Кровавый апельсин - Гарриет Тайс
– Не знаю. Просто какая-то женщина. Вместе с ним пришла.
– А когда? Во сколько это было?
– Понятия не имею. Вскоре после меня. – Роберт поворачивается и заглядывает мне в глаза: – Ревнуем, да?
– Не болтай чепуху. – Я допиваю вино, тянусь к бутылке, но она опустела. – Пойду еще куплю.
Мимо группы посетителей я протискиваюсь к барной стойке. Бар трещит по швам, по ощущениям, сегодня не среда, а пятница. Мимо Патрика я прохожу, демонстративно его игнорируя, хотя краем глаза вижу, что спутница держит его за руку. Выше голову – и вперед к стойке!
Из-за наплыва посетителей очереди своей я дожидаюсь минут десять и, чтоб больше не терять врмя, беру сразу две бутылки «Риохи». Когда возвращаюсь, на моем месте сидит Роберт, но он двигается, и я сажусь. Я наливаю вино ему и Санкару, призывно машу бутылкой сидящим напротив, только они хлещут белое. Взгляд Патрика я перехватить не пытаюсь.
Я потягиваю вино, а Сакар рассказывает, каким делом сегодня занимался.
– Как же она не допетрила, что он каждую ночь вставлял ей под хвост? Рогипнол[14] – препарат сильный.
Еще вина! Время идет – на часах полдесятого… Уже десять. Усталость и голод отступают. Вино делает свое дело. Я смотрю на сотовый. Ни слова. Мы с Робертом выходим покурить.
На обратном пути, убедившись, что никто не видит, я отправляю сообщение Патрику: «Трахнуться хочешь?» Он и бровью не ведет. Наверное, у него отключен телефон.
Зачем Патрик позвал меня в бар, раз игнорирует? Он по-прежнему поглощен беседой с той женщиной. Кто она, не знает и Санкар. Не желая спрашивать никого другого, я все чаще припадаю к своему бокалу. Две бутылки выпито, Роберт пробивается к стойке за добавкой. Публика редеет – от двадцати человек осталось лишь десять. Я улыбаюсь и болтаю с девчонками, сидящими напротив, – с любительницами белого. С Алексией и еще с одной стажеркой, имя которой я никак не запомню. Девчонки разговаривают с Полин из адвокатской конторы, которая обычно со мной не слишком любезна. Сегодня все проще: она раскраснелась от вина и охотно обсуждает «мое» убийство.
– Так странно смотреть на чужие фотографии. Каждый считает себя уникальным, а по сути, мы делаем одни и те же вещи, ходим в одни и те же места, едим одну и ту же еду… – Я несу ахинею, на полпути забыв, что именно собиралась сказать.
– Да, да, именно! Это же как Фейсбук. Полная взаимозаменяемость. – Полин кивает.
– Сегодня вы позируете фотографу – держитесь за руки перед Парфеноном, – а завтра ты закалываешь его до смерти. Если подумать, такое может случиться с каждым.
– Истинная правда. – Полин кивает без остановки, и я тоже киваю, потрясенная нашим глубокомыслием. – А что о нем скажешь? – Полин так резко меняет тему, что я не сразу догадываюсь, о ком она, и смотрю на нее с непониманием. Она показывает на Патрика: – А что с ним такое?
– Ну, адвокат он хороший, – начинает Полин, заговорщицки наклоняясь ко мне. – Но я слышала сплетни…
– Сплетни? – переспрашиваю я, стараясь сдерживать эмоции.
– Ну, кое-что кое о ком, на кого ему зариться не стоило. Вот даже не знаю… – Полин замолкает.
Доля секунды, и алкогольная дымка рассеивается, я начеку. Понятия не имею, на кого намекает Полин, неужели на меня? Это она прислала то сообщение?
– Ничего подобного я не слышала, – заявляю я. – От таких сплетен один вред.
Полин с покаянным видом дает задний ход:
– Слушай, я не собираюсь гнать волну. Дело в том, что… Да, все это пустая болтовня.
Я киваю.
– Пойду выпить себе куплю, – говорит Полин. – Принести тебе что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я уже скоро пойду, – отвечаю я и смотрю, как Полин пробирается к стойке.
Мгновение спустя я подскакиваю от чьих-то криков и звона битого стекла. В итоге остатки вина льются мне на рубашку, а не в рот. Я поднимаю голову – из-за чего сыр-бор? – и быстро определяю причину. Патрик облился еще сильнее, чем я, – у него вино аж с подбородка капает.
Незнакомая мне женщина возвышается над ним, размахивая дном бокала, – осколки еще держатся на ножке. На полу и на столе битое стекло. Женщина что-то кричит, но я не могу разобрать слов. Я вскакиваю, но, прежде чем оказываюсь у стола с их стороны, подбегает Полин, встает перед кричащей женщиной и протягивает к ней руки. На миг мне кажется, что женщина пырнет Полин импровизированной розочкой, но она замирает, свирепо на нее глядя, потом бросает бокал на пол. Полин обнимает ее за плечи, но женщина вырывается из объятий, поднимает сумочку с пола и в раздражении выходит из бара.
Патрик вытирает лицо белой салфеткой. Рубашка у него промокла насквозь: бокал незнакомой мне женщины наверняка был полон.
– Что у вас случилось? – ору я, а он не реагирует. – Какого хрена тут случилось?! – ору я еще громче.
В этот самый миг музыка затихает, воцаряется тишина. Оставшиеся посетители глазеют на нас: пропустившие сцену с бокалом отреагировали на мои крики. Патрик промокает рубашку, сворачивает салфетку, кладет ее на стол и лишь потом смотрит на меня. Он что-то говорит, но снова начинает играть музыка, и я его не слышу.
– Что?!
– Ей не понравилось моя рубашка. – Патрик улыбается.
– Да мать твою!
Я слишком зла, чтобы с ним разбираться, поэтому встаю и беру свою сумку. С тем, что здесь стряслось, можно разобраться потом. Полин смотрит на меня с недоумением, но и с ней я сейчас разбираться не в состоянии. Ни с кем не попрощавшись, я выбираюсь из бара через черный ход, чтобы не приближаться к Патрику. С меня хватит! Видимо, в бар он позвал меня лишь для того, чтобы продемонстрировать соперницу. В такие игры я больше не играю.
Свернув на Стрэнд, я вижу такси с горящими шашечками и останавливаю его, радуясь, что сбегаю. Я пьяна, но не слишком, и по пути в Арчуэй легко сосредоточиваюсь на уличной рекламе. Достаю из сумочки сотовый и пишу Роберту: извини, мол, пришлось уйти, завтра процесс начинается. Он-то мой побег вряд ли заметил и плевать на меня хотел. А с Патриком разберусь утром: либо он объяснит, в чем дело, либо нет. В чем дело, я не понимаю.
Приехав домой, я с удивлением обнаруживаю, что пациенты Карла еще не разошлись. Обычно сеансы терапии у них заканчиваются не позже девяти. Когда переступаю порог, они, судя по звукам, что-то смотрят по телевизору, но вот
