Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает
– Детектив Майкл О’Доннелл, – представился мой собеседник, ставя чашку на стол. – А вы…
Чтобы не услышать, как в очередной раз коверкают мое имя, я назвала его сама.
– Садитесь, мисс, – сказал детектив, указывая на стул, втиснутый между столами. Я села и принялась стягивать перчатки. Обычно я снимаю их быстро, но на этот раз я решила не торопиться. О’Доннелл тем временем убрал пиджак со спинки своего стула, сел за стол, поставил на него локти и соединил кончики пальцев, на безымянном блеснуло обручальное кольцо. Он тоже решил не торопиться, внезапно поняла я. Ладно, попробуем узнать, что именно ему от меня нужно.
– Как я понимаю, речь пойдет не о сумке, которую у меня вырвали на улице? – спросила я.
– Кто вам сказал? – равнодушно уронил О’Доннелл.
– Полицейский, который вез меня сюда.
– Вот как? Что еще он сказал вам?
Я пожала плечами.
– Что только вы можете объяснить, зачем я вам понадобилась.
– Вам что-нибудь говорит имя Рикардо Лопес?
– Нет.
– Уверены?
– Вполне. А что?
О’Доннелл вздохнул, выдвинул ящик стола и принялся перебирать в нем какие-то бумаги. Очевидно, не найдя того, что ему было нужно, он полез в другой ящик, потом с грохотом задвинул его и стал искать на столе. Почему-то я не сомневалась, что он с самого начала знал, где именно находится интересующий его предмет, и пауза, которую он выдерживал, служила лишь для того, чтобы проверить, насколько крепкие у меня нервы. Отведя глаза, я стала смотреть в окно, за которым был виден кусок дома, стоящего на противоположной стороне улицы, и старая, запыленная пальма.
– Я попрошу вас взглянуть на несколько фотографий, – сказал О’Доннелл. – Если узнаете кого-нибудь, скажите.
– А почему я должна кого-то узнать? – поинтересовалась я.
Мой собеседник пожал плечами.
– Ну, мало ли…
Он протянул мне небольшую пачку довольно крупных снимков. Без особой охоты я взяла их и принялась просматривать. Обычные фотографии из полицейского архива: фас, профиль, даты задержания. Ни одного из представленных на них людей я в жизни не видела. Я уже открыла рот, чтобы сообщить об этом О’Доннеллу, когда дошла до последнего снимка в пачке. Это было фото с места преступления: мужчина лет тридцати лежит на боку на полу комнаты, на белой рубашке против сердца – небольшое пятно, которое казалось почти черным. Труп, бесспорный труп, достаточно посмотреть на то, как отвисла нижняя челюсть.
– Хороший кадр, – уронила я. – Наша газета печатает такие, если фотографам удается снять место преступления. Но обычно ваши коллеги стараются их не пускать. – Я прищурилась. – Что с ним произошло? Его зарезали?
– Застрелили. Вы его не узнаете? – мягко спросил О’Доннелл.
– Нет.
И черта с два ты докажешь, что я сразу его признала. На фото был тот самый гаденыш, который вырвал у меня сумку возле универмага.
– А вот так? – спросил детектив, протягивая мне еще одну фотографию. На ней вор был запечатлен еще в живом виде, в фас и профиль. Он хмуро глядел в камеру полицейского фотографа, словно предчувствуя, что выбранная им, Рикардо Лопесом, профессия не доведет его до добра.
Я сделала вид, что рассматриваю снимок, а сама тем временем лихорадочно размышляла, как мне поступить: по-прежнему держаться линии «ничего не знаю, моя хата с краю» или же признаться, что я узнала вора, и посмотреть, что будет. О’Доннелл мне не нравился. У него было слишком умное лицо, и если бы я попыталась обвести его вокруг пальца, не исключено, что это вышло бы мне боком.
– Кажется, он похож на того типа, который вырвал у меня сумку, – наконец проговорила я.
– Кажется?
– Ну я не то чтобы уверена, – протянула я, – но похож.
Вы ни за что не угадаете, что этот чертов детектив О’Доннелл сделал. Представьте себе, он улыбнулся, и эта улыбка осветила его сосредоточенное лицо, подобно вспышке молнии. Я озадаченно уставилась на него.
– Конечно, это был Рикардо, – сказал мой собеседник. – А дамочка, которая вцепилась в вас, когда вы побежали за ним, его подружка Маргарет Лоусон, она же Харлин Уолш, она же… черт, забыл. У нее мания менять имена.
Значит, миссис Миллер оказалась совершенно права: вор работал не один, а с сообщницей, которая его страховала. Надо бы мне почаще слушаться старую даму: она определенно знает жизнь и может уберечь меня от многих неприятных открытий.
