Владимир Зарев - Гончая. Гончая против Гончей

— Как Колев? — спросил он радушно.

— Великолепно. Он вспоминал о тебе с самыми теплыми чувствами. Предложил выписать тебе рецепт на целительный синофенин. Сказал, чтобы ты принимал его раз в день по две таблетки с тремя полстаканами водки. И просил тебя звонить, дабы удостовериться, как ты себя чувствуешь.

— А ты большой юморист, Евтимов, — произнес нараспев Шеф. — Почему бы тебе не опубликоваться в сатирическом журнале?

— Потому что ты отправишь меня досрочно на пенсию, а у меня в доме три женщины… И пенсия мне тоже нужна.

Шеф морщится — он снова воспринимает мои семейные неурядицы как личный упрек (а может, Божидар действительно понимает, что мне нелегко). Начитавшись детективной литературы, люди думают, что наша работа сводится к решению усложненных, логического порядка, задач и что следователь, подобно Ньютону, выжидает, когда упадет с дерева яблоко и ударит его по думающей голове. Это совсем не так. Основные практические действия по расследованию преступления выполняются оперативными службами. По сигналу или согласно указанию они разыскивают преступника, а в случае необходимости следят за ним и собирают вещественные доказательства. Задача следствия — использовать неопровержимые факты, выяснить все детали и заставить преступника сознаться. Потом следователь обязан выявить мотивы (социальные и психологические), побудившие обвиняемого совершить преступление. Как и адвокат, следователь — лицо независимое, пользующееся юридической неприкосновенностью, и никто не имеет права и не может на него воздействовать. Последнее, окончательное решение принимается им сообразно с законом, доказательствами и собственной убежденностью!

Поэтому наша работа, хотя и предопределяет чью-то судьбу, в общем-то скучная. Что касается дела о ПО «Явор», то в данном случае технические службы поработали отлично. Они представили подробный и неопровержимый фактический материал; вот почему Карапетрову удалось сравнительно легко прижать Искренова к стенке. Но даже если бы имелись сведения о каких-то особых контактах Искренова с Безинским, все равно у оперативных служб не было повода рыться в этом мусоре. Как и не было необходимости проводить прямую связь между почти доказанным убийством, полузабытым самоубийством и неистовым желанием Искренова предоставить рынок сбыта двум австрийским фирмам. Мое положение выглядело почти отчаянным, и Божидар не мог этого не заметить. Сейчас мне приходилось быть одновременно следователем и кем-то вроде инспектора уголовного розыска, самому находить доказательства и логически их связывать. Шеф — педант, но он не осмелился сделать мне замечание. В принципе, произведя обыск в доме Искренова без санкции прокурора, я нарушил закон. Божидар старался уйти от нашего разговора, ему было приятнее и удобнее вести умилительную беседу о Колеве.

— Профессор рад, что ты стал моим начальником, — подыграл я ему, — он считает, что это естественно и справедливо.

— А если Колев ошибается? — спросил неожиданно Шеф.

— Заключение судебно-медицинского эксперта точное и категоричное. А как тебе известно, Колев — великий спец по ядам. Даже мясо в винном соусе его не так интересует, как смертоносная сила некоторых химических элементов.

Пронзительно зазвенел телефон. Шеф поднял трубку и швырнул ее на рычаг, тем самым дав понять своей секретарше, что занят. Я почувствовал себя польщенным, словно мне сделали комплимент.

— Что ты думаешь делать?

— Перечитаю снова Жоржа Сименона.

Божидар даже не улыбнулся.

— Я серьезно, Евтимов.

— Я должен опросить свидетелей. Карапетров меня обнадежил, что это будет несложно. Их трое: супруга Искренова, его личная секретарша из ПО «Явор» и один работяга-удалец, частник-автослесарь, который оказывал Искренову мелкие услуги. Все они были знакомы с Безинским и поддерживали с ним контакт. Мне остается выяснить, имели ли они контакт с чудотворным синофенином.

— Я спрашиваю себя, — Шеф водрузил очки на нос и испытующе посмотрел на меня, — случайно не опечатана квартира, в которой проживал Безинский?

Собственное прозрение показалось ему гениальным, и по его лицу медленно расползлась надменная улыбка.

— Квартира Безинского опечатана случайно, — ответил я спокойно. — У него нет ни братьев, ни сестер, ни прочих наследников… или по крайней мере наследников, о которых он знал. Мать у него умерла три года назад, поэтому райсовет еще не распорядился его имуществом. Они выжидают, вдруг объявится какой-нибудь двоюродный брат. Плохо то, что я уже побывал в этой мансарде; изнутри она напоминает склад Корекома. А еще хуже то, что наши ребята распотрошили ее, как терем-теремок, но, к твоему сведению, не обнаружили ни пузырька с таблетками, ни бесценной упаковки из-под синофенина. Мы даже разобрали телевизор и люстру, рылись в отдушинах — и ничего.

