Андрей Константинов - Гоблины. Жребий брошен
— Я бы не спешил с выводами. Первое впечатление часто бывает обманчивым, — пожал плечами Евгений.
— Да ну вас, блин. Вечно норовят весь кайф обломать… Натах, а тебе она как показалась?
Та в ответ чуть скривилась и, капризно надув губки, удосужила-таки коллегу ответом:
— На мой взгляд, чересчур простовата. Хотя… Трудно было ожидать чего-то иного. Школа, она как казарма, ею тоже за версту разит.
— А причем тут школа?
— Так она в ментовку прямиком из школы подалась, — пояснила Северова, возвращаясь за свой стол и принимаясь за маникюрно-косметические манипуляции. — У этой Прилепиной высокоинтеллектуальный диплом учителя физкультуры. Допускаю, что для карманного отдела это самое то. Но вот чего в ней так вцепился наш Мешок — решительно не понимаю.
— Я завсегда поражаюсь на тебя, Наталья. И откуда ты всегда всё про всех знаешь?
— Здрасьте-приехали!. Через меня ее личное дело проходило. И вообще: у меня работа такая. Всё про вас знать.
— Она замужем? — продолжил зондировать почву Тарас.
— Кто о чем, а вшивый — о бане! — презрительно поморщилась Северова. — Формально — да, замужем. Но на самом деле последние полгода они с мужем живут порознь.
— Нет, я просто фигею! А это-то ты откуда?!
— От верблюда. Но ты ноздри особо не раздувай — там дитёныш восьми лет на руках.
— И что такого? Я люблю детей.
— Он у нас еще и педофил, — хмыкнул из своего угла Вучетич.
— Виталя, лудить твою мать! Ты меня уже достал своими подколочками!
— Мужчины, а вы в курсе, что на самом деле ее вовсе и не Ольгой зовут? — в очередной раз проявила свою глубочайшую осведомленность Наташа.
— Не понял? Это как? — удивился Крутов.
— А так, что по паспорту она — Иоланта Николаевна Прилепина. Ну да, в данном случае я ее очень хорошо понимаю: если бы у меня было такое имя, я бы просто удавилась. Или ушла в монастырь.
— В мужской? — хохотнул Вучетич.
— Очень смешно.
— А по-моему, Наташ, ты просто ревнуешь, — рассудительно заметил Виталий.
— Чего? — возмущённо округлила глаза Северова. Крайне раздосадованная тем, что Вучетич сходу оценил ее состояние и угодил аккурат в самую болевую точку. Действительно, до сегодняшнего появления новенькой, Наташа царствовала в подразделении единолично и безраздельно. Здесь милая и славная девочка Анечка, разумеется, не в счёт. Так как при всей своей очаровательности, в «гоблины» она перешла, уже имея за плечами девять полновесных недель беременности.
— Я говорю: опасаешься появления соперницы на доселе полностью монополизированной тобой территории.
— Дурак ты, Виталя. И не лечишься!
— Есть такое дело. Так ведь мне платное — не по карману, а в госпитале ГУВД — опасаюсь. Но ты не переживай, Наташ! Всё равно ты для нас была и будешь единственной и неповторимой.
— Ну, знаешь ли! — не выдержав, сорвалась Северова.
Что именно должен был знать Вучетич так и осталось загадкой для остальных. Поскольку в следующую секунду загудела-завибрировала тревожная кнопка диспетчерского пульта и на электронной карте города вспыхнула красная точка. Шевченко, будучи сегодня «дежурным по аэродрому», кинулся к пульту и, сверившись с записями, в отчаянии схватился за голову:
— Мать моя женщина! Нет, только не это!
— Что там?
— Опять она! — простонал Тарас. — Старуха! — он рывком пододвинул к себе телефонный аппарат, с остервенением потыкался в кнопки и вслушался. — Ни фига! Не отвечает, старая грымза. То ли у нее телефон не работает, то ли…
— Лучше без «то ли», — заметил Вучетич. — Просто не работает телефон. Может, забыла оплатить и временно отключили?
— Вот съездил бы и проверил. Заодно и телефон починишь.
— А вот хренушки вам! Я в прошлый раз ездил, теперь — Жекина очередь.
— Мужики, я никак не могу! Мне дело по Тюменеву в архив отправлять. Все сроки вышли. И вообще — я по этой старухе не в теме. Это ваша с Тарасом креатура.
— Уж скорее тогда «ебатура», — пробурчал Шевченко.
— А мне надо срочно станцию починить, — ушёл в несознанку Виталий. — Между прочим, для замполича. А за тему ты, Жека, не опасайся — с полтычка врубишься. Похоже, там сосед из нижней квартиры опять учит жену щи варить. Так ты ему пару раз ткни в ухо, он и успокоится.
— И все-таки странно. Сигнал явно из дома, а телефон почему-то молчит. Может, там действительно какая запутка приключилась?
