Миюки Миябэ - Горящая колесница
— Так это неожиданность её исчезновения вызвала то самое «неприятное чувство», про которое вы говорили, Хомма-сан?
Исака намеренно произносил это медленно, лицо у него было очень серьёзным.
— Да, я считаю, что это очень дурной признак. Надо что-то делать с её регистрационным свидетельством… — отозвался Хомма.
— Курисака-сан — человек добропорядочный. Ему неловко было просить в окошке окружного муниципалитета эту бумагу… — заметил Исака.
Да, Курисака не понимал, как всё серьёзно, и потому не требовал справку о прописке с должной настойчивостью. Но упрекать его не приходится, ведь Хомма сам не говорит ему всей правды.
— Если попросить кого-нибудь из отдела расследований, наверняка найдётся способ получить эту бумагу. Разрешение начальник подписывает, не читая внимательно каждую заявку, так что дело-то пустяковое…
— То есть вам просто не очень хочется туда обращаться?
— Да, потому что я веду частное расследование, к тому же в черте Токио. Если бы где-то в глубинке, пришлось бы, конечно, прибегнуть к помощи полиции…
— А если вы, Хомма-сан, сами пойдёте в муниципалитет и всё им объясните — вам не дадут эту бумагу?
— Ничего не выйдет. В таких учреждениях свои правила, и они строго соблюдаются. Да и нельзя иначе.
Исака по-детски подпёр щёку рукой и задумался:
— А если к приёмному окну подойдёт девушка такого же возраста, как Сёко Сэкинэ, и назовётся её именем? Её попросят показать какое-нибудь удостоверение?
Хомма покачал головой:
— Так уж строго допытываться, я думаю, не будут. Хотя… Кто знает.
— Тогда выход есть, — просиял Исака. — Попросим молодую сотрудницу из офиса Хисаэ — пусть-ка она сходит в муниципалитет. От Минами Аояма до квартала Хонан совсем недалеко.
— Нет, это нехорошо. Вообще-то, ведь нельзя заниматься такими вещами…
— Ситуация-то исключительная! Хоть и нельзя, но… Я поговорю с Хисаэ.
Вот-вот должна была вернуться Хисаэ, поэтому около одиннадцати Исака пошёл домой. Хомма остался один, но спать ещё не хотелось. Он снова достал альбом и начал не спеша перелистывать страницы.
И Курисака, и его невеста, похоже, были не любители фотографироваться. Судя по всему, в альбоме были собраны снимки, сделанные с самого начала их романа. Там должны были бы накопиться фотографии за целых полтора года, но альбом был заполнен лишь наполовину.
«А может быть… — Рука Хоммы, листающая альбом, застыла. — Может быть, у невесты Курисаки, жившей под чужим именем, выработался особый инстинкт самосохранения? Не оставлять фотографий, не оставлять следов.
После допроса, который учинил ей жених, она за один день вычистила свою и так чистую квартиру и исчезла. И потому ли её исчезновение удалось так безупречно, что в определённой мере девушка предвидела такое развитие событий? Она не хотела этого, не хотела даже думать об этом, но она должна была быть готова мгновенно исчезнуть и замести следы в случае, если бы вдруг открылось, что она ненастоящая Сёко Сэкинэ.
И то, что круг её знакомств оказался таким узким, — это тоже становится понятным. Она вела свою войну, подготовив позиции для отступления, чтобы в любую минуту можно было покинуть передовую.
Хомме вспомнилась маленькая бутылочка с бензином, которая осталась в её квартире в квартале Хонан. Кадзуя, конечно же, не мог догадаться, зачем это нужно, ведь дома уборку делает его мать. Но Хомма-то понял сразу! Потому что когда-то этим же средством пользовалась Тидзуко. Это бензин, чтобы оттирать застывшую копоть и жир с вентилятора в вытяжке. Вот почему в доме Сёко Сэкинэ крылья вентилятора сияли чистотой.
Конечно, в день исчезновения у неё не было времени оттирать всё, включая вентилятор. Вероятно, невеста Курисаки ежедневно наводила в доме идеальный порядок. Это становилось ясно даже при беглом осмотре её комнаты.
Простая чистоплотность? Только ли?
«Нельзя оставлять следов» — вот что это.
Ну а если бы ничего не случилось, они с Курисакой благополучно поженились бы, у них была бы семья — что тогда? Если бы прошлое настигло её после того, как она уже прочно пустила корни, — что она собиралась делать в этом случае? Всё равно бы сбежала? Может быть, существуют некие обстоятельства, которые в любом случае вынудили бы её сбежать?
