Инна Бачинская - Ритуал прощения врага
А что бы сделала на ее, Татьянином, месте Зойка? Сидела бы в парке, вся в слезах и соплях? Татьяна даже хмыкнула, представив себе подругу в слезах. Нет! Зойка взяла бы судьбу в свои руки и нашла бы выход! Жизнь для нее была борьбой, и она страстно, не раздумывая, ввязывалась в эту борьбу. Она бы не сбежала от этого урода… Татьяна уже знает, как его зовут — Раиса просветила. Владелец фирмы, заказавшей корпоратив, на «ты» с местным начальством, ни одной юбки не пропускает, не жадный, любит выпить, а во хмелю дурак-дураком. Она же показала ей его жену — бледную молодую женщину в черном, и Татьяна невольно пожалела ее.
Она ушла из парка, когда уже стало темнеть. Все это время она лихорадочно пыталась сообразить, что делать, прокручивала всякие идеи, прикидывала, представляла, что будет, если… и пугалась собственной смелости.
Правда, всегда можно вернуться в Городище, там ее примут, и до конца дней будет она прятаться, вздрагивая от любого шороха и лая глупого пса. Вернуться, чувствуя унижение и собственную подлость, зная, что убийца на свободе и, пересекись их дороги, живой ей не быть. Ему есть что терять. И кто знает, может, сейчас, в эту самую минуту, он вдруг вспомнил, где видел ее!
Глава 15. Семейные разборки. Драка
В дверь позвонили, и они переглянулись. Ильинская пожала плечами и поднялась. Неуверенно взглянула на Шибаева, и, помедлив, кивнула на дверь в другую комнату. Он тоже поднялся, хотя и не понял, почему он должен прятаться.
Комната оказалась спальней, и он с любопытством огляделся. Несмотря на интерес, он испытывал дискомфорт — не от того, что ему не приходилось бывать в спальнях одиноких женщин: просто его не покидало чувство, что это ловушка. Чувство было вполне иррациональным, если кто здесь и оказался в ловушке, то скорее хозяйка. Ильинская.
Это была большая комната в белых и золотисто-коричневых тонах, на его взгляд, мрачноватая, но вполне стильная и богатая. Шибаев не разбирался в стилях мебели, это интересовало его мало. Вернее, не интересовало вовсе. У него был уже известный читателю раздолбанный диван с выпирающими пружинами, на что ему неоднократно пенял Алик Дрючин, считавший, что спать на этом диване можно только в состоянии комы. А в спальне — кровать, тумбочки, где хранилось неизвестно что, какой-то хлам, — он туда несколько лет не заглядывал, — комод с носками и стенной шкаф с парой костюмов и рубашками на проволочных распялках.
В спальне Ильинской было красиво, хотя пусто и… «Холодно!» — подумал он. Кремово-белые без рисунка стены, белый ковер, темного дерева кровать на полкомнаты, такой же шкаф во всю стену, густого желтого цвета портьеры в поперечные коричневые полосы, забранные золотистыми витыми шнурами с кистями. Богатое, в тон, покрывало на кровати, небрежно брошенный сверху кружевной черный не то халат, не то ночная сорочка…
Он так увлекся, рассматривая интерьер, что упустил из виду, вернее, из слуха, посетителя, от которого, собственно, и прятался. Он прислушался. В гостиной звучали два голоса — мужской и женский. Подошел к двери. Похоже, выясняют отношения. Голос Ильинской — резкий, тонкий, раздраженный, мужской — твердый, неторопливый и рассудительный. Шибаев вспомнил шутку Дрючина о том, что ничто не раздражает нас сильнее, чем призыв успокоиться во время драки, и подумал, что рассудительный и, как ему казалось, снисходительный с угадываемой насмешкой голос мужчины был как призыв успокоиться, что, видимо, заводило и злило Ильинскую. О чем шла речь, он не понял, так как смог расслышать лишь отдельные слова. Любовник? А он, Александр, в спальне хозяйки? А если этот… если ему придет в голову войти сюда? Вряд ли, скорее они подерутся. Ну а если войдет, что за беда? Пусть Ильинская сама объясняется, раз втравила его в дурацкую историю. Он попытался вспомнить что-либо похожее из своего богатого жизненного опыта, не смог и удивился: неужели ничего не было?
Меж тем атмосфера за дверью накалялась. Ильинская вскрикнула, что-то тяжелое упало на пол и разбилось, похоже, опрокинулся журнальный столик. И вдруг залаял щенок — остервенело, истерично, как лают перепуганные, не особенно смелые собаки.
— Пошел вон, подонок! — закричала Ильинская. — Убирайся! — И сразу же звук пощечины, и ее яростный крик, не крик, а вопль.
— Дура! — явственно произнес мужчина. — Отдай!
Шибаев вылетел из спальни, сильно хлопнув дверью. Мужчина в белом костюме, высокий, с породистым злым лицом, держал Ильинскую за локоть. Она, пытаясь вырваться, пнула его ногой. Пижон в белом, крикнув: «Ах, ты, дрянь!» — толкнул ее, и она, не удержавшись на ногах, налетела спиной на Шибаева, оба рухнули на диван. Щенок, припадая на передние лапы, заливался остервенелым лаем, Жанна громко рыдала и кричала: «Сволочь! Ненавижу! Скотина!»
