Анна Данилова - Грех и немножко нежно
Липченко внимательно посмотрел на него.
— Вы много времени проводили с Машей?
— Не знаю… нет…
— Может, она рассказывала вам о своем парне или о чем-нибудь еще, о том, что ей угрожают, к примеру…
— Да кто ей мог угрожать? И про парня мне тоже ничего не известно. Хотя девушка она была видная, я бы даже сказал, красивая. Наверняка она с кем-нибудь встречалась. Но не здесь.
— Почему вы так уверены в этом?
— Да потому что она постоянно торчала на кладбище, рылась в склепах… Если бы у нее кто-то был, то ей бы помогали, понимаете? А ведь она допоздна, дотемна могла расчищать могилы, таблички с надписями…
— Я уж не знаю, почему вас так разозлило, что я заострил свое внимание на кладе, но вы подумайте сами. Молодая девушка, красивая, и вместо того чтобы проводить свои каникулы где-нибудь на море или за границей, она приехала к тетке в Зульштат и все время проводила на кладбище.
— Ну… вообще-то да… Вы уж извините, что я так… Просто у меня в голове не укладывается, что ее нет в живых… У меня такое чувство, будто мне снится сон… Значит, вы полагаете, что ее убили из-за клада? То есть что она его все-таки нашла?
— Ее тетя тоже говорила о том, что Маша искала клад. Ну что ж, спасибо за информацию, Юрий Михайлович. Вы нам очень помогли.
Липченко что-то пометил в своем блокноте.
— Ульрихс, так?
— Да, если вы о докторе.
— Что ж, если вы что-нибудь вспомните, что помогло бы нам понять мотив убийства, пожалуйста, позвоните мне. Вот моя визитка.
Когда за Липченко закрылась дверь, Ланг еще некоторое время стоял без движения, осмысливая случившееся.
Тихо ступая, сзади подошла Кира, положила ему руки на плечи.
— Ну что? Все в порядке?
— Кажется, да… — прошептал Ланг, словно боясь спугнуть обретенный покой.
— А я что говорила?
— Ты слышала весь наш разговор?
— Безусловно. Все до единого слова. Могу сказать одно: ты держался безукоризненно. Вел себя совершенно естественно. И даже то, что ты слегка нагрубил ему, сыграло в плюс.
— Выходит, я артист? — Ланг криво улыбнулся. Однако его на самом деле отпустило. Он наконец глубоко, с облегчением, вздохнул.
— Кира… Ты представить себе не можешь, как же я благодарен тебе за все… Я очень, очень сожалею, что все то время, что мы с тобой знакомы, я пренебрегал тобой. Я благодарен судьбе за то, что ты есть у меня. Правда.
Он как-то неуклюже повернулся к ней, обнял и уткнулся лбом ей в полную грудь.
Кира, счастливая, принялась расстегивать халат…
12. Нина. Юля
— Ты бы поела… Вот колбаса, помидоры… Я и чай заварила. Нина, возьми себя в руки!
В комнате садовой времянки, которую снимали две студентки медицинского училища Зульштата, было все голубым от сумерек. Нина, закутанная в теплую кофту худенькая девушка с высокими скулами и черными глазами, сидела у окна, уставившись в притихший сад, и курила. Полненькая Юля, с рыжеватыми, коротко подстриженными кудрявыми волосами, подвинула подруге тарелку с колбасой, хлеб и принялась резать помидоры.
— Ты вообще-то понимаешь, что будет, если его все-таки найдут? Молчать-то он точно не станет.
— Я понимаю, никто на его месте не молчал бы. Но пусть докажет, что это сделали мы.
— Да там полно наших следов!
— Правильно! Там же склад, овощехранилище, мы все там бывали, перебирали картошку, наводили порядок, поэтому там полно наших следов. Куда ни кинь — везде наследили. Все училище, все наши девчонки! Вот только у нас имеется и старый топчан, тот, на котором Валюшу нашу насиловали.
— Он скажет, что все было по согласию.
— Да? У нее свадьба на носу, она берегла себя для Круля, а эта синеглазая скотина Майстренко изнасиловал ее!
— А ты-то сама в это веришь?
— Нина, что ты такое говоришь? Да Валюша наша — сама невинность! Ты что же думаешь, она сама позволила ему лишить себя девственности, а потом еще сама же себе разбила губу, рассекла лоб, да?
— Но как-то она оказалась там, на складе.
— Нина, она же все нам рассказала. Майстренко сказал ей, что Антонина Петровна позвала ее на склад, нужно было взять банку с топленым маслом. Сколько раз нас посылали на этот склад, вспомни сама!
— Ладно, Юля… Разве ты не понимаешь, что я хочу успокоить себя? Что задаю вопросы, которые нам потом могут задавать уже в другом месте.
— Скажи, тебе его жалко?
— Нет. Я ненавижу его. Он гад. Всегда пользовался своей красотой, смеялся над нами. А сколько наших девчонок испортил? И всегда ему все сходило с рук.
