Елена Яковлева - Опасная тихоня
"Куда идти?" - подумала я, посмотрев по сторонам. Потом, повинуясь наитию, свернула налево и, как всегда, ошиблась. Пришлось остановить розовощекую блондинку с флейтой и спросить, где находится кабинет директрисы.
- На втором этаже, - тряхнула она очаровательными кудряшками.
Я поблагодарила ее и побрела по коридору к лестнице. Сердце у меня странно сжималось, как мячик в руках ребенка; у меня было такое чувство, что сейчас из какого-нибудь класса выбежит Наташка со скрипкой в руках.
У директрисы был малюсенький кабинетик, чуть больше прихожей в моей квартире, которую Венька обозвал шкатулкой, и никакой секретарши. Маленькая, невзрачная, в круглых старомодных очках на переносице, директриса встретила меня настороженным взглядом руководителя, измученного бесконечными проверками.
- Здравствуйте, - сказала она первой.
- Здравствуйте, Ирина Анатольевна, - ответила я и, оглядевшись, опустилась на стул у двери. - А мы сегодня с вами разговаривали.
- Да? - недоверчиво переспросила она.
- По телефону, - уточнила я, - когда вы звонили, чтобы узнать о Богаевской.
- А-а-а, - протянула она, но выражение ее лица все еще оставалось озадаченным. Она ждала, когда я ей все объясню.
- Вы сказали, что Богаевская была студенткой вашего училища... - выдохнула я.
- Да, была, - подтвердила Дорохова, - поэтому мы очень надеялись, что она к нам заглянет. Хотя у нас тут, сами видите, какая разруха. Живем тяжело, но ученики у нас, выходит, талантливые, даже всемирно знаменитые. - Она тронула указательным пальцем дужку очков. - Конечно, Елена Богаевская у нас всего год проучилась, но нам все равно приятно, и гордость у нас, знаете ли, такая. Она тихо улыбнулась. - Вы не знаете, может, она все-таки еще приедет?
- Я тоже на это надеюсь, - дипломатично ответила я. - А вы, простите, ее знали, когда она была студенткой?
Директриса отрицательно покачала головой:
- Нет, к сожалению, я здесь тринадцать лет работаю, муж у меня военный, и нас сюда перевели из Казахстана, с границы. Вот с тех пор здесь и работаю. Но, вы знаете, у нас ее многие помнят, у нас ведь есть преподаватели, которые закончили наше училище. Вот они ее знали. А вообще, мы очень, очень расстроены, что нам не удалось ее к себе заманить. Чтобы студентки наши на нее посмотрели, да и.., что там греха таить, рассчитывали, может, она нам хоть какую-нибудь помощь окажет. Материальную, конечно. Видите, в каком мы состоянии, буквально на грани выживания. Помощи никакой ниоткуда, работаем на голом энтузиазме, зарплата маленькая, и ту задерживают, так что мы уже, как профессиональные нищие, все время с протянутой рукой. Вот до чего дошло, на бывших учениц чуть не облавы устраиваем... Впрочем, это у нас первый случай такой, вообще-то с музыкантов много не возьмешь. Не каждому все-таки удается во всемирные знаменитости выбиться, большею частью наши выпускники мыкаются вроде нас самих. Одни в музыкальных школах работают, другие хормейстерами по клубам, малоимущие и скромные труженики культурного фронта. Или бойцы, если хотите. Так что мы на Богаевскую большие надежды возлагали, думали, может, она хотя бы поможет нам приобрести новый концертный рояль в актовый зал, но, увы, ничего нам не удалось.
Бесхитростная исповедь Дороховой меня тронула. Я даже попыталась себе представить, как она стала бы наводить Богаевскую на мысль о благотворительности: намеками или, как мне, напрямую.
- Жаль, - снова вздохнула директриса, - очень жаль, что так вышло, но ничего ведь не сделаешь. Звезды, они высоко, а мы здесь, внизу.
- Мне тоже очень жаль, - сказала я, причем совершенно искренне. И мы обе замолчали. В кабинете Дороховой было прохладно - похоже, в училище по причине тяжелого материального положения и топили неважно, - а за окном шел крупный, какой-то сказочный, будто из ваты, снег.
Потом я все-таки нарушила затянувшуюся паузу:
- Ирина Анатольевна, а сегодня, сейчас, можно поговорить с кем-нибудь из ваших преподавателей, тех, что знали Богаевскую?
- Думаю, можно, - пожала она плечами, - только зачем вам?
Я опять достала свое "пожарное" удостоверение с надписью "пресса". Дорохова развернула его, глянула мельком и тут же вернула:
- Значит, это вы и есть Капитолина Алтаева? Приятно познакомиться, читать вас читали, а видеть ни разу не приходилось. Только... Я что-то не пойму, разве я сегодня в газету звонила?
- Вы звонили в предвыборный штаб Пашкова, - нехотя сообщила я и соврала:
- Я там как бы случайно оказалась.
- Понятно, - кивнула доверчивая директриса, - значит, вы хотите писать про Богаевскую?