Она даже не заметила Шибаева и больно тыкала его локтем в живот, в такт собственным крикам. Шибаев рывком отставил ее в сторону и поднялся. Настроение у него было хуже некуда, а тут еще дождь весь день и рассудительный голос пижона в белом костюме… Хозяин жизни! Критическая масса достигла планки, и Шибаев, размахнувшись, толкнул мужчину в грудь, испытывая при этом страстное желание получить сдачи. Желание его было исполнено, и тогда он от души навесил пижону в челюсть. Гость, оказавшись достойным противником, рванулся к Шибаеву. Они, сцепившись, тузили друг друга до тех пор, пока Ильинская не закричала:
— Прекратите! Сию минуту!
Шибаев напоследок достал противника хорошим ударом под дых и отошел к окну. За окном по-прежнему лило. Он уже не понимал, какого черта ввязался в чужую драку. Достаточно было просто выйти из спальни — это подействовало бы как ушат холодной воды.
— Уходи немедленно! — отчеканила Ильинская, раздувая ноздри и глядя в бешенстве на мужчину. — Вон! — Она картинно взмахнула рукой.
Тот молча повиновался. Выглядел он не наилучшим образом — окровавленное лицо, испачканный кровью пиджак. Не глядя на них, он утерся носовым платком и пошел из комнаты. Через минуту до них долетел звук захлопнувшейся двери. И тогда Ильинская дала себе волю и зарыдала с новыми силами. Щенок перестал лаять и завыл, задрав кверху морду. Шибаев торчал у окна, прикидывая, как уйти, не привлекая внимания. Жанна ему не нравилась, хотя он испытывал к ней что-то вроде сочувствия. Он жалел в душе, что драка закончилась так быстро и практически вничью. Он потрогал саднившую скулу и вспомнил, что они с Ильинской не договорили, а кроме того, он был не прочь заглянуть в ее сумку. Нож, который она таскала с собой чуть ли не месяц, не давал ему покоя. Он поднял перевернутый журнальный столик и отодвинул ногой осколки чашек. Принес из прихожей ее сумку и, недолго думая, опрокинул над диваном. Оттуда посыпались всякие дамские мелочи — какие-то квитанции, косметика, записная книжка в кожаном переплете, ручки, мобильный телефон, кошелек, пилка для ногтей, но ножа не было. Ильинская перестала плакать и уставилась на него, на ее лице промелькнул испуг.
— Что вы… что? — произнесла она сипло. Растрепанная, заплаканная, с помятым лицом…
— Кто это был? — спросил Шибаев, запихивая скарб обратно в сумку.
— Мой муж.
— Разве вы не в разводе?
— Он пришел за кольцом своей матери, она подарила мне на свадьбу перстень с изумрудом. Он, видите ли, ожидает дочку, и фамильное кольцо по праву принадлежит ей!
— Зачем вам кольцо? — спросил озадаченный Шибаев. — Отдали бы.
— Не ваше дело! — немедленно взвилась Ильинская, дергая к себе сумку. — Не лезьте! Элла Романовна подарила его мне! А Валера — жлоб! Вы ничего не понимаете! Корчит из себя аристократа, а сам жлоб с деревянной мордой! Ненавижу! Пришел! Не постеснялся! Дочку он ждет, молодая жена… а я… Еще и кольцо отдать? Подохну раньше! Скотина!
Она кричала и колотила кулаком по дивану. Ей действительно было паршиво. Шибаев сидел рядом, поглядывал на Ильинскую. Она рыдала взахлеб и, похоже, не собиралась останавливаться. Она ничем не напоминала самоуверенную предприимчивую женщину, которая пришла к нему две недели назад, назвалась вымышленным именем и запарковала машину за два квартала, конспираторша хренова. Шибаеву уже казалось, что, не проделай она всего этого, не вызови его подозрений, он спокойно установил бы личность Плотникова, отчитался за проделанную работу, получил деньги и… все. А так он оказался втянут неизвестно во что, к тому же граждански озабоченный сознательный адвокат Дрючин камнем повис на шее — прямо хоть тони!
Ильинская тем временем пошла вразнос. У нее началась истерика.
— Господи! — кричала она, рыдая. — Почему я? За что? Я чуть не подохла на свалке! Лучше бы я там околела! Не хочу жить! Я не убивала этого подонка! Лучше бы я его убила!
И что тут прикажете делать? Шибаев принес из кухни стакан воды, протянул Ильинской. Она оттолкнула его руку, вода разлилась. Он отставил стакан, крепко взял ее за плечи и тряхнул. Говорят, при истерике помогает хорошая оплеуха, но Шибаев не стал это проверять. Вместо этого он притянул Ильинскую к себе, вытер ладонью ее слезы, пригладил волосы. Она отшатнулась, перестала рыдать и уставилась на него выпуклыми серо-зелеными глазищами.
