник стрелял из пистолета. Но ее на этом месте уже не было. Девушка оттолкнулась от стены и, кувыркнувшись, перелетела через него, выдернув нож из ножен у охранника на ремне, после чего приземлилась у него за спиной. Четырежды взмахнула ножом с такой скоростью, что глаз не различал ее движений. Охранник схватился за шею с перерезанными венами и артериями.
Она продолжала двигаться. Использовав его падающее тело как трамплин, она перескочила через него и схватила ослепленного охранника в захват ногами вокруг головы. Перекрутилась в воздухе и швырнула его вперед. Он ударился головой о стену с такой силой, что его череп треснул.
Она подхватила пистолет, который уронила в драке, и стала по очереди подходить к каждому охраннику и стрелять им в голову, пока не перебила их всех.
Она всегда ненавидела лагерную охрану. Она годами жила рядом с ними. Они оставили на ней шрамы – внутри и снаружи, – которые не затянутся никогда. Из-за них она никогда не станет матерью. Не сможет даже помыслить об этом, потому что для этого требуется заново научиться считать себя человеческим существом, а ей это недоступно. Ее имя в лагере было «сука». Каждую женщину в лагере звали так.
«Сука, сука, – это единственное, что она слышала от зари до темна год за годом. – Давай, сука. Ну же, сука. Сдохни, сука».
Она повернулась к надзирателю, лежавшему на полу возле двери. Он еще не умер. Мужчина по-прежнему хватался за горло и ловил ртом воздух, в расфокусированных глазах металась паника. Так она и планировала – обездвижить его, но не убить. И прекрасно знала, что для этого нужно.
Она опустилась на одно колено возле него. Он смотрел на нее выпученными глазами, зажимая ладонью горло. Она не улыбалась от радости. Не грустила. На ее лице не было вообще никакого выражения.
Она придвинулась к нему ближе.
– Скажи это, – прошептала она.
Он застонал, цепляясь за свою перебитую глотку.
– Скажи это, – повторила она. – Сы сын.
Она подсунула руку под его ладони и нажала.
– Скажи это.
Он снова застонал.
Она поставила костлявое колено на его пах.
– Говори.
Он вскрикнул, и она нажала коленом еще сильнее.
– Скажи это. Сы сын. Скажи, и боли больше не будет. – Она навалилась на колено всем весом. Он закричал громче. – Скажи это.
– Сы…
– Скажи это. Скажи до конца. – Она яростно вдавливала колено в него.
Он заорал изо всех сил, насколько позволяла поврежденная гортань.
– Сы сын.
Она выпрямилась. Не улыбнулась с радостью. Не загрустила. Так и осталась равнодушной.
– Видишь, у тебя получается, – повторила она его слова.
Он беспомощно смотрел, как она подпрыгивает в воздух и приземляется на него. Ее локоть вонзился мужчине в нос с такой силой, что хрящ прошел до самого мозга, словно пуля. Это убило его мгновенно; с перебитой гортанью он мог бы продержаться еще несколько минут.
Она встала и оглядела четверых мертвецов.
– Сы сын, – сказала девушка. – Я, не вы.
Она обыскала охранникам карманы и нашла рацию. Вытащила ее, настроила на другую волну и сказала просто:
– Готово.
Потом бросила рацию, перешагнула через трупы и вышла из камеры, по-прежнему голая, покрытая чужой кровью.
Ее звали Чун-Ча, и вместе с семьей она уже много лет находилась в Лагере 15, известном как Йодок. Ей был всего год, когда люди из Бовибу пришли за ними среди ночи. Они всегда приходили по ночам. Хищники старались держаться подальше от дневного света. Она пережила Йодок. Ее семья – нет.
Другие охранники миновали ее в коридоре, торопясь к камере, где лежали мертвецы.
Они ничего не сказали ей. Даже не посмотрели.
Когда они вошли, двоих вырвало на камни от зрелища, которое их там поджидало.
Чун-Ча дошла до оговоренного места, и там ее с уважением приветствовали двое мужчин в форме генералов северокорейской армии. Один протянул ей