— Да какая на фиг запутка? Бабка, по ходу, развлекается. У меня такое ощущение, что там уже весь двор знает о том, что мы ее обороняем. Вот она и пользует нас в качестве бесплатной юридической консультации и грубой физической силы.
— Она подписку о неразглашении давала? — возмутилась Северова. — Давала! А раз так, привлечь ее к ответственности, и все дела. В миг перестанет названивать.
— Наташа, какая ответственность, побойся бога! Старухе глубоко за семьдесят.
— Да хоть за сто! Заманали меня уже эти потерпевшие!.. Вам-то что, вы съездили и забыли. А мне по каждому вызову отписываться. Отдельную карточку заводить.
— Блии-н, и ведь именно в мое дежурство! — заныл Тарас. — Слушайте, вы давайте, как-то определяйтесь! Если там в натуре что случилось, меня первого взгреют.
— А где у нас молодой? — лениво поинтересовалась Северова. — Самая его работа. Практически пионерская.
— С утра звонил, попросил отгул. Говорит, отравился чем-то. Юный дристун…
Дверь распахнулась так, словно бы её вышибли и в оперскую ворвался Мешок, с близким к очумевшему выражением лица:
— Виталя, давай в машину к шефу. Живо! Едем!
— А что за движуха такая? — подскочил Вучетич.
— Офоршмачились мы, вот что! Айрапетян убит, Ильдар ранен!!!
Последовавшие на это сообщение реакции присутствующих в кабинете были следующими: Северова: «О, Господи!»; Шевченко: «Ни хрена себе, сходили за хлебушком. И ведь именно в мое дежурство!»; Крутов (решительно поднимаясь): «Андрей, я с вами!».
— Нет, у нас больше нет свободных мест, надо ещё замполича по дороге подхватить… Всё, мы уехали, подробности письмом. Жека, Тарас, новенькую, Ольгу, займите чем-нибудь.
Андрей и Виталий выскочили из кабинета.
— Ужас какой! — голос Наташи звучал потрясенно и больше чем, просто испуганно. — Ильдара ранили! А Гриша? Почему он ничего не сказал про Гришу?
В оперскую тихонечко возвратилась растерянная и потерянная Ольга. Оно и понятно: столь трагических событий в первый день своей службы на новом месте она, ну никак, не ожидала.
— Извините. Андрей Иванович сказал, что я поступаю в распоряжение ответственного дежурного по отдела.
Шевченко задумчиво посмотрел на продолжающую мигать красным статичную точку на карте города:
— Жека, — скомандовал он глухо, — давайте, прокатитесь-ка вы с Ольгой Николаевной к нашей чертовой бабушке. Все равно кроме вас за Клинским бежать некому…
* * * * *…Просторная, поражающая высотой потолков приемная начальника криминальной милиции питерского ГУВД была обставлена с нарочито дорогой простотой. Прикидочно оценивая, счёт здесь шёл явно не на один десяток… спонсоров. На кожаном диване для посетителей, где при желании можно было рассадить целый взвод, этим вечером томились трое — Гриша Холин, Мешок и заместитель начальника «гоблинов» по личному составу Олег Семенович Кульчицкий. Выражения лиц у всех троих были напряженно застывшими. А в глазах Холина, помимо общего напряжения, читалось еще и отчаяние.
Рядом с дверью, ведущей в кабинет Самого, располагалось рабочее место секретарши Илоны. Миловидная девушка в лейтенантской форме со скоростью Анки-пулеметчицы стрекотала на клавиатуре, с искренним сочувствием бросая короткие взгляды на троицу потерпевших. В очередной раз поймав на себе такой вот взгляд, Григорий не выдержал:
— Барышня, а может вы еще раз наберете?
— В приемном покое сказали: через час. А пока прошло всего, — она сверилась с записью на перекидном календаре, — всего двадцать пять минут. Да вы не переживайте так: я с мамой переговорила, она у меня хирург…
— И что сказала мама? — перебивая, поинтересовался Мешок.
— Вот, у меня тут записано: «огнестрельное ранение нижней трети левого предплечья с дефектом ткани, многооскольчатыми переломами лучевой кости и частичным размозжением мышц».
— М-да…Звучит оптимистично.
— Да нет же, напротив, ничего страшного! — разулыбалась Илона. — Такие операции в ВМА влёт делаются. Вот если бы пуля прошла чуть ниже, тогда…
Чтобы такого страшного случилось тогда, секретарша пояснить не успела, поскольку в следующую секунду из начальственного кабинета вышел раскрасневшийся, мокрый, как после бани, полковник Жмых. Он плотно прикрыл за собой дверь и обвел тяжелым, усталым взглядом своих подчиненных. Три пары глаз смотрели на него не мигая и вопрошая одно и тоже: «Ну, как там?»
