Татьяна Степанова - Невеста вечности
Катя уткнулась в свою тарелку с жарким. Ох, он сейчас напьется… Вот оно… Сколько надо выпить такому здоровяку?
– Исходя из данных осмотра дома, у нас два следа – оба женских. – Страшилин вытер губы салфеткой. – Кроме старухи Глазовой, обнаружившей труп, еще одна женщина входила в тот дом. От этого факта никуда не деться нам. И от надписи на полу тоже. И вы на возраст Уфимцева не кивайте. С возрастом ой-ой-ой какие фантазии порой в голову мужику лезут, какие картины рисуются.
Катя чинно, молча ела. Мясо на углях в этом пивбаре действительно славно приготовлено. Только вот жирное это блюдо на ночь.
От пива Страшилин совсем раскраснелся.
– Кофе заказать? – спросил он.
– Нет, спасибо, я вечером кофе пью, если только надо работать, – отказалась Катя, – а сегодняшний рабочий день закончен. Извините, я отлучусь на минуту.
Она пошла в туалет. Вымыв руки, долго смотрела на себя в зеркало. Ладно, поужинали, теперь надо чесать домой. Коллегу стоит оставить здесь, в баре, – пусть заканчивает вечер, как хочет.
Но не тут-то было!
Катя плохо знала Андрея Аркадьевича Страшилина.
Вернувшись в зал, она узрела его у барной стойки – он уже расплатился с официантом и теперь…
Четыре рюмки стояли перед ним на стойке, и он одну за другой опрокидывал лихо, по-молодецки.
Катя замерла – вот так в считаные минуты дойти до кондиции способен только алкоголик!
– Андрей Аркадьевич, мне пора, спасибо.
– Все, все, иду, – Страшилин отвернулся от стойки, – сейчас, сейчас…
– Андрей Аркадьевич…
– Сейчас, сейчас, сейчас…
Его уже здорово вело. Он карабкался по ступенькам лестницы, выводящей из пивбара, следом за Катей, которая почти бегом…
– Катя, подождите, я вас домой… от-ве-зу…
«Форд» пикнул сигнализацией и…
Катя похолодела – как же это? Как он поедет в таком состоянии, даже если она вот сейчас даст деру от него стремглав? Еще в аварию попадет. А если не в аварию – гаишники просто остановят пьяного, узнают, кто он, доложат на службу и…
– Андрей Аркадьевич, дайте мне ключи от машины.
– Что? Сади-тесь…
– Это вы садитесь, а мне дайте ключи. Ну, быстро! Вы не можете ехать в таком состоянии. Вы пьяны! Я вас сама отвезу.
Страшилин двумя пальцами протянул ей ключи от «Форда».
Катя скрепя сердце села за руль. Он плюхнулся рядом.
– Куда вас? Адрес какой?
– Таганка. Дом мой родной Таганка. Умеете водить?
– Плохо. Но вам я в таком виде сесть за руль не позволю.
«Форд» завелся мягко. И Катя осторожно, медленно, с великим бережением тронулась.
Поехали из Просвирина переулка через весь центр на Таганку – по ночному городу.
Страшилин всю дорогу смотрел на Катю, не отрываясь. Катя, напротив, – смотрела упорно только на дорогу – на светофоры.
Только к одиннадцати они доехали до Большого Рогожского переулка – хоть название родных мест Страшилин помнил, и на том спасибо. Катя въехала во двор – дом пятидесятых годов с тремя подъездами, дом-монолит.
– Ну все, вот вы и дома, машину я припаркую вот тут. – Катя кое-как нашла во дворе, где приткнуться. – Вот ключи, кладу вам в карман плаща.
– А вы как же доберетесь?
– Да не волнуйтесь вы за меня.
– Нет, бери машину, – сказал Страшилин, – оххххх, так не пойдет.
Катя запихала ему ключи от машины в карман пиджака.
– Доброй ночи, – сказала она и, повернувшись, почти побежала вон из тихого московского дворика – ноги, ноги, ноги делаем скорее отсюда…
Однако…
Пробежав немного весьма прытко, она обернулась – как он там? Ушел домой или нет?
Нет! Страшилин все стоял у двери в подъезд и тщетно сражался с домофоном – тыкал в панель, пытаясь открыть.
Катя секунду колебалась. Вот мрак-то! Потом повернула назад.
– Что тут у вас еще?
– Поз-за-закрывалиссссссь…
– Андрей Аркадьевич, какой код домофона?
– Три, три, два… нет, два, три, три, пять…
Катя быстренько набрала код на панели – дверь пискнула – нет проблем.
– Какой этаж? Где ключи от квартиры?
– Эти.
– Это от машины, от вашей квартиры?
Страшилин шарил по карманам, пока они входили в подъезд и ждали лифт.
Катя решила – черт с ним – доведу его до квартиры, нельзя, чтобы соседи видели следователя по особо важным делам в таком свинском состоянии!
– Пятый… клятый… ссссссюда, – Страшилин ткнул в сторону двери.
