Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой
А, ну да, КупертИно, и надо обязательно добавлять Калифорния, ибо выставка проходит в Калифорнии, в городе КупертИно, а не в КупЕртино каком-нибудь. Я сразу же скинул этот прикол на стену группы. За две минуты парни покидали туда едких комментариев вроде «КупЕртино Алексеевского района» и наставили лайков.
Честно, я не верю тем, кто утверждает, что ненавидит Apple, Стива Джобса и заодно всю Америку, включая США и Канаду. Обычно тут дело не в патриотизме, а в моде. Кто-то слишком любит быть в моде, а кто-то слишком рьяно от нее открещивается. И то, и то лицемерие, а эротика и лицемерие несовместимы. Моя мысль понравилась всем, не зря мы еще со школы одна команда. Короче, утро началось с вертолетов и компьютеров и было просто и великолепно, как изгиб бедра юной фигуристки.
Однако именно сегодня, как назло, Вика была не просто заметнее, чем обычно, а заметнее даже, чем в самые свои холерические моменты.
– Пришли мне по факсу… Нет, мне не сложно… Да, я много читаю и прочитаю еще пару страниц… Нет, мои прекрасные глазки не устанут. И фотографии с места убийства сканируй и тоже – на почту… Ага, спасибо.
Переговариваясь, она бегала по комнате и топала с сумасшедшей силой, как стадо дрессированных ежиков. На пару минут я оставил парней, которые онлайн смотрели трансляцию с конференции, и вышел к ней с выражением на лице «имей совесть, давай тише»!
– Это Борис! – прошипела она, закрыв трубку рукой, как будто это что-то меняло.
– И что?
Я мечтал скорее вернуться к себе, но она строчила как из пулемета:
– Собирается приехать с материалами опроса семьи убитых. Категорически отказывается присылать по факсу. Можно, я скажу, что у тебя грипп?
«Грипп»? Нет, я не ослышался, спрятать голову в песок, да еще и сделать это чужими руками – вполне в ассортименте выходок Виктории. Противостоять ей в таком случае значит делать ей безусловное добро:
– Бесполезно, он к тебе клинья подбивает, а не ко мне, – сказал я, удаляясь к себе и надевая наушники.
Но тетка шла по пятам.
– Про клинья это вопрос или утверждение? – уточнила она, нагло извлекая из моего уха наушник, который я только что вставил.
– Скорее утверждение, – ответил я, стараясь не раздражаться, и, показав на наушник, заметил: – Есть такое понятие – личное пространство.
– Не замечала, – ответила Вика, видимо, на обе реплики сразу. И если насчет пренебрежения к моему личному пространству это была ее принципиальная убежденность, то по поводу знаков внимания Бориса она явно слукавила.
Вопрос о Викиных поклонниках был чем-то вроде моей семейной ответственности. Хотя, если уж откровенно, то никакой такой ответственности я не испытывал. Просто всякий раз, приезжая на побывку домой, я слышал от матери, что наношу непоправимый вред теткиной личной жизни, потому что она уже не юная девочка, биологический механизм уже запущен и с последним ударом часы превратятся в бомбу. Матушка видела выход в том, что я устроюсь на работу и сниму жилье, освободив пространство для следующего Викиного брака, на который они с бабушкой все еще надеялись. Однако, обнаружив однажды газеты с объявлениями о работе, Вика просто вышвырнула их в мусорное ведро, категорично заявив, что тогда на факультете я ее опозорю раз и навсегда. Почему-то ей было дорого мнение всех этих провинциальных ученых, которых она сама же критиковала при каждом удобном случае.
Она предложила оплачивать мне съемную квартиру, но это уже было совершенно из рук вон. В общем, все осталось по-старому: жизнь за гипсокартонной стеной продолжалась как прежде, но осадочек остался, и я считал своим долгом оценивать Викиных поклонников, чтобы в случае чего моментально смыться хотя бы в общагу на первое время.
Правда, пока на этом фронте у тетки было без перемен: один человеческий мусор, с моей точки зрения. Кажется, она придерживалась того же мнения, если не считать какого-то испанца, с которым она увлеченно перекидывалась СМС, потому что ее до слез смешило, как он в своих страстных посланиях путает буквы «б» и «в». Обычная, кстати, для испаноязычных история, и потому детский восторг профессионального филолога по этому поводу был мне не очень понятен. Как результат, к испанцу я относился более серьезно, чем к остальным, но и ему Вика однажды написала, что ответит «маньяна», и это вечное испанское завтра не наступило никогда.
«Замуж выходят от скуки», – как-то бросила Виктория в разговоре с девочками Миллер, которые горячо поддержали ее. Любой на месте Юли Волобуевой или, не дай бог, Нади Колобковой подался бы в феминизм, но Вика, скорее всего, говорила это искренне.
