Инна Бачинская - Ритуал прощения врага

— Я заметила вас еще у банка. Хотите поговорить?

Она отперла дверь квартиры, посторонилась, пропуская его. Шибаев, испытывая досаду от того, что его расшифровали, как пацана, вошел. Маленький рыжий щенок-подросток тонко тявкнул, выглядывая из-за тумбочки, но подойти ближе не решился.

— Макс, свои! — сказала Ильинская. — Не бойтесь, он смирный. Да, Макс? Ты у нас смирный? — Пес подскочил к ней, ткнулся головой в колени и заскулил. — Прошу вас. — Она махнула рукой. — Давайте плащ!

Шибаев разделся. Ситуация складывалась абсурдная — Ильинская чувствовала себя хозяйкой, а он незваным гостем. Да так оно, собственно, и было.

— Кофе? — спросила она, когда он уселся на широкий кожаный диван. Макс прибежал следом, уселся напротив, рассматривая гостя во все глаза.

Шибаев кивнул.

Она принесла поднос с чашками и кофейником. Запах кофе поплыл по комнате.

— Бутерброды?

— Не нужно, спасибо. — Он взял чашку, налил кофе сначала ей, потом себе. Она его поблагодарила.

Они пили кофе — Шибаев сидя на диване, она — в кожаном кресле напротив. Пес прижался к ее ногам и по-прежнему не сводил с гостя взгляда круглых рыже-коричневых глаз.

— Я его не убивала, — сказала Жанна твердо. — Я почувствовала тогда, что вы не так просты и меня найдете. Я собиралась убить его и, наверное, убила бы, но меня опередили. И я попала в дурацкую ситуацию, а вы — свидетель.

Она смотрела на него в упор. У нее были очень светлые серо-зеленые глаза, слегка выпуклые, пепельные волосы, короткий нос и крупный рот.

Мужества ей было не занимать. Шибаев видел, как вздрагивает ее подбородок, как она облизывает ненакрашенные губы, ее сцепленные руки… Говорила она медленно, словно через силу, потом поставила чашку на стол и больше к ней не притронулась — все это сказало ему, что спокойная твердость ее лишь поза и ей страшно. Он не знал, говорит ли Жанна правду, вполне вероятно, лжет, повторяя заученную роль, прорепетировав ее много раз перед зеркалом. И еще он понял, что она способна броситься в омут с головой, не привыкла прятаться и юлить.

— Откуда вы знаете, что Плотников убит?

— Вчера передавали в новостях по местной программе… да и сегодня тоже. Как вы меня так быстро нашли?

— Я нашел вас две недели назад.

— Зачем?

— Может, расскажете? — предложил Шибаев, не отвечая на вопрос.

Она сглотнула. Потом сказала ровно:

— Месяц назад Плотников на своем автомобиле сбил меня около гастронома «Магнолия» на Горького, в двенадцать дня. Что произошло дальше, я не знаю. Я очнулась спустя несколько часов…

Она снова сглотнула, замолчала. Макс заскулил. Ильинская положила руку на голову щенка.

— Он отвез меня на свалку за Посадовкой и бросил там. Может, думал, что убил, и поспешил избавиться, или видел, что я жива, но не захотел возиться, везти в больницу… боялся, что придется отвечать. Не знаю! Да и неважно это. Он привез меня туда и бросил. Я пришла в себя… шел дождь, я не могла понять, как там оказалась. Я добралась домой к ночи, сначала шла босиком — сломался каблук, потом догадалась сломать другой. Макс шел за мной следом. Так мы и пришли вместе. И я решила… убить его. Я ходила по улицам, искала. Я помнила его машину и как он выглядит. На зеркале в салоне висел на нитке красный шарик. Я ходила по улицам и рассматривала машины. По десять часов, день за днем. А когда поняла, что никогда его не найду, почувствовала такое отчаяние, что… не знаю! И вдруг увидела газету с вашим объявлением. Понимаете, это было как… знак. И я пришла к вам.

— Вы видели Плотникова еще?

— Да. Я несколько раз подходила к дому, даже поднялась с ним в лифте. Он был с ребенком. Потом я увидела его с женой, запомнила ее, мы даже ехали вместе в лифте. Ребенок, мальчик… странный какой-то, а она намного моложе мужа, миловидная, но тоже какая-то странная — потерянная, печальная. Я еще подумала, что у него не должно быть такой жены. Я представляла себе на ее месте грубую нахрапистую цепкую бабу в возрасте.

— Как вы собирались… убить его?

— В лифте. Ножом. Я представляла, как мы вместе войдем в кабину, и я его ударю в грудь и еще раз — в живот. Я все время носила в сумке нож. Я видела это во всех деталях — как его пырну, выйду из лифта, выброшу нож в реку… главное, не побежать. Спокойно выйти из дома, не спеша пересечь двор и выйти на улицу.

— Вы не думали, что вас могут увидеть и запомнить?

— Дом небольшой, людей там немного. Сейчас каникулы, я никого не видела. Почти никого. Потом, камуфляж… Не знаю, как вам объяснить… понимаете, я чувствовала, что у меня получится! Азарт, что ли, уверенность. Я больше ни о чем не могла думать. Это было как наваждение, я даже в церковь сходила, попросила прощения заранее. Я знала, что если не убью его, то не смогу жить, понимаете? Я никогда не смогу переступить через унижение и подлость… Он бросил меня умирать, как… как… ненужную вещь, грязь, мусор! — Последние слова она выкрикнула, сдержанность изменила ей.

