Анатолий Степанов - Привал странников
Открылась центральная площадь с забавными и уже сильно разрушенными торговыми рядами, с монументальным обшарпанным собором, на колокольне которого столь крикливо совещались галки, что было слышно и в двигающемся автомобиле. Смирнов затормозил.
— Не подскажете, где Вторая Социалистическая улица? — спросил он у стоящего в раздумье посреди площади аборигена. Был одет абориген не по сезону: в тяжелом пиджаке, в кирзовых сапогах и в довершение — в шапке-ушанке.
— Так за церковью сразу Интернациональная будет. Поедешь по ней. Первая направо — Первая Социалистическая, а вторая — Вторая… А ты к кому?
— Борзов мне нужен, Алексей.
— А-а-а, американец! — обрадовался абориген тому, что знает, кого разыскивает Смирнов. — Дома, дома, я сегодня его в магазине видел, он хлеб брал.
Первая Социалистическая, Вторая Социалистическая, поворот — и вот он, дом номер семь. За фигурным, непривычно разреженным забором были разросшаяся трава, неухоженные деревья и щеголеватый, обитый вагонкой дом-коттедж. Посреди участка на двух столбах висел шикарный заграничный гамак, в котором, еле заметно покачиваясь, возлежал с книгой в руках Лешка Борзов. На звук подъехавшей машины он поднял от книги розовое в вечернем свете лицо и вопросительно смотрел на "Ниву" до тех пор, пока из нее устало и неловко не выбрался Смирнов. Вопрос на лице сменился усмешечкой.
— Вас ли я вижу, полковник? — жеманно воскликнул Леша.
— Меня, меня, — подтвердил Смирнов, разминаясь.
Леша спустил ноги, почесал грудь под расстегнутой рубахой, не торопясь, освободился от гамака и пошел к калитке встречать незваного гостя.
— Полковник, вы прекрасно выглядите, я бы даже сказал — помолодели. Алексей открыл калитку и ждал, когда Смирнов протянет ему руку. Смирнов протянул. Протянул и Алексей. Поздоровались.
— Я уже не полковник, — поправил его Смирнов. — Я — пенсионер.
— А какое это имеет значение? Ну, если хотите, буду звать вас Александром Ивановичем. Александр Иванович, прошу в дом!
И внутри дом был с иголочки. Паркет, паровое отопление, камин.
— Мне бы умыться, — попросился Смирнов.
— Сей момент. Вы курточку снимите, Александр Иванович. И удобнее, и прохладнее будет. Жарковато сегодня не в меру.
— У меня машинка под мышкой, — признался Смирнов.
— И сбрую снимайте. Не бойтесь, у меня ничего не пропадет.
Повесив курточку на спинку стула и кинув сбрую на кресло, Смирнов в сопровождении Алексея направился в ванную комнату, выложенную черным кафелем.
— Действуйте, — предложил Алексей и удалился. Смирной снял рубашку, вымылся по пояс, растерся оранжевым махровым полотенцем с рельефной надписью "Merelin", причесался и посмотрелся в зеркало. И впрямь неплох.
В гостиной на столе стояли фужеры, бутылки с боржоми и пепси.
— Комфортно живешь, Леша. Не тьмутаракань российская, а прямо-таки бунгало в Лонг-бич, — оценил среду обитания Борзова Смирнов. Оценил, налил боржоми в фужер, выпил с наслаждением.
— Не понимаю, я россиянин, Александр Иванович! Мне по здешним ценам пробить артезиан, провести водопровод, отопление и сделать локальную канализацию стоило полторы тысячи рублей. Я, конечно, не говорю о внешнем оформлении. Но в принципе за полторы тысячи можно жить в культурных условиях. Полторы тысячи рублей любое местное семейство пропивает за год. Ощетинься, напрягись — и затем живи по-человечески! Нет, всю жизнь орлом в скворечнике сидеть будет, за версту с ведрами за водой бегать. Эх, Россия, Россия! — Алексей тоже выпил водички.
— Переживаешь, следовательно, за Россию?
— А кто за нее нынче не переживает?
— И кто за нее только не переживал! — вздохнул Смирнов.
— Ну, хватит о России. Давайте пообедаем, — предложил Леша.
— Я не хочу, Леша. По пути к тебе плотно перекусил.
— Что ж, тогда поговорим о деле. Вы ведь по делу приехали.
— О деле пока повременим говорить. Пойдем на волю, воздухом подышим. А то я одурел в машине. Весь день за баранкой.
Благодать! И солнышко вечернее не печет, и легкий ветерок норовит под рубашку забраться, чтобы человеку удовольствие доставить, и куры квохчут у соседей успокаивающе, и острые стрижи, мелькая над головой, визжат от радости жизни. Смирнов, постанывая от желания как можно скорее сделать это, осторожно рухнул в высокую, в пол человеческого роста, уже колосящуюся траву.