Он протянул Кате ключи на открытой ладони – на, бери.
Катя открыла верхний замок – тьма в передней. Она буквально втолкнула Страшилина внутрь, и он шлепнул рукой по выключателю на стене. В прихожей вспыхнул неяркий свет.
– Все, все, вы дома…
И тут что-то зашуршало, затрепыхалось, зашумело, рассекая воздух крыльями. Катя чуть не упала со страха – ей показалось, что в открытое окно квартиры попала летучая мышь. Но…
– Андрррррррррюшаааа кррррррррасавец! Опять нажжжррррррралсяяяя!
Голос – скрипучий, нечеловеческий, ехидный.
Катя увидела, как на комод у зеркала в прихожей приземлился попугай, взявшийся неизвестно откуда, из этой квартирной темноты пустых холостяцких комнат.
– Андрей Аркадьевич, ой… Птица… Ну я пошла, все, до свидани…
– Подожди, я провожу… ночь уже. – Страшилин внезапно крепко сжал ее руку.
– Никаких проблем, я сама доберусь, пустите.
– Ручку… ручку дай поцелую… не бросила, не оставила… п-п-позволь руку эту нежную поцеловать…
– Ой, да пойдите вы к черту! – В ярости Катя вырвала руку из его сильной горячей ладони. – Пойди проспись!
Она вылетела из квартиры, как пушечное ядро.
– Андрррррюшаааа кррррррррасавец! Не ррррробей! – орал полоумный попугай.
Катя захлопнула дверь. Ее душили, разрывали на части гнев и смех.
Глава 21
Евсевия
Настоятельница Высоко-Кесарийского монастыря игуменья Евсевия находилась на обследовании в институте сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева.
После анализов и исследований лечащий врач сообщил ей, что в скором времени назначит консилиум ведущих кардиохирургов. Игуменья Евсевия восприняла это внешне спокойно, но сразу же из врачебного кабинета отправилась в часовню, построенную при кардиоцентре, и погрузилась сосредоточенно в молитву.
Она горячо, истово молилась о процветании и благополучии вверенного ее заботам монастыря.
А еще она молилась о здравии. О своем здоровье.
Пожилая, очень тучная – с каждым прожитым годом, с каждым месяцем она чувствовала, как дряхлеет тело. То, что раньше казалось таким привычным, обыденным – подъем по ступенькам, прогулка, долгое стояние во время церковной службы, теперь дается с трудом и сопровождается слабостью, одышкой, болями за грудиной.
Проблемы с сердцем начались несколько лет назад. Она сделала шунтирование, однако не слишком удачно – после него относительно спокойных выпало всего-то четыре года. И вот снова встал вопрос об операции. Но теперь прибавились осложнения – не только возраст, но и диабет.
Игуменья Евсевия молилась о здоровье, о том, чтобы будущий консилиум прошел успешно и не приговорил бы ее к чему-то худшему.
Одна в пустой больничной часовне она молилась, молилась. Чтобы стало хоть чуточку полегче, чтобы сердце не прокалывало острой иглой, предупреждая о новом приступе, чтобы одышка хоть немного ослабела.
Игуменья Евсевия была очень тучной вовсе не из-за неумеренности в еде. Нет. Во время монастырских трапез с сестрами она ела всегда почти одно и то же – кашу и тушеные овощи. Всегда ограничивала себя в пище. Но вес становился все больше и больше. И виной тому была скапливающаяся в теле, в тканях, вода. Сердце работало плохо, и от этого ноги распухали, как кувалды.
Почти каждый месяц игуменья вынуждена была ездить к врачу и делать уколы лазекса, которые выгоняли избыток воды из тела.
Плоть дряхлела, старость наступала семимильными шагами.
Прожитая жизнь оставалась где-то там…
Но порой, как вот сейчас, прошлое напоминало о себе даже в молитвах. Пробивалось сквозь жаркие слова долгих молитв, как трава сквозь асфальт…
Красная ковровая дорожка, из тех, которые когда-то назывались кремлевскими…
Ноги в изящных туфлях на невысоком каблуке, такие стройные ноги с тонкими щиколотками… Никаких отеков, никаких распухших уродливых лодыжек – прекрасные ноги. Это она идет, быстро ступая по красной ковровой дорожке…
Запах духов. Это «Poison»… тогда, в восьмидесятые, этот парфюм сводил с ума…
Дверь в кабинет, обитая темной кожей, – приемная пуста, следующая дверь – и просторный кабинет.
Он стоит у окна и не слышит, как она тихо появляется на пороге.
Нет, конечно же, слышит, потому что ждет. Оттого и услан секретарь куда-то с бумагами…
Она подходит, и он заключает ее в объятия. И она обвивает его шею руками. Они уже не молоды… Да, даже в то время они уже не молоды – взрослые, солидные люди, но чувства…
Тот их поцелуй у окна в кабинете…
Красная кремлевская дорожка уходит из-под ног…
