Елена Яковлева - Опасная тихоня
- А вот выходите и пойте! - сорвался на позорный дискант Венька.
Я еще немного послушала Венькину перепалку с импресарио Богаевской, пользуясь тем, что эти двое были увлечены своей горячей дискуссией и, скрытые фикусами, меня не видели. Очень интересный получался расклад: Богаевская отказывалась выступать и тем самым оказывать поддержку Пашкову. Скандал? Скандал! А если еще сопоставить эту новость с ее вчерашней, мягко говоря, непонятной реакцией на торжественную встречу в аэропорту... Так и не доведя свою мысль до конца, я двинулась в сторону гостиничных номеров под неумолкающие причитания Веньки:
- Да что же это такое? Она что, не с той ноги встала?
Именно это я и собиралась проверить, отправляясь на поиски люкса, в котором разместилась заезжая примадонна. Эти самые люксы, сколько я знала, находились на втором этаже, куда я и поднялась по лестнице, но только не по центральной, а по боковой, чтобы меньше мозолить глаза бдительному гостиничному персоналу. Прошлась по коридору, наугад выбрала дверь, показавшуюся мне солиднее прочих, и постучала.
- Войдите! - отозвался твердый женский голос. Может, он принадлежал Богаевской, а может, и какой-нибудь другой постоялице обкомовского люкса.
Я вошла, деликатно прикрыла за собой дверь и обнаружила перед своим носом следующую, таким образом оказавшись зажатой в узком тамбуре, как котлета между двумя кусками хлеба в заморском бутерброде, именуемом гамбургером. Неприятное ощущение, доложу я вам. Хоть я и не считала себя подверженной клаустрофобии, но вторую дверь я толкнула так решительно, что она чуть не слетела с петель.
- В чем дело? Вы кто? - На меня смотрела та самая брюнетка, что накануне решительно сражалась с Вислоуховым.
Я немного растерялась, не зная, как и представиться. В конце концов я просто вытащила из кармана свое журналистское удостоверение - мою палочку-выручалочку, к коей я прибегаю в особенно затруднительных случаях.
Брюнетка буквально вырвала удостоверение из моих рук - от прикосновения ее ледяных пальцев у меня мурашки пошли по коже, - внимательно его изучила, после чего небрежно вернула, почти швырнула со словами:
- Я твердо помню, что никаким журналистам встречи сегодня не назначались, а значит, и вам тоже. Потрудитесь очистить помещение.
Я физически почувствовала, как заалели мои обычно бескровные щеки. Что самое неприятное, эта женщина-вамп формально была права на все сто. Я не имела права соваться к Богаевской без предварительной договоренности, но обстоятельства не оставляли времени для реверансов.
- А вы, собственно, кто? - стала я позорно торговаться, лихорадочно соображая, где сейчас может находиться сама Богаевская.
- А я ее концертмейстер, - отчеканила брюнетка.
- Но... - начала я, собираясь сказать, что концертмейстер - это еще не второе "я" Елены Богаевской, но прервалась на полуслове, потому что из соседней комнаты люкса донеслось:
- Кто там пришел, Майя? Голос был женский и очень взволнованный. Принадлежал он Богаевской.
- Это горничная! - отозвалась брюнетка, оказавшаяся концертмейстером по имени Майя, и пригвоздила меня тяжелым взглядом.
Но я пренебрегла ее молчаливым предупреждением и громко сказала, так, чтобы Богаевская в соседней комнате непременно меня услышала:
- Не правда, я не горничная. Я журналистка, меня зовут Капитолина Алтаева.
Майя дернулась и сжала маленькие, но, без всякого сомнения, твердые кулачки, познакомиться с коими близко у меня не было ни малейшего желания. Я невольно отступила к двери, однако никаких решительных действий с Майиной стороны, к счастью, не последовало. Она удовлетворилась тем, что продолжала испепелять меня взором, от которого при желании спокойно можно было прикуривать, как от газовой зажигалки.
А вот за стеной возникла пауза. Богаевская совсем не торопилась явиться пред мои ясные очи, но я мысленно поклялась себе, что не сдвинусь с места, пока ее не увижу. В крайнем случае свернусь у дверей, как верная псина, и буду трогательно поскуливать в ожидании, когда она наконец до меня снизойдет. Для себя бы я такого никогда не сделала, а для Наташки сделаю.
Видно, мои телепатические пассы настигли примадонну даже сквозь стену, потому что она все-таки возникла в дверном проеме смежной комнаты. И я сразу заметила, что со вчерашнего дня она здорово осунулась. Впрочем, не исключено, что она попросту еще не успела наложить макияж, а потому выглядела не так эффектно, как накануне в аэропорту. Богаевская посмотрела на меня, и на лице ее отразилось замешательство.
- Разве мы с вами договаривались? - Она приподняла красиво очерченные брови.