Как будто нарочно, на последней фотографии в альбоме оказалось довольно крупное изображение её лица. Сразу за правым ухом выглядывал освещённый прожекторами шпиль «замка Золушки». Наверное, сфотографировалась, когда они с женихом были в токийском Диснейленде. Похоже, что снимок сделан ночью. Может быть, даже в прошлом году на Рождество, когда аттракционы работают всю ночь.
Она улыбается. Зубы красивые, ровные. Никаких «кривых зубиков».
Молодая женщина, которая наводит порядок в доме с той же страстью, с какой украшает себя. Перед глазами Хоммы всплыло видение: она чистит пылесосом пол, отвёрткой из «Набора домашнего плотника» собирает дешёвую мебель, смоченной в бензине тряпочкой протирает лопасти вентилятора.
Можно и моющим средством воспользоваться, но лучше и быстрее всего грязь оттирается бензином. Это ему Тидзуко объяснила. «Только потом руки грубые», — говорила она, смазывая пальцы кремом.
Кажется, Хомма всё ещё не может избавиться от ощущения, что теперешнее его расследование «не работа». Наверное, от этого он так размяк. Ему не хочется думать, что женщина, которая убирает квартиру совсем как Тидзуко, имеет за спиной тёмное прошлое. Эта бутылочка с бензином, эти сияющие лопасти вентилятора… Он не хочет признавать, что в прошлом такой женщины есть нечто, вынуждающее её пускаться в бега.
За спиной раздался какой-то шорох, Хомма оторвал взгляд от альбома и оглянулся. В дверь просунулась голова Сатору.
— Ты что, не спал?
Сын молчал. Чудно переплетя ноги, как это может только десятилетний ребёнок, он стоял чуть-чуть насупившись, голова втянута в плечи, словно от холода, глаза опущены.
— Раз уж встал, надень что-нибудь! Ты в туалет?
Сатору продолжал молчать. Хомма чуть понизил голос:
— Если тебе что-то не нравится, скажи. Мне же не понять, в чём дело, когда ты просто дуешься.
Продолжительное время слышалось только сопение. «Неужели у него снова насморк?» — подумал Хомма.
— Правая ноздря заложена?
И тут Сатору отозвался как ни в чём не бывало:
— Вовсе не заложена.
— Ещё постоишь здесь босой, моментально схватишь насморк.
— Можно? — Мальчишка подбородком указывал на стул. Заметил, что Хомма поморщился, но всё же повторил вопрос: — Можно я сяду? — А рука уже тянется к стулу.
— Ну, садись.
Хомма повернул электронагреватель, направил поток тёплого воздуха на Сатору. Мальчишка уселся на стул и тут же, словно вёрткий бельчонок, устремил на него мордочку:
— Ты куда ходил?
— В разные места.
— А это что? — Он показал на альбом.
— Курисака мне дал.
— Всё-таки о чём тебя дяденька Курисака попросил? Это такая важная вещь, что нужно расхаживать туда-сюда с больной ногой? Сам обещал, что будешь всё время дома, что никуда не пойдёшь, пока нога не выздоровеет, и обманул?
Он тараторил всё быстрее, а в конце чуть не разревелся. Наверное, всё это время Сатору лежал в постели и сочинял, что скажет отцу, когда тот вернётся. Но стоило ему открыть рот, как все слова позабылись, а вылетали одни лишь упрёки.
— Ну, прости меня, — честно повинился Хомма. — Я действительно нарушил обещание. Да, виноват.
Сатору часто заморгал.
— Просто Курисака сейчас попал в беду. Чтобы его выручить, нужна помощь твоего отца.
— Дяденька Курисака для нас ничего хорошего не сделал. А ты ему должен помогать? Как-то странно…
Вот уж поистине веский аргумент!
— Ты, и правда, так думаешь?
— Конечно.
— Ну, тогда некому будет помогать людям в беде.
Мальчик помолчал, только два-три раза шмыгнул носом.
— Но разве не может это сделать кто-нибудь другой, не ты? Других людей попросить дядя Курисака не мог?
— Кого, например?
Сын задумался:
— Ну, пусть бы в полицию пошёл…
— Полиция на этом этапе ничего делать не будет, уж ты мне поверь.
Сатору раздражённо болтал ногами.
— Ты кого-то разыскиваешь?
— Да.
— Этот человек в альбоме?
Хотя вопрос был поставлен не совсем грамотно, Хомма кивнул.
— А посмотреть можно?
Он хотел посмотреть на того, из-за кого отец нарушил обещание и совершил предательство. Хомма показал ему фотографию на последней странице альбома:
— Вот эта женщина.
Сатору рассматривал фото очень внимательно:
— Это Диснейленд!
— Да, наверное.
— А она красивая.
— И ты тоже так думаешь?
— А ты, пап?
— Ну, пожалуй.
— И дяденька Курисака тоже думает, что она красивая?