— Мы сами виноваты. Никто из нас не обращался в полицию.
— Обратишься тут, когда у него наша Ольга Михайловна в любовницах ходит, а у нее — связи. Его бы все равно отмазали, а такое громкое дело, как изнасилование, в маленьком провинциальном городе — это приговор. Кому из парней потом захочется иметь дело с такой девушкой… Весь город будет знать, что ее изнасиловали, толпой, всем городом повалят в суд, как в театр, поглазеть на жертву. Потом суд решит, что она сама во всем виновата, заклеймят ее позором. Думаю, мы все правильно сделали.
— Он сколько уже там?
— Три дня. Подумаешь! Вода есть, хлеб ему относили.
— Ты видела, как он выглядит? Грязный, злой… Что если цепь порвется, что тогда? Он как дикий зверь выберется наружу и разорвет всех нас.
— Значит, надо прекратить кормежку. Пусть подыхает.
— Ты видела Ольгу Михайловну? Ходит как пришибленная, глаза заплаканные. Ищет своего любовничка и не подозревает, что он в овощехранилище лежит, на цепи.
— Что-то ты совсем раскисла… Если что, будем отвечать все вместе. Сколько нас было, семеро? Вот все и ответим. Но только перед этим Валюша заявит на него, она обещала.
— Обычно такие заседания проходят за закрытыми дверями.
Три дня тому назад Валя Передреева, студентка медицинского училища Зульштата, постучалась к Нине и Юле во времянку в пять утра. Полуголая, с разбитой губой и раной на голове, она стояла на пороге и тряслась крупной дрожью. Сказала, что очнулась в овощехранилище, где студенты проходили практику, приводили все в порядок, мыли, красили, и последнее, что она помнит, это бутылка минеральной воды, которую ей протянул Олег Майстренко, водитель в училище, местный донжуан. Парень крутил любовь с директором училища Ольгой Михайловной Вальтер и вообще не пропускал ни одной юбки. Судя по всему, Валя была изнасилована, да только ничего не помнила.
Подозрение сразу пало на Майстренко. Валя призналась, что он домогался ее, прохода ей не давал, раздобыл номер ее мобильника и названивал, назначал встречи. Синеглазый брюнет, красивый парень, ему бы сниматься в кино, играть первые роли, а он крутил баранку училищного автобуса да портил местных девчонок. Никто не знает, сколько девушек забеременело от него. Все молчали, страдали, рожали, делали аборты… И никто, говорят, не мог перед ним устоять.
И Нина, и Юля в свое время тоже встречались с Олегом и были брошены им. Вроде все студентки ненавидели его за то, что он делал, как поступал с ними, и в то же время практически никто не отказывал ему в свидании. Получался какой-то заколдованный круг.
Многих он брал силой, да только рассказывалось об этом в узком кругу подруг, и никто на самом деле не обращался в полицию с заявлением об изнасиловании. Вероятно, по той причине, что на свидание девушка шла по доброй воле, а уж что происходило дальше — никто не знает.
Но случай с Валей Передреевой — отдельная история. Она с Олегом не встречалась, когда он ей звонил, не отвечала ему. И все решили, что он дал ей выпить минеральной воды, куда добавил снотворное.
Вечером подружки, семеро, собрались во времянке у Нины и Юли, принесли водочку, закуску, выпили и под настроение разработали план мести Майстренко. Решили заманить его в то же овощехранилище, расположенное в подвальном помещении столовой училища, выпороть и посадить на цепь. Нашли несколько старых ржавых собачьих цепей, собрали, кто где мог, разнокалиберные замки.
Одна из девчонок, смелая и разбитная Таня Юшкевич, позвонила ему и сказала, что у нее есть для него записка от Вали Передреевой. Назначила ему встречу на складе, и Олег, вероятно заинтригованный, пришел. В белой батистовой рубашке с короткими рукавами, голубых джинсах… Высокий, стройный, красивый — просто неотразимый.
— Девчонки, я сама ему чуть не отдалась там, на топчане… — призналась позже Таня. — Он как посмотрел на меня своими синими глазами, так я и поплыла…
Таня пришла с недопитой бутылкой лимонного спрайта, что с горьковатым хинином, куда спьяну сыпанула десять таблеток фенобарбитала. К счастью, местный казанова сделал лишь несколько глотков смертельного напитка, иначе дело приняло бы совершенно другой, криминальный, оборот. А так он просто уснул, правда, очень крепко, что позволило девушкам надеть на него собачьи цепи, буквально обмотав ими запястья и ноги и закрепив их при помощи замков. Пороть его передумали, да и вообще, увидев спящего на холодном полу подвала Майстренко, «палачи» растерялись. Им показалось, что уже сам факт того, что парня заковали в цепи, унизили, вполне достаточен для наказания. Однако важно было увидеть его реакцию при пробуждении. Как он себя поведет? Что скажет? Будет ли молить о пощаде, попросит его развязать или, наоборот, примется ругаться, оскорблять их, материться, орать, угрожать?
