Вл. Гуро - Вера Чистякова
Наташа вдруг увидела, как сильно постарел Вольф за эти месяцы, какие тусклые у него глаза, как сгорбились плечи.
Но как можно было сейчас говорить о будущем? Лицо-маска Веллера с тяжелыми веками, прикрывшими хитрые глазки, неотступно стояло перед ее глазами.
С досадой она заметила:
— Но положение мое сильно изменилось. Ведь я передавала вам, обо мне знают…
— Потому-то я вас и вызвал. Эрнст получил возможность ознакомиться с одним письмом. Речь в нем идет о вас. Одно учреждение — мы полагаем, что за ним скрывается канцелярия Амадея Кууна, — запросило у доверенных лиц в концерне вашу характеристику. И прокурист Веллер представил вас в самом положительном свете, добавив, что имел случай познакомиться с вами в России еще при жизни вашего супруга и тогда еще убедился в полной вашей благонадежности. Вы удивлены?
— Ошеломлена!
— Я давно думал о Веллере. Это делец. Он умен. Он не хочет идти ко дну с утлым ковчегом фюрера. Веллер не прочь застраховаться. Он ищет дружбы с нами. И поверьте моему жизненному опыту, когда-нибудь он окажет нам большие услуги.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК
Дождь прошел. Веллер велел вынести столик на террасу. Улица замирала в вечерний час. Постепенно стихали шумы дня, и реже скользили по мокрому асфальту прохожие, складывая зонтики. Они были одни на террасе кафе, не считая дога, положившего большую голову на колени хозяина.
— Вы похудели за последнее время, фрау Натали.
— Моя жизнь не очень спокойна, герр Веллер.
— Догадываюсь.
— Я давно ищу случая выразить вам свою благодарность за помощь. Вы проявили, признаться, неожиданное для меня мужество…
— Но ведь вы проявляете его ежечасно! — прервал Веллер.
— Для меня это долг. А вы следовали умному, далеко идущему расчету.
— Вот как!
— Вас удивляет моя прямота?
— Какими же вы себе представляете мои побуждения?
— Побуждениями здравого рассудка.
— Пожалуйста, подробнее! — Веллер откинулся на спинку кресла с зажатой в зубах сигарой.
— Вы человек с кругозором. Вы видите, что происходит вокруг нас с вами. От политики я отвлекаюсь… Останемся в области экономики. Вы ведь знаете, что уже многие годы Германия проедает свой основной капитал. Даже некоторые нацистские теоретики говорят о невозможности возместить истощение хозяйства страны.
— Теоретики этого толка уже в концлагере, но выводы их, к сожалению, верны, фрау Натали.
— А финансовая система? Пока удается сдерживать инфляцию, но ведь неизбежность финансовой катастрофы ясна каждому, кто видит дальше собственного носа. Правители же райха не заботятся об устойчивости валюты.
— Все верно, фрау Натали. Да, это какой-то экономический авантюризм, пиратство в экономике!..
Пусть фрау Натали поймет его правильно. Он не политик. Но он сторонник здоровой коммерции. Ему не по пути с коричневыми. Нацисты фиглярничают на краю пропасти. Пусть дураки верят в коричневый рай, а ему ясно, что вся Германия пойдет по миру с таким хозяйствованием! Никто больше не в состоянии обеспечить себе спокойную старость. Он не социалист, он, Веллер, коммерсант, но может твердо заявить, что то, что делают в Советском Союзе, — делают солидно. У него бывали деловые связи с Москвой. Он никогда в этом не раскаивался и надеется возобновить их в будущем. Германия идет к хозяйственной катастрофе, и естественно, что у здравомыслящего человека есть стремление к иному порядку вещей…
— Меня очень, очень интересует ваша страна, фрау Келлер!
Веллер произнес фамилию «Келлер» с еле заметной улыбкой, подчеркнувшей его дружелюбие.
— Мне почему-то кажется, что у вас есть какие-то личные причины, заставляющие вспоминать о нашей стране, герр Веллер…
— Вы правы. Причины эти возникли давно, в молодости… — Эти слова Веллер неожиданно сказал по-русски, с легким акцентом, какой бывает у обрусевших немцев. — Радость, которую человек испытывает в молодости, не забывается, фрау Натали, — добавил он уже по-немецки.
Веллер обрезал кончик сигары, зажег ее и начал свой рассказ.
Незадолго до первой мировой войны в Киевском политехническом институте учились два молодых человека, связанные дружбой. Русский, воспитанный немецкой семьей директора русского отдела кредитного банка «Дисконтогезельшафт», Герман Веллер и сын русского инженера Олег Карцев. Они вместе изучали химию, чудесными украинскими ночами бродили по берегам Днепра, с гурьбой студентов ходили вечерами по Крещатику, распевая старинную студенческую песню «Гаудеамус», и дразнили городовых.
Прекрасны были вечера на даче Карцевых. На всю жизнь запомнилась ему скромная святошинская дача. Дребезжащая на все голоса извозчичья пролетка останавливалась у высокой калитки, скрипевшей на блоке… И вот он с волнением прислушивается к песенке, звучащей в сиреневой аллее, и с бьющимся сердцем видит, как мелькает между кустов белое платье. Марина Карцева, сестра Олега, была красива, добра, умна… По мнению Германа, она обладала лучшими качествами женской натуры… Незабываемы были вечера в Святошинском бору, прогулки на лодке по зеркальному пруду…
Все оборвала война. В 1914 году семья германских подданных Веллеров оказалась у себя на родине.
Так в разных лагерях очутились два друга — Герман Веллер и Олег Карцев.
В 1916 году Веллер, контуженный, вернулся с фронта в Берлин. Связи его приемного отца и состояние, которое увеличилось за годы войны, открыли ему двери в жизнь. Герман Веллер стал дельцом.
В 1932 году советский ученый Олег Карцев приехал в Берлин в научную командировку. Друзья встретились. Всеми своими корнями Веллер уже врос в деловой мир послевоенной Германии. С грустью он смотрел на друга молодости. «Где Марина?» — «Давно замужем, давно стала матерью». — «Бываешь на святошииской даче?» — «Дачу сожгли белые во время гражданской войны». — «Итак, ты, Олег, человек из страны экспериментов?» — «Не считай, Герман, это экспериментом, ты ошибаешься». — «Олег, мечтания к лицу юности, а мы уже не юнцы».
Веллер звал друга к себе, обещал обеспеченность, большое дело. Упрямец не согласился.
Они расстались. Снова встретились. Опять расстались.
Веллер читал русскую прессу. Имя друга часто упоминалось в ней. У него была кафедра, лаборатории. Последний раз они встретились в 1934 году. Веллер был откровенен с другом. Он продолжал богатеть, но будущее страшило его. Кругом кричали о «возрождении нации под эгидой великого фюрера», а Веллер видел впереди крах…
— Вам понятно, фрау Натали, почему я был откровенен с Карцевым, с вами?
Она понимала. Веллер был трезвым, дальновидным, расчетливым дельцом.
«ЗАБЫТЫЙ» ПОРТФЕЛЬ
В этом кругу не принято было принимать гостей в русском смысле слова — за столом, уставленным бутылками и блюдами, с шумной застольной беседой, с песнями за полночь. Это было чуждо всему укладу здешней жизни. Приглашение гостей означало совместное посещение кафе или ресторана с уплатой «каждый за себя», откуда и пошло выражение «на немецкий счет».
Так тетка Амалия каждую субботу приглашала вдову полицейского чиновника Шванке. Кафе называлось «Орхидея», помещалось в садике с единственным деревцом посередине, — тихое, недорогое кафе, подходящее для беседы двух старых женщин. У дружбы старух были глубокие корни.
Единственный сын фрау Шванке, Карл, состоял в «Гитлерюгепд». С детских лет он бегал по улицам столицы с железной кружкой. На кружке была изображена свастика, внутри позвякивали монеты. Карл собирал пожертвования в пользу многочисленных обществ, призванных обновить Европу.
Карл Шванке учился на казенный счет, успехов в науке не проявил, но стал гонщиком-велосипедистом первой категории. Как вполне надежный и достойный юноша, он был принят посыльным в военное учреждение. Старуха Шванке могла бы жить без особых забот, если бы не пагубная страсть сына. Он играл на бегах. И однажды проиграл много больше, чем мог заплатить. Тетка Амалия спасла подругу от беды, одолжив ей крупную сумму под умеренные проценты.
Наталья Даниловна узнала и самого Карла Шванке. Изредка он заходил за матерью в кафе, всегда со своим приятелем Иозефом Лимкемпером. Это были юноши в коричневой форме, каких встречаешь на каждом углу. Только Шванке был туп и громоздок, Лимкемпер — юрок, хитер и нечистоплотен, как хорек.
И оба они сияли в эти весенние дни. Но не весна действовала на них, а легкая победа на Балканах.
— Фрау Натали, это легендарная операция! — наперебой кричали рослый Шванке и маленький Лимкемпер, когда германские парашютисты опустились на Крите. — Мы, немцы, господствуем на земле, в воздухе, под водой. Мы будем господствовать на воде. Англии капут! Мы займем Россию и поставим англичан на колени.