— А ты, оказывается, догадливый, Евтимов, — разочарованно выдавил Шеф.

— Такая уж у меня работа, — ответил я. — Я не начальник, приходится быть догадливым.

— В одном ты прав, — протянул он задумчиво, — бумажка, что ты нашел в кладовке Искренова, еще не доказательство. По крайней мере ее нельзя предъявить суду как вещественное доказательство. Действительно, рановато прижимать Искренова. А как он держится?

— По-дружески… Мечтает сблизиться со мной.

— В смысле?

— Словоохотлив, и я ему не мешаю зализывать свои душевные раны. Самое отвратительное, что он всегда говорит правду — как о собственной персоне, так и обо всех нас. Порой настолько правдив, что мне становится не по себе. Как я тебе уже говорил, у него даже есть собственная философия…

— А у тебя что есть, Евтимов?

— Надежда, — ответил я со вздохом. — Надежда, что я скоро уйду на пенсию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мастерская Чешмеджиева находилась за районом Орландовцы, неподалеку от Центрального кладбища с его величественным дыханием, однако от нее вовсе не веяло печалью. В конце перекопанной зеленой улочки цвели липы, кругом носился благословенный аромат весеннего обновления.

Просторное помещение выглядело изнутри как миниатюрный автосервис, оборудованный по последнему слову техники: бросались в глаза мощные лампы для сушки краски, на полу лежали домкраты с пневматическими подъемниками, тонко жужжал компрессор. Поблизости крутились несколько развеселых парней; на них были красивые комбинезоны и матерчатые шапочки с эмблемой «Мальборо». Я спокойно поставил «запорожец» в глубине двора, и никто не обратил на меня внимания.

— Где я могу найти Илию Чешмеджиева? — остановил я какого-то мужчину.

— Это твоя колымага? — Он приветливо кивнул в сторону Росинанта.

— Моя.

— Ну, тогда ты должен знать, что здесь тебе делать нечего. Ты, шеф, лучше обратись в государственный автосервис. Там очередь, да и крадут — зато дешево.

— Почему же, приятель?

— Я и есть бай Илия, только мы тут горбатимся на Запад. Мы тебе не просто работяги, а настоящие артисты. Не сможешь оплатить мое искусство, зачем лишать семью отдыха на море. Вот поедешь на пару лет работать в Ливию, купишь себе «мерседес» — и тогда милости просим!..

— Я приехал не из-за машины.

— Так ты не тот ли доцент, которого мне обещал Пешка? Значит, это ты будешь готовить моего сына по истории?

— Я не доцент… Я полковник Евтимов.

Его глаза симпатично съехались к переносице, он почесал голову под шапочкой и стал напряженно всматриваться в мое служебное удостоверение. Потом лицо озарилось приветливой улыбкой — Илия мне простил! Он пригласил меня к себе, и мы поднялись по лесенке к веранде с заколоченными рамами и декоративными стеклами. Перед дверью строем стояли тапки и башмаки со стоптанными задниками, а в коридоре одиноко висело расписное блюдо с вмонтированными в него электронными часами.

Наверняка в доме работало отопление: в гостиной стояла невыносимая духота. Прыщавый подросток развалился в кресле и смотрел по телевизору фильм о каратэ с участием неотразимого Бруса Ли.

— Вот этого удальца будут готовить по истории? — осведомился я любезно.

— Понимаете, товарищ Евтимов, в армию попасть легко, а в университет — трудно. Разница, как говорится, небольшая, но существенная.

Паренек не обратил на нас внимания, пока отец назидательно не выставил его за дверь. К ужасу претендента на обучение в вузе бай Илия вырубил видеокассетник и выключил цветной телевизор. Я позволил себе нахально сесть в кресло.

— Выпьете немного виски?.. Да и фундук привезли мне вчера из Константинополя.

— Я не употребляю алкоголь, когда на машине.

— Эх, да вы… — погрозил мне шутливо артист Чешмеджиев и исчез.

Все в этой комнате выглядело безумно дорогим и безвкусным. Громоздилась резная, сделанная под старину мебель; диваны были обиты розовым плюшем; на стене висели два натюрморта, нарисованные, на мой взгляд, художником-маринистом. Разукрашенная дубовыми солнцами тумбочка, казалось, таила в себе множество секретов, но сверху на ней лежал открытый роман «Шогун» — сын бай Илии демонстрировал свою «любовь» к болгарской истории. Чешмеджиев быстро вернулся, неся две чашки с ароматным кофе, бутылку «Джонни уокер» и тарелочку с обещанным фундуком.