— Может, в гамаке устроитесь, Александр Иванович?
— Да нет, мне на земле хочется, — Смирнов со спины перевернулся на бок и вдруг понял, что его беспокоит. — Алексей, а почему у тебя участок такой запущенный? Ни грядок, ни дорожек, ни сада настоящего. Лень руки приложить? Это я в продолжение разговора о россиянах.
— Я не рукастый, я — головастый, — отшутился Алексей. — А если серьезно, то мне так больше нравится. У матери за домом и грядки, и деревья фруктовые.
— Чем же ты здесь целыми днями занимаешься?
— Думаю.
— Ишь ты! И что надумал?
— К сожалению, пока ничего.
— Твое время пришло, Леша. Кооперативы, индивидуально-трудовая деятельность, аренда.
— Не доверяю я пока еще нашему государству. Сегодня разрешило, завтра запретило. По горячке в кооперативном ажиотаже рвать куш как можно больше и тут же линять бесследно — противно. Строчить портки модные, как Венька, скучно. Кстати, вы у Веньки мой адресок раздобыли?
— У него, — подтвердил из травы Смирнов. Алексей же продолжил:
— Вот говорят, социализм создает условия для развития всех способностей человека. А предпринимательство? Разве это не человеческая способность? Я ведь знаю, что я могу, что умею сделать такое, к чему из тысячи не способен ни один. Я — предприниматель. Дайте мне на откуп, допустим, ремонт радиои телеаппаратуры, положите какой угодно, в меру разумного, конечно, процент отчисления в казну, но только не душите инструкциями и проверками, и я вам такой сервис организую, что и Япония ахнет.
— Кто тебе мешает телеателье открыть?
— Мелочовка. Мне масштаб нужен. — Алексей присел рядом со Смирновым. — Что вы душу мотаете, Александр Иванович! Давайте о деле.
Смирнов достал из кармана фотографию и протянул Алексею.
— Мастер спорта по дзюдо Андрей Глотов, — только глянув, определил Алексей. — Ныне бомбардир из дорогих. Кличка Живоглот. Только и всего, Александр Иванович?
— Мне сегодня один пьяный фразочку сказал. А звучит эта фразочка так: "Мы и мертвыми возвращаемся". Напомнила мне эта фразочка тот давний разговор с тобой.
— Так, значит, Живоглот в лагере строгого режима помер?
— Помер, а потом ожил. И жил до тех пор, пока я его, не хотя этого, кончил. Насовсем.
Алексей еще раз посмотрел на фотографию:
— Спи спокойно, Живоглот. Вас интересует, каким образом он помер, а потом опять ожил? Выкупиться он, конечно, не мог. Не было у него таких денег, да и быть не могло.
— А какие деньги на это нужны?
— Миллион, — легко назвал сумму Алексей.
— Не смеши меня, Леша.
— Вот и тогда смеялись, Александр Иванович, когда я вам сказал, что заключение для очень богатого человека — не наказание, что богатые в лагере умирают для того, чтобы ожить на свободе. Назвали все это блатной легендой. Что же касается Живоглота, то его, видимо, в команду присмотрели.
— Что за команда?
— Есть, говорят, такая команда на Москве, которая никого не боится.
— А кто все это делает? С лагерем?
— Кто — не знаю, а через кого — знаю.
— Ну, хотя бы через кого?
— Через самого богатого человека в Москве. Вот и все, что могу сказать.
— Я тебя очень прошу, Леша.
— Я, Александр Иванович, вам по гроб жизни благодарен за то, что отрубили меня тогда от вонючей уголовщины. Хотя, как я понимаю, могли прицепить к делу. И выглядело бы эффектно: как же, известный комбинатор-махинатор заодно с грабителями. Вы — справедливый и добрый человек. Но ничем не могу вам помочь.
Смирнов молча поднялся и направился в дом. Нацепил сбрую, влез в куртку. Алексей наблюдал за ним от дверей. Смирнов прошел мимо него, как мимо столба, буркнул на ходу:
— Будь здоров. — И похромал к калитке.
Пастухи пригнали коров с луга. Неторопливо вышагивая, коровы двигались по Второй Социалистической, глухо звеня жестяными цилиндрическими колокольцами и заглядывая за заборы. К машине не подойдешь. Смирнов стоял, ждал. Неслышно подошел Алексей, спросил сзади:
— Вы что, опять служите?
— На общественных началах.
— Мой совет: не лезьте в это дело, Александр Иванович.
— Уже влез, — ответил Смирнов и шагнул за калитку — коровы прошли.
Кончался день, и дороги опустели. В такое время за рулем — одно удовольствие. Держишь спокойные восемьдесят, посматриваешь по сторонам, неторопливо думаешь о мелочах. Насвистываешь самому непонятное — есть в жизни милые радости.
