Матильде Асенси - Последний Катон
— И он постоянно теребил себя за бороду, — добавил профессор, словно это его очень рассмешило.
— Когда мы подошли к библиотеке, монах вытащил из складок рясы железное кольцо, увешанное ключами, и стал открывать замок за замком, пока не открыл все семь.
— Снова семь, — вырвалось у меня в полудреме, потому что на ум мне пришли буквы и кресты Аби-Руджа.
— Двери открылись с сильным скрипом, и внутри было темно, как в волчьей пасти, но хуже всего был запах. Вы даже представить себе не можете… Просто тошнотворный.
— Пахло гнилой кожей и старым тряпьем, — уточнил Босвелл.
— Мы пошли в темноте между рядов стеллажей, заставленных византийскими манускриптами, и их выделенные сусальным золотом буквы искрились в свете лампы отца Сергия. Наконец мы остановились перед стеклянным шкафом. «Здесь мы храним некоторые из самых древних кодексов. Можете смотреть все, что хотите», — сказал нам инок. Я думал, он шутит — ведь ничего не было видно!
— Кажется, именно тогда я обо что-то споткнулся и ударился об угол одного из этих старых шкафов, — заметил профессор.
— Да, это было тогда.
— И тогда я сказал отцу Сергию, что если они хотят, чтобы иностранный гость дал им свои деньги на реставрацию библиотеки… — он напряженно кашлянул и снова поправил очки, — они как минимум должны показать ему все в нормальных условиях: при дневном свете и без такой таинственности, и тогда отец Сергий сказал мне, что они должны беречь манускрипты, потому что их уже обворовывали, и что мы должны ценить, что нам показывают самые ценные сокровища монастыря. Но поскольку я продолжал протестовать, в конце концов инок отошел в угол и нажал на выключатель на стене.
— Оказывается, в библиотеке был ослепительный электрический свет, — подтвердил капитан. — Монахи Святой Екатерины берегут свои манускрипты очень просто: показывают их только тем, кто приходит с разрешения архиепископа, как в нашем случае, и, кроме того, показывают их в темноте, чтобы никто не мог представить, что же действительно они там хранят. Когда приезжает какой-нибудь ученый, получивший разрешение, они ведут его в библиотеку вечером и держат его в потемках, пока он смотрит интересующий его манускрипт. Так никто никогда и не заподозрит, что еще там было. Думаю, похищение Синайского кодекса Тишендорфом в 1844 году наложило на монахов Святой Екатерины тяжелый и нестираемый след.
— Такой же след оставит и наша кража, капитан, — сокрушенно пробормотал Босвелл.
— Вы стащили манускрипт из монастыря? — встревожилась я, вдруг пробудившись из сладкого забытья, в которое погрузилась, убаюканная рассказом.
Ответом на мой вопрос послужила глубочайшая тишина. Я растерянно переводила взгляд с одного на другого, но окружавшие меня четыре лица превратились в лишенные выражения восковые маски.
— Капитан… — настаивала я, — пожалуйста, ответьте мне. У вас хватило совести выкрасть манускрипт из монастыря Святой Екатерины на Синае?
— Судите сами, — холодно ответил он, протягивая мне праздничный торт, завернутый в белое полотно, — а потом скажете, не сделали бы вы на моем месте то же самое.
От замешательства лишившись способности как-то реагировать, я посмотрела на сверток так, будто это была крыса или таракан. Я и не думала снова прикоснуться к этому.
— Откройте, — внезапно приказал мне монсеньор Турнье.
Я повернулась к кардиналу Колли, ища у него поддержки, но его взгляд блуждал где-то под столом. Профессор Босвелл снял очки и вытирал их краем куртки.
— Сестра Салина, — снова нетерпеливо окликнул меня монсеньор Турнье, — я только что сказал вам открыть сверток. Вы что, меня не слышали?
Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Не время было ломаться и прислушиваться к голосу совести. Белое полотно оказалось сумкой, и как только я ослабила ее завязки, показались уголки древнего кодекса. Я не верила своим глазам… Мое волнение усиливалось по мере того, как я вытаскивала тяжелый фолиант. Наконец в моих руках оказался толстый и основательный византийский манускрипт примитивной квадратной формы с деревянными крышками переплета, обтянутыми тисненой кожей, на которой виднелся рельеф семи крестов монастыря Святой Екатерины (два столбца по три креста по обе стороны обложки и один внизу, замыкая нижний ряд крестов), монограмма Константина в центральной верхней части, а под ней — греческое слово из семи букв, содержащее в себе, похоже, ключ ко всей истории: ΣΤΑΥΡΟΣ («Крест»). Пока я глядела на все это, моя голова опустела, как яичная скорлупа, а руки начали дрожать так сильно, что я чуть не уронила кодекс на пол. Я попыталась взять себя в руки, но не смогла. Наверное, по большей части причиной этого была жуткая усталость, которую я испытывала, но монсеньору Турнье пришлось вырвать у меня рукопись, чтобы обеспечить ее сохранность.