Когда мне было пять, а тетке семнадцать, бабушка втайне от родственников и особенно от соседей ездила с результатами Викиных психологических тестов к профессору в Москву, который раз и навсегда запретил вмешиваться и уж тем более лечить. Что это был за удивительный диагноз, который нельзя было ни лечить, ни произносить вслух, я не знаю до сих пор. Бабушку же как раз тревожил тот факт, что всем нормальным людям иногда бывает скучно, особенно в одиночестве, а Вике не было скучно никогда. Моя мама вспоминала, что Вика могла часами сидеть по-турецки, когда ее наказывали и ставили в угол. Она смотрела в себя каким-то оборотным темным взглядом, напрочь забывая о существовании и преступления и покаяния, до тех пор, пока не затекали суставы. Бабушка говорила, что боялась за нее. Думаю, дело было в другом – мать боялась собственной дочери, потому что не понимала, что такое с ней происходит в этом потустороннем, оборотном мире, куда не было входа даже самым близким.
Даже в нашей небольшой семье Вика – добровольный изгой. Я единственный, кто по-настоящему сумел найти с ней общий язык. Думаю, это потому, что я младший, а удел младших – подстраиваться. Однако слово «брак» в сочетании со словом «Вика» все чаще воспринималось в значении «дефект, неудача», а не как «союз двух любящих сердец».
Если честно, то как только я увидел Бориса на опросах возможных свидетелей, я почему-то сразу подумал, что это лучший из возможных вариантов. Причем он мог бы быть необыкновенно полезным в карьерном плане, причем не одной только Вике. Как назло, именно с Борисом Виктория вела себя просто из рук вон отвратительно.
«Выставка!» – спохватился я, вспомнив, что парни в группе уже просмотрели, наверное, треть драгоценного ролика и обсуждение грозит просвистеть мимо меня.
– Давай разберись сама с Борисом, не маленькая, – бросил я и метнулся к себе.
Я подключился, когда показывали пробный вариант ноутбука, похожего на полиэтиленовый файл, но, в отличие от файла, на нем даже не оставалось залома при сгибании.
«Перепутали рубрику. Этот ноут должен быть в обзоре на МАКСе», – написал я. – «Сразу после того самолета на воздушной подушке».
«???» – ответил Альберт.
«Потому что у этого прозрачного ноута цена должна быть как у истребителя», – пояснил я.
«Если наладить массовое производство, а потом продать Америку Китаю, то хватит на первый взнос», – появилось сообщение от Пашки, единственного из нас, кто ушел в армию. Он писал с телефона, но даже это удавалось ему не часто, поэтому все, кто был онлайн, радостно лайкнули.
– Факс прими, пожалуйста, – услышал я прямо у себя над ухом.
– А самой слабо? – неохотно отрываясь от виртуальной встречи с Пашкой, спросил я.
В ответ тетка показала мне руки с только что налакированными ногтями. Вот она – готовность уйти от ответа любой ценой: в любой непонятной ситуации крась ногти. Вика умильно улыбнулась, нежно подталкивая меня к компьютеру.
Я мысленно выругался. Факс истошно верещал. Пришлось нажать кнопку, и в комнату полезли протоколы опроса ближайших родственников Романихиных. Параллельно орал телефон, который Виктория не брала.
Через минуту на экране Викиного компьютера завибрировал звонок. На аватарке снова был Борис. Я подключился и буквально усадил ее за компьютер.
– Ты чего телефон не берешь? – улыбался гладковыбритый, гладковыглаженный следователь, являя миру зачесанный на бок белокурый чуб и совершенно дурацкую голливудскую улыбку.
Увидев его в таком виде, Вика несколько секунд неловко молчала, как будто соображая, кто перед ней и наконец хлопнула ресницами и извиняющимся тоном пробормотала:
– Звонил? Прости, не слышала. Телефон на кухне бросила.
– Сейчас приеду, – радостно бухнул следователь, разбрызгивая по комнате звуковые помехи.
– Слушай, мне через полчаса надо убегать, – огорошила его тетка. – Давай по скайпу, а я потом посмотрю.
– Ну я тебя подвезу, куда надо, – настаивал Борис.
– Я на машине.
– А, да, забыл, ты же суперледи! – Борис глупо хихикнул и кивнул уже не так радостно, соглашаясь на сеанс связи по скайпу. – Ты представляешь, какая необычная семейка эти Романихины? – заговорил он.
Разрываясь между желанием вернуться в «философию эротики» и любопытством по поводу дела, я в итоге тоже подошел и поздоровался.
