Андрей Анисимов - Невеста Христова
– Да, курды это не подарок. Но у нас слишком мало земли, чтобы делать такие широкие жесты. – Продолжал отстаивать свое ереванский гость.
– Вы должны развязать себе руки, чтобы наладить жизнь в республике. При закрытой теме границ, и Турция могла бы стать в этом деле полезным партнером. – Вяло возразил Арташес Арамович и посмотрел на часы. – Стрелки показывали четверть шестого: – Слушай, Арно, ложись спать. Уже утро. Мы и так всю ночь проболтали, а тебе к десяти в Кремль.
– Если я лягу, хоть меня палкой бей, не проснусь.
– Ты ложись, а я уж тебя разбужу, не сомневайся. И палка не понадобится. – Заверил Арташес гостя. Арно посмотрел на него и неожиданно рассмеялся.
– Чего ржешь? – Не понял Теровосян.
– Ты говоришь с сильным русским акцентом. Еще поживешь в Москве, родной язык совсем забудешь.
– Правда? За собой не замечаешь… – Виновато улыбнулся Арташес Арамович.
Уложив школьного друга в спальне, он отправился в свой кабинет и раскрыл папку. В ней находились аргументы, которые, по мнению Теровосяна, камня на камне не оставляли от выводов немецкого профессора о романе Достоевского. Теровосян полистал свои тезисы, но углубиться в них не получалось. Ночной спор утомил, да и замечание друга об его русском акценте задели Арташеса.
«Да, странная штука жизнь… – подумал он. – Вот я Арташес Теровосян – армянин. Себастьян Кох – немец. И мы оба готовы рвать волосы на голове из-за русского писателя Достоевского. Смешно? А с другой стороны, что тут смешного? Достоевский гений. А любой гений это достояние всего человечества. Прав их Шопенгауэр, который сказал, что «культура не имеет национальности».
В девять часов Арташес Арамович сварил кофе и пошел будить друга. Хозяин опасался, что это будет не просто. Но Бабаян сам проснулся. Он сразу поднялся, умылся, быстро проглотил маленький бутерброд, но кофе допить не успел. Снизу позвонил водитель. За министром дружественной Армении из Кремля прислали автомобиль.
Оставшись в одиночестве, Арташес Арамович подумал, не улечься ли самому на часок-другой. И уже постелил себе на диване в кабинете. Но лечь не дал телефонный звонок. Теровосян снял трубку и услышал приятный женский голос с милым немецким акцентом:
– Мне надо говорить с доктором Теровосяном.
– Я у телефона.
– Господин Теровосян, вас беспокоит Катрин Штольц с кафедры русской литературы из Дюссельдорфа.
– Очень приятно.
– У вас, господин Теровосян, во вторник есть первая лекция. Когда вы вылетаете?
– Милая Катрин, я еще не получил приглашения. Как я могу вылететь?
В трубке надолго замолчали.
– Вы меня слышите? – Забеспокоился Арташес Арамович.
Госпожа Штольц его слышала и молчала, потому что думала. Наконец Теровосян услыхал ее растерянный голос:
– Профессор Кох не вручил вам приглашение?
– Я не имел чести его видеть.
– Это есть очень странно. Себастьян имел намерение навестить вас в среду. У него даже в календаре имеет быть пометка. Я ничего не понимаю.
– Я тоже. – Признался армянин.
Штольц опять долго думала:
– У вас есть номер его мобильного телефона?
– Есть.
– Вы ему делали звонок?
– Нет.
– Почему?
– Не хотел быть назойливым. Не один я ждал его в Москве…
– Вы имеете ввиду невесту профессора Коха?
– Да, я имею ввиду ее…
– Вы не знаете Себастьяна. Он есть очень обязательный человек, и его личная жизнь на делах никогда не отражалась. Я вас очень прошу, господин Теровосян, сделайте ему звонок. А я, если разрешите, сделаю вам звонок позже.
Арташес Абрамович не мог не согласиться с Катрин в оценке ее шефа. С профессором Кохом он не раз встречался лично, и тот всегда был пунктуален и ответственен. Теровосян обещал «сделать звонок», и как только Катрин положила трубку, позвонил Коху. Но немец не ответил. Арташес Арамович на всякий случай набрал номер еще раз. И снова безрезультатно. Тогда он решил дождаться повторного звонка из Германии, чтобы уточнить номер телефона. Возможно, он сделал ошибку в записи. Но звонок раздался в прихожей. «Неужели Арно так рано освободился», – подумал Теровосян и, поправив халат, поспешил в прихожую:
– Кто там?
– Арташес Арамович, откройте. Это лифтерша Вера. Он открыл дверь и увидел знакомую старушку с конвертом в руках:
– Проходите Вера Тихоновна. – Любезно пригласил он лифтершу.
– Нет, я только на минутку. Вам тут передали. – Она протянула Арташесу конверт и поспешила в лифт.
