Ловушка для дурака - Марина Серова
Мне почему-то сразу подумалось, что цель данного послания – не донести информацию или чувства, а сформировать еще одну бумажку в деле. Все-таки распечатка, скриншот и прочее – это мало что объясняет, а клочок бумажки, исписанный нервным почерком, – мол, искренние чувства, отсутствие личной неприязни, любовь.
И конечно же, алиби.
Глава 13
Забив на экономию топлива, он гнал «Чероки» по ночному шоссе под двести километров, захлебываясь желчью, чуть не воя от разочарования.
Стервы. Сволочи. Оберзаразы!
Вышвырнута очередная симка, вытряхнуты из глаз цветные линзы, прочь отлетел рыжий парик.
Да как так-то?!
Все просчитано до самой мелочи.
Осторожно, несколько раз за неделю так, чтобы ни одна живая душа не видела, Макс работал, готовя плацдарм. Просчитал практически все по показателям – угол воздействия, результат неоднократного возвратно-поступательного, весов, проработал чертову итальянскую фурнитуру на креплении, удалив дополнительные хомуты и ослабив оставшиеся – по чуть-чуть в течение нескольких дней.
Честно отпостился двое суток, чтобы под глазами и скулами легли натуральные, а не нарисованные декадентские тени, а сами зенки приобрели романтически-голодный блеск. Зайдя подальше в лес, орал там во всю глотку, чтобы надсадить голос, придав ему требуемую хрипотцу. Щетина отросла сама, парик подправил так, чтобы не выглядел свежим.
Глянув в зеркало, остался доволен на сто процентов. И роль свою сыграл, как по нотам, разве что не запустил на смарте какого-нибудь Леграна, чтобы не перегнуть. После абсолютного поста от борща и кофе взбодрился так, что законная дуреха билась в истерике.
Про то, что Маргарита оформила на него аж две своих хаты, он и без того знал – услужливая налоговая не преминула отразить их в перечне его облагаемых объектов, а информацию от нее он, в силу определенных обстоятельств, просматривал регулярно.
Да он был бы только рад распорядиться недвижимостью так, чтобы не отправлять жену на тот свет, но вот засада-то! Он-то корчит из себя альтруиста-бессребреника, с высокими идеалами науки, в свитере под горло, способного в любой момент сбацать тонкими нервными пальцами на гитаре «Милая моя, солнышко лесное» – и отчалить на Байконур на очередной запуск. Или возводить космодром на Марсе.
Неловко в разгар всего этого, так, между делом, предложить: «Ритуля, а продам я твои хатки, мне подаренные? А то позарез как надо вложиться в новое выгодное дельце, да еще не выплатил налог за предыдущую хату, отжатую у предыдущей пассии, а налоговики, сама знаешь, ой как этого не любят».
После подобного запила – пусть и без упоминания о предыдущей даме сердца – даже влюбленная Маргарита преобразуется в ведьму, и последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Она совершенно спокойно может отменить дарение – и вуаля. Зачем женился тогда? Зачем пачкал реальный паспорт?
В общем, как ни хотелось обойтись хотя бы сейчас без жертв – а Маргарита, при всей ее дурости, все-таки добрая баба, и зла он ей ну совершенно не желал (впрочем, как и никому другому), – иных вариантов он не видел.
И надо же такому случиться, что когда уже движение кровати запустило нужный процесс, вот-вот должно было произойти долго планируемое и подготавливаемое событие – что-то с грохотом обрушилось в прихожей. И эта дура, перестав издавать разного рода похабные звуки, начальственно крикнула: «Кто там еще?», стряхнула его с себя, могучим рывком встала с кровати – и…
Собственно, все. Чертов гобелен, упав, причинил вред только красному дереву, да еще чуть не покалечил его самого, оцепеневшего от разочарования и злобы, и потому замешкавшегося.
– Максик! – встревоженной коровой взревела Маргарита.
– Наиля, – проблеял тихонько голосок из прихожей.
Максим, потирая пострадавшую голову, стараясь не сдвинуть парик, – получил-таки рамой по маковке, больно-то как! – спросил, едва сдерживаясь:
– Что там за…
Маргарита, упаковав телеса в халат, вышла в коридор, откуда доносился ее густой голос и чье-то смиренное блеянье: «Я тебе что сказала…» – «Автобус только утром, идти совсем некуда…» – и всякое прочее.
От злости и досады аж в глазах потемнело. Лишь когда Маргарита вернулась, всплеснула руками и бросилась за медицинскими причиндалами, он понял, что глаза застит кровь, льющаяся из-под рассеченной кожи.
– Что там случилось? – прошипел он, как пироксид. – Кто у нас среди ночи шарится?
Маргарита, хлопоча и обрабатывая раны любимой головы, виновато объясняла:
– Наиля, домработница… не сердись, Максик.
– Не дергай волосы! Почему ночью? – едва сдерживаясь, процедил он. Как хотелось треснуть ее по тупому котелку, аж скулы сводит…
– Ей идти некуда, автобус только утром.
– Откуда у нее ключи?!
– Ну я ей дала… Максик, пожалуйста, не злись.
Холодея от мысли о том, что эта гюльчатай могла видеть, как он орудовал в спальне, заорал шепотом:
– Пусть валит на… На вокзале переночует!
– Максик, не злись! Она до утра только останется и уйдет. Жалко же…
Едва дождавшись, когда за окном чуть посветлело, он, пока обе клуши спали, свалил из дома, прыгнул в машину и погнал по шоссе.
«Надо расслабиться. Надо успокоиться… Все из-за жалости! Все беды! – думал он, пылая от ярости. – Недобили! Недорезали! Недосажали! Недовыпололи! Недоумки!»
Впрочем, если кто и недоумок, то не он: письмишко-то оставить на столе догадался. Это тебе не какая-то эсэмэска, для такой, как Маргарита, это практически индульгенция.
«Ни разу не видел бабку, которая бы не хранила пару-тройку полуистлевших писем в шкатулке, обклеенной ракушками из Крыма. Ничего, подберусь с другой стороны. Яшка может сколько угодно считать меня недоразвитым – я-то вижу, считает, пусть и не признается никогда… и правильно делает».
Ничего. Это не поражение. Это переоценка целей! Будем работать с тем, что есть.
И для начала надо сбросить скорость. Он сам себе нужен живым. Он слишком важен.
Отъехав от города аж до границы области, он припарковался, выкурил несколько сигарет, – и помчал обратно. У него имеются недостатки, но он максималист. Все и всегда доводит до логического завершения.
А сейчас просто очень, крайне, до зарезу нужны деньги.
Глава 14
Общение с Бабой Ритой вымотало до последнего предела. До такой степени, что на следующий день мне хотелось лишь двух вещей: покоя и еще раз покоя. Выспаться и обо всем забыть.
Эта женщина слышала лишь то, что хотела слышать, видела лишь то, что ее устраивало. Бедные ее подчиненные, если таковые когда-либо имелись! Даже после того, как я нарисовала картинку с падающим гобеленом, с указанием траекторий, углов, отметок на местах явного воздействия – она