— Где вы были вчера днем между двумя и тремя?

— Перекусила в кафе, потом еще полчаса сидела в парке.

— Одна?

— Одна. Как его убили?

— Ножом, в собственной машине. Он привез жену домой и собирался вернуться на работу. Через полчаса она выглянула в окно и увидела, что он почему-то не уехал и джип все еще стоит у дома. Она вышла и обнаружила, что муж мертв.

Наступило молчание. Ильинская сидела, уставившись в пол. Шибаев машинально взял чашку с остывшим кофе, отпил. Несмотря на весь свой профессиональный опыт, он не знал, говорит ли Ильинская правду. Он чувствовал в ней одержимость гордого и высокомерного человека, мало битого жизнью, человека, которого не унижали и не обижали, который всегда был хозяином собственной судьбы. Он знал это чувство — в нем смешались стыд за унижение, ненависть, острое желание добраться до горла врага и сжать зубы, а там… будь что будет. Он видел, как ей стыдно, и понял, что он — единственный, кому она рассказала свою историю, не посмела отказаться из-за страха, а кроме того, устала держать это в себе. Проверяя свою догадку, он спросил:

— Кто еще знает об этом?

— Никто. Кому такое расскажешь? Маме? Упаси бог, она и так все время боится за меня, она бы с ума сошла. Друзьям? Вот так взять и сказать: «Меня выбросили на свалку»? Чтобы они сплетничали за моей спиной? Да от такого до конца жизни не отмыться. Знаете, я рада, что его убили! Я уверена, что у него много врагов… было. Мне жаль, что это не я…

Она смотрела на Шибаева в упор, раздувая ноздри, стиснув руки. Она даже стала заикаться от переполнявших ее чувств.

— Хотя, нет… неправда. Нет, я счастлива, что это не я! Даже не знаю, смогла бы я… Тогда казалось, что смогу, ходила, занимала себя поисками, следила, дежурила во дворе, поставила перед собой цель… Что угодно, лишь бы не оставаться одной со своими мыслями. Я знаю, у меня сложный характер, мне бы радоваться, что жива осталась… Муж говорил, что я не умею прощать. Но как простить такое?

— Вы замужем?

— Я разведена. Муж ушел шесть месяцев назад, у него другая семья.

— Можно взглянуть на вашу сумку?

— Зачем?

— Вы до сих пор носите нож?

— Нет! Я… нет!

— Почему?

— Не знаю. Как-то так получилось… больше не ношу.

— А где нож?

— Нож? — Она замялась. — Я его выбросила. — Она не смотрела на него и понимала, как жалко звучат ее слова. — Я выбросила его в реку! С моста! — В голосе ее послышалось отчаяние. И, разумеется, Жанна спросила: — Вы мне верите?

Как будто бы так важно, верит ли ей он, частный сыщик Александр Шибаев, человек без малейшего веса, мелкий соглядатай, никто, по сути, но способный создать ей проблемы. Он представлял, что в эту самую минуту Жанна судорожно прикидывает, сколько ему дать, чтобы он заткнулся со своими вопросами — а зачем еще он явился? Не пошел в полицию, а пришел допрашивать ее сюда. Судья и палач. Сколько ему предложить, чтобы он отвязался и забыл о ней? Ему было интересно, во сколько она его оценит. Судя по ее виду, она не может решить, а спросить не решается. Пока. Но спросит, обязательно спросит — люди из банка знают цену деньгам и «цене вопроса». Никаких сложностей, никаких неудобств. Мораль? Не смешите! «Сколько?» — девиз и движущая сила современности.

Она выбросила нож с моста… С точки зрения целесообразности поступок нелепый — зачем? Вот если бы убила, тогда да! А так… Но Шибаев знал, как часто поступки человека далеки от целесообразности, не преступника, а нормального человека, ни в чем не замешанного, — эмоции, страхи, загнанные внутрь опасения, что его не так поймут, подспудное желание перед всеми оправдываться — все это вырывается наружу, как только нарушается баланс «человек — общество», тем более женская логика более изощренная и часто вывернутая наизнанку.

«Византийской» называет их логику ученый адвокат Дрючин, крупный специалист по бракоразводным процессам. «Поверь мне, я насмотрелся! — говорит Алик. — Эти существа абсолютно нелогичные, мстительные, мелочные и жадные». Странная характеристика «этих существ» для человека, который все время женится. Алик был четыре раза «связан узами Гименея», по его собственному выражению — всякий раз надежда побеждала горький опыт. Горечь его в оценке представительниц прекрасного пола возрастала по мере продвижения к разводу, а вообще был он романтик и знал стихов немерено — за неимением любимой женщины задалбывал ими Шибаева. После каждого развода он зализывал раны и перебирался пожить к другу — Алику нужны были его надежное плечо и трезвый взгляд на жизнь. Нельзя сбрасывать со счетов также вечерние и зачастую ночные посиделки, роскошь общения, и… чего уж греха таить — не пить же одному! Как говорит мудрая пословица: кто пьет один, тот чокается с дьяволом. Адвокат чокаться с дьяволом не желал, хотя зеленые черти иногда его посещали, и тут главное, чтобы рядом оказался надежный друг и твердое плечо…