– Если вы уже знаете все от Майерса, зачем вам я? – спросила я напрямик, возвращая детективу снимки. – Этого Лопеса я видела всего раз в жизни и понятия не имею, кто его убил.
– Вам знаком некий Энтони Серано? – спросил О’Доннелл.
– Тони? Ну да.
– Как давно вы его знаете?
– Полгода или около того. А что?
– Часто с ним общаетесь?
Я усмехнулась.
– Я не видела Тони после похорон его брата, – сказала я, чувствуя то ни с чем не сравнимое удовольствие, которое ощущаешь, когда говоришь правду и знаешь, что она защитит тебя лучше, чем любая ложь.
– А-а, – протянул О’Доннелл. Он придвинул к себе блокнот, лежащий на столе, и просмотрел какие-то заметки. – Брат – это Джон, с которым произошел несчастный случай?
– Он покончил с собой.
– Ну да, и доктор поначалу так сказал, но потом решил, что это был все же несчастный случай. Вроде как Джон Серано получил сотрясение мозга в аварии, забылся, вышел из приемной врача, который хотел ему помочь, поднялся по лестнице и свалился в пролет.
Я помрачнела. Надо было, наверное, сообщить вам раньше, что я побывала в доме, где погиб Джонни. Лестница там была старая, широкая, с высокими ступенями, он шел, цепляясь то за перила, то за стены – кое-где на них остались отпечатки его пораненной ладони. Чтобы забраться на самый верх, находящемуся не в самом лучшем состоянии человеку надо было употребить все силы. Как только я увидела эту лестницу, я поняла, что Джонни мог подняться наверх только в том случае, если твердо решил умереть. В его мозгу жила лишь одна мысль – Мэй погибла из-за него, и он искупит свою вину, только если отправится следом за ней. Будь рядом с ним кто-то из близких, они бы могли его удержать, но, как часто случается в жизни, в критический момент никого, совсем никого поблизости не оказалось. Я подошла к краю пролета, в который он бросился, и посмотрела вниз. Вспомнил ли он в последний момент хоть кого-нибудь, кроме Мэй, звавшей его за собой, думал ли – не обо мне, но хотя бы о братьях, о матери? Наверное, нет, иначе он не поступил бы так. Я поцеловала последний отпечаток ладони, который Джонни оставил на стене до того, как шагнуть в пролет, и заплакала, потому что это был единственный поцелуй, который…
– Что с вами? – с тревогой спросил О’Доннелл, и впервые в его голосе прорезалось что-то не профессиональное, а просто человеческое.
– Так, – пробормотала я. – Вы напомнили мне о том, о чем я не хотела вспоминать.
О’Доннелл помолчал, но потом все же задал интересующий его вопрос.
– Скажите, вы говорили Тони Серано о том, что Лопес украл вашу сумку?
– Как я могла с ним говорить? – обозлилась я. – Последний раз я видела его почти месяц тому назад!
– Ну, вы могли позвонить ему, например. Или он позвонил вам. Для этого вовсе не обязательно видеться. – О’Доннелл сделал паузу, давая мне возможность вставить реплику, но я не говорила ни слова, упорно глядя в окно. – Вы же знаете, чем он занимается сейчас, не так ли? Он входит в банду Анджело Торре, и вы вполне могли ему пожаловаться после того, как эта скотина Майерс отказался искать вашу сумку.
– Боюсь, вы плохо информированы, детектив, – сказала я, не скрывая своего раздражения. – Из всей семьи Серано меня интересовал только Джонни, но его больше нет. Я не знаю, чем занимается Тони, и я уж совершенно точно не стала бы жаловаться ему на свои проблемы.
И я сердито уставилась на О’Доннелла, который, в свою очередь, смотрел на меня своим цепким, бесстрастным, все вбирающим взглядом. Легко понять, кто вышел победителем из этой безмолвной схватки: в конце концов мне пришлось сдаться и опустить глаза.
– Боюсь, что это вы плохо информированы, мисс, – промолвил наконец О’Доннелл тяжелым голосом. – Я уже арестовывал Тони Серано в этом месяце по подозрению в другом преступлении. Так вот, с собой в бумажнике он таскает вашу фотографию. И не надо уверять меня, что ваши дела ему неинтересны.
Конечно, я не видела себя со стороны, но могу побиться об заклад на что угодно, что вид у меня был глупейший. Откуда Тони мог взять мою фотографию? И тут я вспомнила, что мы с ним, Сэди, Лео и Рэем как-то заглянули к фотографу, знакомому Сэди, и он сделал несколько групповых снимков. Как я уже упоминала, я не любила свои фотографии, тем более что Джонни в тот раз с нами не было, и я сказала фотографу, что не буду покупать карточки. А вот Тони, судя по всему, не только купил их, но и вырезал мое изображение, чтобы носить его с собой.
– Вы что, не знали про фотографию? – с удивлением спросил О’Доннелл.