Помню только, что в тот момент я услышала нечто, крайне меня удивившее: капитан Глаузер-Рёйст впервые рассмеялся.
Понятно, что не в наших силах воскрешать мертвых, потому что это чудотворное умение находится лишь в Божьей руке. Но хотя мы не можем заставить кровь снова бежать по венам, а мысль вернуться в безжизненный мозг, мы можем восстановить краски, стертые временем с пергамента, и таким образом восстановить идеи и мысли, записанные кем-то на велени. Мы не способны сотворить чудо и оживить мертвое тело, но можем совершить волшебство и пробудить дремлющий дух, погруженный в летаргический сон внутри средневекового кодекса.
Как палеограф я была в состоянии прочесть, дешифровать и интерпретировать любой древний рукописный текст, но я никак не могла угадать, что было написано на этих жестких, полупрозрачных, пожелтевших листах пергамента, буквы на которых века растворили до практически нечитаемого состояния.
Кодекс Иясуса, как мы решили назвать в честь нашего эфиопа выкраденный Глаузер-Рёйстом и Босвеллом из монастыря Святой Екатерины манускрипт, находился в совершенно плачевном состоянии. По словам капитана, исследовав библиотеку монастыря в течение пары дней, они с профессором наткнулись в углу, рядом с кучей дров, которыми монахи пользовались, чтобы согревать помещение в холодные зимние месяцы, на корзины с выброшенными пергаментами и папирусами, которые использовали для разведения и раздувания огня. Чтобы отвлечь отца Сергия, пока Глаузер-Рёйст исследовал содержимое этих корзин, профессор Босвелл принес в библиотеку бутылку наилучшего египетского вина «Омар Хайям», роскошное наслаждение, доступ к которому имеют лишь немусульмане и туристы (как всегда предусмотрительный, профессор привез с собой из Александрии несколько бутылок, чтобы подарить их архиепископу Дамиану в подарок при прощании в знак благодарности). Довольный таким подношением отец Сергий в ответ подарил профессору другую бутылку вина, которое изготовляли в монастыре, и, пока суд да дело, оба напились до чертиков, весело запели старые египетские песни (до того, как постричься в монахи, отец Сергий был матросом) и встретили вновь появившегося после долгого отсутствия Глаузер-Рёйста, который к тому времени прятал на спине под рубашкой кодекс Иясуса, радостными возгласами.
Как рассказывает капитан, кодекс был в одной из корзин с мусором, под грудой отдельных страниц, рваных свитков и других кодексов, отложенных монахами на растопку из-за плохой сохранности, как в случае в нашим манускриптом, либо из-за незначительной ценности. Глаузер-Рёйст сказал, что, когда он увидел тиснение на переплете кодекса, стерев рукой толстый слой пыли и грязи, он так вскрикнул от удивления, что решил, что разбудил всю общину монастыря Святой Екатерины. К счастью, даже находившиеся поблизости отец Сергий и профессор Босвелл ничего не услышали.
На следующий день с восходом солнца они покинули монастырь. Но монахи о чем-то догадались, увидев похмелье отца Сергия, потому что, не доезжая нескольких километров до Каира, когда уже почти смеркалось, зазвонил сотовый телефон профессора Босвелла, и оказалось, что это секретарь Его Святейшества Стефана II Гаттаса, который сообщил, что им нельзя въезжать в город, вообще ни в один город Египта, а следует как можно скорее по второстепенным дорогам направиться на запад, в сторону Израиля, чтобы постараться пересечь границу и скрыться от полиции, поскольку архиепископ Синайский, настоятель Дамиан, заявил о возможной краже манускриптов двумя мошенниками, напоившими библиотекаря.
Они снова поехали в Бильбайс, пересекли Суэцкий канал через Аль-Кантару и всю ночь ехали до Аль-Ариша, находящегося неподалеку от израильской границы, где их ждал служащий Апостольского представительства в Иерусалиме с дипломатическими паспортами Святого Престола. Они прошли через пограничный пункт Рафах и спустя неполных два часа наконец отдыхали в представительстве. Вскоре, пока я садилась в самолет, улетавший в Ирландию, их «Боинг-747» израильской авиакомпании «Эль-Аль» вылетал из аэропорта Бен-Гурион в Тель-Авиве, а три с половиной часа спустя они приземлились на римском военном аэродроме в Чьямпино, как раз тогда, когда я отправлялась в обратный путь.