Теровосян вернулся в кабинет, надел очки и вскрыл депешу. Это были деловые бумаги из дюссельдорфского Университета. Он бросил конверт на стол, как был в халате, выбрался на лестничную площадку и, не вызывая лифта, спустился вниз.
– Вера Тихоновна, почему он не зашел ко мне сам?
– Кто не зашел?
– Тот, кто передал вам конверт.
– Конверт передала девушка.
– Девушка? – Изумился Арташес Арамович.
– Да, девушка. Я сама ее не видела. Это было вчера около одиннадцати. Мне сменщица Поля сказала. Девушка постеснялась так поздно вас тревожить.
Теровосян покачал головой и, уже на лифте, вернулся к себе в квартиру. Через десять минут ему позвонила госпожа Штольц.
– Не беспокойтесь, я приглашение получил. О вылете вам телеграфирую. – Сухо сообщил Арташес Арамович и положил трубку.
* * *4 Ноября 2004 года
«Нас размыло половодье, и я плыву.Плыву бумажным корабликомПо грязному ручью жизни.А она осталась в осени».
Роберт откинулся в кресле, и смотрел на экран монитора, как художник смотрит на законченное полотно:
– Кажется, неплохо. – Прошептал он и подписался: «Роберт Красный».
Роберт Жестякин долго думал над псевдонимом. Подписывать стихи своей настоящей фамилией ему казалось вульгарным. Он стал перебирать имена известных поэтов. Почему-то пришел на ум «Петербург» Белого. Потом он вспомнил, что есть еще Саша Черный. А вот Красного поэта он не помнил. В слове «красный» было что-то эпатирующее, раздражающее слух. За ним вставали знамена большевиков, и пахло кровью. И Роберт решил стать Красным.
Она открыла своим ключом. Роберт вздрогнул, но с кресла не встал. Не дурно, если она застанет его за работой. Он так увлечен творчеством, что не замечает приход женщины. Пусть знает свое место. Он поэт, а она примитивная красивая самка, и ей вовсе не обязательно знать, что он два дня только о ней и думает.
– Так и будешь сидеть, отвернув морду. – Она стояла посередине комнаты. Ее широко расставленные длинные ноги в высоких сапожках выражали возмущение, в то время как смазливое кукольное личико не выражало ничего.
– Прости, женщина, я заработался. Снимай пальто. Я закончу строку и вернусь в этот мир… – Он снова повернулся к компьютеру, поднял голову и прикрыл глаза. Она продолжала стоять в той же позе.
– Ты уже разделась? – Он спрашивал, не отрывая глаз, как бы оставаясь над суетным течением жизни.
– И не собираюсь раздеваться. Я на минуту.
Роберт резко повернулся. Она вела себя вовсе не так, как он рассчитывал. Его пыл творца не произвел на Оксану должного впечатления. Она презрительно отвернулась:
– Ты трепло и дешевка.
– Девочка, я тебя не понимаю. – Он еще пытался разыгрывать художника, парящего на Олимпе. Но играл уже по инерции.
– Не понимаешь? Конечно, легко вешать лапшу на уши девушке, когда она у тебя в койке, а потом плюнуть, забыть и растереть…
– Ты об этом… – Роберт поднялся и жадно оглядел ее с ног до головы.
– Да, об этом.
– Я же сказал, как только получу гонорар, тут же поедем в магазин.
– Какой еще гонорар!? За стишки, что ли? – Она презрительно скривила губки, и они создали нечто вроде бантика.
– Да, за стихи.
– Ты меня за дуру держишь?! Кто платит за стихи нормальные деньги?
– Мне платят. – Гордо возразил Роберт.
– Покажи мне этого придурка. – Оксана нагло расхохоталась ему в лицо.
– Зачем ты так говоришь? На прошлый гонорар мы прокатились в Канны. А на этот я куплю тебе машину.
– Ты там жался, как последний жмот. Потратился только на дорогу. Жили то мы в номере на халяву. Думаешь, не знаю, в чей номерок тебя пустили?!
– Да, мы жили в номере моего друга. И что тут такого?
– Ничего такого, только на халяву! – С удовольствием повторила Оксана: – И винишком кислым меня накачивал.
– Франция славится своими сухими винами. Они там классные!
– И дешевые. – Успела вставить Оксана: – Даже на шубу мне не раскошелился. А тачка это совсем другие деньги. Или думаешь, я сяду в подержанные Жигули?
Роберт никак не ожидал, что она упрекнет его поездкой. Ему казалось, что там, в отеле на берегу моря, она полностью счастлива и будет благодарна ему по гроб жизни. Она обыкновенная шлюшка, которой сто долларов за ночь красная цена. А он вывез ее на дорогой курорт, где ей прислуживали как леди. Он водил ее в ресторан, они купались ночами голые. Неужели она не понимает, как обязана ему за эти дни? За его щедрость и благородство? А оказывается, вместо этого она там думала о шубе. И угораздило же его влюбиться в нечто вовсе лишенное интеллекта. Его, тонкого знатока человеческих душ. Не даром мудрый народ придумал пословицу – «Любовь зла»… Он тяжело вздохнул:
