Миюки Миябэ - Горящая колесница
— Это Диснейленд!
— Да, наверное.
— А она красивая.
— И ты тоже так думаешь?
— А ты, пап?
— Ну, пожалуй.
— И дяденька Курисака тоже думает, что она красивая?
— Он-то уж точно.
— От него сбежала невеста?
Хомма ответил не сразу:
— Люди, которым никого не жалко, наверное, так и будут говорить.
Сатору опустил глаза, потом опять стал болтать ногами. Наверное, таким способом можно было сбросить недовольство, как невидимый глазу тапок.
Помаленьку завязался разговор.
— А сегодня…
— Что случилось?
— Склероз, который у Каттяна живёт, пропал…
Когда степлером сшиваешь много-много копий подряд и вдруг скрепки кончаются, раздаётся холостой щелчок. Точно так же в голове Хоммы что-то сработало вхолостую.
— Что?
— Склероз пропал. С вечера его нет. Может, его увели в приёмник для бродячих?
На гладких щёчках сына застыла тревога.
Склероз — это кличка дворняжки, собаки Каттяна. Три месяца назад они с Сатору подобрали его в парке, — видно его кто-то выбросил.
Сатору хотел взять его себе, но Хомма не позволил. В их доме, вообще-то, запрещено было держать животных, но если бы они всё равно решили завести собаку, то Исаке прибавилось бы лишних хлопот. Ну а в семье Каттяна который и так был «ребёнок с ключом на шее», родители решили на этот раз пойти навстречу просьбе сына.
Собака, которую нарекли кличкой Склероз, поселилась у Каттяна, но гулял с ней и Сатору тоже.
— Склероз теперь уже вырос, иногда может вечер-другой и не приходить домой, — попробовал утешить Хомма.
Пёс был крошечным, похоже, среди дальних родственников у него были карликовые лайки. Этого, можно сказать, взрослого пса любой подхватил бы одной рукой — такого он был росточка. Ласковый и доверчивый, он бросался к каждому, кто звал его по имени, и тут же начинал лизать лицо и руки. И сколько такого не учили командам «сидеть», там, или «лапу» — ничего запомнить не мог. Потому и звался Склероз.
И именно поэтому собаку запросто мог увести любой прохожий. То, что его схватили ловцы бродячих животных, маловероятно, хотя…
— Не волнуйся ты так! Подождём ещё немного. Может быть, он утром вернётся.
Хомма понял, что именно об этом сын хотел ему рассказать. Конечно, он волновался за отца, который ходит по улицам, не долечив больное колено, но желание рассказать о пропавшей собаке и услышать утешительные слова, вселяющие надежду, было столь же сильно.
— А если он не найдётся, можно, мы будем его искать?
— Конечно:
После некоторой заминки Сатору добавил:
— Папа, а ты тоже волнуешься за эту пропавшую невесту дяди Курисаки?
— Волнуюсь, — ответил Хомма, хотя его тревога была несколько иного рода, чем переживания сына из-за пропавшего пса.
— Ясно. — Мальчик закивал. — Я тебя понимаю, но ты всё-таки осторожней с ногой… Если ты со своим расследованием устанешь и опять пропустишь процедуры, тебе снова станут звонить.
Процедуры реабилитационной терапии были так мучительны, что однажды Хомма пропустил сеанс. Инструктор по лечебной физкультуре (это была женщина) сначала позвонила ему, а потом даже домой пришла уговаривать, — к несчастью, она жила совсем рядом, возле станции «Камэари». Отцовский авторитет Хоммы тогда серьёзно пошатнулся.
— Она тебя здорово ругала! — захихикал мальчишка, сползая со стула. Случайно он задел локтем альбом, и тот шлёпнулся на пол.
— Ой, извини, пожалуйста! — Сатору кинулся поднимать. И тут из-за обложки альбома выскользнула какая-то фотография. Хомма взял её в руки.
Это было цветное поляроидное фото без даты. Квадратную фотокарточку размером примерно восемь на восемь сантиметров почти до самой рамки занимал снимок дома.
— А это что? — спросил сын, разглядывая фотографию.
Дом был европейского типа, очень стильный. Стены шоколадного цвета, а рамы и дверные наличники — белые. По обе стороны ведущих в дом ступенек стояли вазоны с цветами. Излом напоминающей дамскую шляпку крыши выполнен по каким-то сложным расчётам, на крыше — маленькое мансардное окно. Перед домом две девушки, они как будто бы движутся справа налево. Казалось, обе шли в сторону дома, но как раз в этот момент заметили, что на них направлен объектив. Одна продолжала смотреть по направлению движения, а другая повернулась к объективу, то есть так, чтобы запечатлеться на снимке, и даже как будто бы легонько приподняла руку. Может быть, она заметила, что её снимают, и хотела помахать фотографу.