- Нет, - покачала я головой, - мы с вами не договаривались. Просто.., я вчера была в аэропорту... А сегодня я узнала, что вы отказались выступать... С чем это связано, если не секрет?
- Это связано с тем... - Она прикусила нижнюю губу. - Слушайте, мы с вами об интервью не договаривались и.., и вообще мне некогда, я уезжаю! У меня самолет через час!
Если я что-нибудь понимаю в таких делах, прима была близка к истерике. Да что же все-таки происходит?
Снова вмешалась Майя, по-моему, вполне готовая меня растерзать.
- Немедленно вон! - гаркнула она и указала пальчиком, в каком направлении я обязана сверкать пятками.
А меня будто гвоздями к полу приколотили. Я понимала, что разумнее было бы уйти, вежливо извинившись, и не могла пошевелиться.
- Пожалуйста, покиньте мой номер! - попросила уже сама прима слабым прерывающимся голосом. - Понимаете, понимаете, я собираюсь...
Я повернула голову и увидела сквозь распахнутую дверь на кровати в спальне люкса тот самый чемодан, который накануне тащил импресарио, ныне оправдывающийся под фикусом перед Венькой за срыв контракта. Чемодан был открыт.
- Хорошо, - сказала я примирительно. - Вы не хотите поддерживать Пашкова, но чем же весь город-то провинился? Я, например, очень хотела послушать ваш концерт. И вообще... Вы же пятнадцать лет не были на родине!
Она побледнела еще сильнее, чем накануне в аэропорту, я даже заопасалась, как бы она в обморок не упала.
- Я не могу здесь выступать, понимаете, не могу! - с надрывом произнесла она. - И ни одной минуты здесь больше не останусь, понятно? Я плохо себя чувствую, я больна, я разбита. Что вы все, в конце концов, от меня хотите?
Я впилась взглядом в ее лицо и тихо, но твердо сказала:
- Я хочу понять, что вас так испугало. Вы прежде знали Пашкова, не так ли, и у вас остались о нем не самые приятные впечатления?
- Никого я не знала, с ними вообще договаривался мой импресарио, ответила Елена Богаевская. - А вы-то, вы кто? На каком основании вы меня допрашиваете? Я разорвала контракт и согласна выплатить неустойку. Все!
Она сказала "все", но я знала, что в ее словах даже не полуправда, а сплошная ложь, за которой она скрывала испуг, точнее, даже какую-то давнюю боль. И очень может быть, этой боли уже пятнадцать лет. Поэтому я и повторила вчерашний вопрос Вислоухова:
- Вы здесь не были пятнадцать лет. Почему? Богаевская прикусила губу и отвернулась, а Майя, которая до сих пор только молча раздувала ноздри, снова бросилась на защиту примадонны. На этот раз она все-таки вцепилась в мои запястья своими холоднющими пальцами и зашипела прямо мне в лицо:
- Уходи, уходи, а то...
Не знаю, что подразумевалось под этим "а то", но я повторила свое сакраментальное "почему", обращенное к Богаевской.
И она обернулась и впилась мне в лицо страдальческими глазами, и из их глубин на меня выплеснулась ненависть, которая копилась в ней много лет, а досталась мне:
- Да, не была пятнадцать лет и еще пятьдесят не должна была здесь появляться, понятно? Да по мне, что в преисподнюю, что сюда!
Не очень-то ласково она отзывалась о своем родном городе!
Я не собиралась отступать:
- Дело не в городе, дело в Пашкове, ведь так? Богаевская больше не произнесла ни слова, ссутулилась и ушла в смежную комнату, громко хлопнув дверью.
Зато Майя еще крепче сжала мои запястья и процедила сквозь зубы:
- Вон! Немедленно вон! Иначе я вызову милицию!
- Уже ухожу, - выдохнула я, но у дверей все-таки обернулась и снова повысила голос, специально для Богаевской:
- Вам хорошо, вы уедете и все забудете еще на пятнадцать лет, а если вам повезет, то и навсегда. Так ведь проще, не правда ли? Выбросить все из головы, и с концами. Что вам, вы будете раскатывать по Европам, и до того, что происходит в некой российской губернии, вам нет никакого дела.
Майя захохотала мне вслед:
- Так вы, оказывается, из противоположного лагеря! Ну вот, теперь мне все ясно. Ищете компромат на политического противника, не так ли? А чужие жизни для вас - всего лишь разменная карта в политической борьбе! Так вот, можете передать своим хозяевам, что Елена Богаевская к политике не имеет никакого отношения. Ясно?
Неожиданно я поймала себя на мысли, что, по большому счету, Майя цитирует меня саму, а потому мне трудно ей возразить. Я бы даже не удивилась, если бы она обозвала политику выгребной ямой, как это люблю делать я, но, будучи женщиной утонченной, вращающейся в иных сферах, она предпочитала более высокий слог.