- Ну-у... Про Богаевскую и ваше училище.
- Да про училище зачем же? - Дорохова приятно зарделась. - Нам особенно похвастать нечем. Кадры, правда, у нас хорошие, надежные, но все остальное, сами видели. Тут обваливается, здесь сыплется... Тянемся, можно сказать, из последних сил, чтобы быть не хуже других. Правда, не совсем мы и отсталые. Вот Богаевская у нас начинала... И кроме того, только за мою бытность восемь наших выпускниц в консерваторию поступили. И хор наш в области хорошо известен...
- Ну вот, а вы говорите, что вам похвастать нечем, - подбодрила я ее.
- Да как-то при этой разрухе хорошее уходит на задний план, - пожаловалась Ирина Анатольевна и поднялась из-за стола. - Пойдемте, я вас в учительскую провожу, познакомлю с преподавателями. Только с теми, у кого сейчас нет занятий, остальных, вы уж меня простите, я отрывать от учебного процесса не буду. Это святое.
Я покорно кивнула, у меня не возникло ни малейшего сомнения в святости "учебного процесса".
Учительская была тоже на втором этаже, только в противоположном конце коридора. Такая же сырая, сумрачная комната, только побольше - в три окна. Из обстановки - столы, стулья да пианино у стены. Возле него на вертящемся табурете сидела полная женщина, укутанная в большой пуховый платок. У окна о чем-то разговаривали еще две: одна совсем молоденькая, другая постарше, но из тех, что всегда и при любых обстоятельствах тщательно за собой следят. Что бы ни случилось, они всегда при маникюре, и прическа у них - волосок к волоску. Поскольку сама я из другого теста, такие женщины для меня просто загадка мироздания. Случается, я даже неожиданно робею в их присутствии, как какая-нибудь школьница, но стараюсь не подать вида.
- Здравствуйте, Зоя Леонидовна, здравствуйте, Надежда Петровна, здравствуйте, Нина Пантелеевна! - Директриса поприветствовала каждую поименно. - Знаете, кого я к вам привела? Это Капитолина Алтаева из "Губернского вестника". Она пишет статью о Елене Богаевской и нашем училище.
Женщины посмотрели на меня по-разному. Та, что в пуховом платке, подслеповато-равнодушно, молоденькая - с непосредственным интересом, а ухоженная - со скрытым вызовом во взгляде: "Значит, это та самая Алтаева? Ну и что в ней такого особенного!" А я подумала, что беседовать мне скорее всего придется с закутанной в пуховый платок, поскольку, как мне казалось, она была наиболее подходящей кандидатурой на роль старейшей преподавательницы училища. Даже не по возрасту, просто все в ней, включая пуховый платок, свидетельствовало о постоянстве натуры, такие, как она, обычно имеют немного записей в трудовой книжке и в отличие от меня не бегают с одного места работы на другое.
Однако мои психологические опыты, к которым я имею давнишнюю склонность, на этот раз завели меня в тупик. Потому что директриса сказала о той, кого я уже намечала в собеседницы:
- Зоя Леонидовна у нас только год, поэтому о Елене Богаевской рассказать вам ничего не сможет, Надежда Петровна тоже, а вот Нина Пантелеевна... Нина Пантелеевна, Богаевская при вас училась?
- При мне, - ответила подтянутая и молодящаяся, на которую я меньше всего рассчитывала, и предупредила:
- Только у меня через двадцать минут урок.
- Я вас долго не задержу, - пообещала я.
- Тогда я пошла, - объявила директриса, посчитавшая свою миссию выполненной, - а вы поговорите. Может, еще кто-нибудь подойдет из преподавателей, которые давно работают.
Нина Пантелеевна, которая, оказывается, учила саму Богаевскую, посмотрела на часы и заметила:
- Скоро Рогозина должна быть. Она у Богаевской специальность вела, она побольше моего вам расскажет. А я преподаю сольфеджио, и мой предмет студентки не очень любят. И меня тоже, кстати, за строгость.
И она рассмеялась. В глазах у нее была "чертовщинка", которая даже самую старую женщину делает лет на десять моложе. Она, несомненно, следовала золотому правилу: настоящая женщина в тридцать должна выглядеть на восемнадцать, в сорок - на двадцать семь, а в сто - на девяносто девять. Мне это правило тоже хорошо известно, но я им преступно пренебрегаю и в свои тридцать три на них же и выгляжу, а когда хвачусь, поди, поздно будет.
- Значит, хотите писать про Богаевскую, которая не захотела нас осчастливить своим меццо-сопрано? - поинтересовалась мудрая Нина Пантелеевна. - Надо же, такие ожидания были, мы уже своим студенткам все уши прожужжали, хотя, если на то пошло, какое отношение она имеет к нашему училищу, а мы - к ней? Ну, проучилась один год... У нас столько таких было, только мы других не очень вспоминаем, потому что с них взять нечего. И она, видно, тоже не считает, что чем-то обязана училищу, да и городу тоже. И то верно: она же сама всего добилась, как теперь говорят, сама себя сделала. Так, может, и тяжелее, зато вернее.