На обеих девушках были ярко-синие жакеты и юбки, а под воротниками белых блузок с длинными рукавами — ярко-красные галстучки. Наверняка это была униформа.
Дом и две девушки. А ещё в левом углу фото — кусочек синего неба и что-то похожее на железную вышку. Виден был совсем небольшой фрагмент, но, присмотревшись, Хомма догадался: уж не прожектор ли это? Прожектор бейсбольного поля? А что Сатору про это думает?
— Верно… Такие на бейсбольном поле бывают.
Ещё раз осмотрев альбом, Хомма убедился, что фотография помещалась в кармане на внутренней стороне обложки. Этот бумажный кармашек предназначался для негативов, он был непрозрачный, и поэтому никто не обратил внимания, что внутри.
Сатору вернулся в свою комнату, а Хомма снова стал разглядывать поляроидный снимок.
Дом был снят крупным планом. В углу фотографии виднелись две девушки, но они случайно попали в кадр, а главным объектом здесь был, конечно, дом. Если бы снимали девушек, то поместили бы их в центре кадра.
Почему невеста Курисаки хранила этот снимок? Неужели это её дом? Если так, то фото может оказаться хоть какой-то зацепкой. Но ведь довольно странно держать у себя не фотографию родных, а снимок дома.
И этот прожектор, который выглядит совсем размытым…
Где же это снимали?
Дом совсем рядом с бейсбольным полем? Имея на руках только этот снимок, едва ли определишь место. Хомма даже не представлял, сколько в Японии бейсбольных площадок.
И всё же он вынул из альбома этот поляроидный снимок и отложил вместе с крупным изображением лица исчезнувшей невесты. Убирая эти две фотографии в свой блокнот, он услышал, как часы в виде голубка в комнате Сатору пробили двенадцать.
8
На следующий день в десять утра Хисаэ, жена Исаки, принесла копию регистрационного свидетельства Сёко Сэкинэ и выписку из посемейного реестра. Первым её встретил Исака, он как раз в это время убирался в прихожей. На голоса к дверям вышел и Хомма. Нынче утром, по-видимому, всерьёз похолодало — щёки Хисаэ были пунцовыми. Она была обута в белоснежные новенькие кроссовки — такие же белые, как облачка пара от её дыхания. В таком виде она носилась на своей красной «ауди». Её доходов хватало на то, чтобы содержать секретаря и троих дизайнеров.
— Наша Риэ-тян сразу туда пошла. Действительно, достаточно было сказать, что она и есть Сёко Сэкинэ, как ей тут же выдали все документы.
Бодро докладывая, Хисаэ снимала свой горчичного цвета жакет. На кухне она окинула Хомму придирчивым взглядом и заявила:
— Вы мне кажетесь похожим на узника темницы, которого только что выпустили.
— Я выгляжу таким замученным?
Конечно, вчерашняя усталость всё ещё чувствовалась, но он сегодня встал в неплохой форме. Побрился, что ли, неаккуратно… Он потянулся было к подбородку, но тут Хисаэ рассмеялась:
— Нет-нет, совсем наоборот. У вас лицо человека, который наконец-то вышел на свободу. Ясное дело, дома-то скучно было сидеть?
— А тут появился повод выйти из дома — верно? — Это встрял Исака, который возил шваброй в прихожей.
— Да уж, конечно, мне надоело иметь дело исключительно с аппаратом «Наутилус».
— А что такое «Наутилус»?
— Аппарат для тренировки мышц. В Центре реабилитации заставляют на нём заниматься. Иногда его ещё называют фитнес-тренажёром.
— Ого! — Глаза Хисаэ стали совсем круглыми. — Оказывается, тренажёр называется таким зверским именем? А я и не знала.
Она достала из сумки и положила на стол копию регистрационного свидетельства в конверте с напечатанным на нём адресом окружного муниципалитета, а также не уместившуюся в конверт выписку из посемейного реестра с особым вкладышем:
— Вот, пожалуйста, всё в наличии, проверьте.
Хомма не спешил брать в руки эти бумаги. Тогда Хисаэ, загибая для верности пальцы, стала пояснять:
— Справка о регистрации по месту жительства и копии посемейного реестра с вкладышем. Всё, что требовалось выдали сразу. Удалось получить все бумаги за один раз, потому что и она сама, и её посемейный реестр зарегистрированы в одном муниципалитете.
Поправив крутые волны химической завивки на плечах, Хисаэ улыбнулась. Но это была не улыбка радости, а смягчающая атмосферу улыбка понимания.
