Три осколка луны - Аркадий Арно
В его городской квартире Евы не было, да он бы и удивился, обнаружив ее там… Дом Евы он открыл своим ключом. Там был идеальный порядок, как будто дом предназначался для одного: хранить покой, молчание и никого никогда не принимать под свою крышу. Быть музеем тишине и пастельным краскам.
На минуту Гордеев остановился перед большой фотографией в спальне жены, где они провели столько счастливых часов. Сияющая счастьем и молодостью девушка сидит в плетеном кресле в середине ледового поля. Джемпер, короткая юбка фигуристки; кепи заломлено набок; коленки сдвинуты, на ногах коньки. Девушка улыбается фотографу…
Гордеев подъезжал к дому в конце зеленого островка – жилого массива, названного «Родничком». Дом, похожий на Евин как две капли воды.
Он настойчиво позвонил, – решил не уходить, пока ему не откроют. Наконец услышал чью-то легкую брань; дверь открыли… На пороге стояла Эльвира в розовом халате, похожем на пеньюар; пышная грудь, накачанная силиконом, выкатилась вперед; по плечам рассыпаны белые, высушенные краской волосы; на Гордеева пахнуло густым ароматом дорогих духов.
– Это… вы? – спросила она.
– Да, я. Можно войти?
– Входите. – Она отступила, пропуская гостя. – Не то чтобы я была сейчас абсолютно свободна, – закрывая дверь, проговорила она. – Что-нибудь случилось?
– Ева пропала, – обернулся он.
– Как это?
– Да вот так: взяла и пропала. И даже записки не оставила. Растворилась… Никогда не спрашивал: вы давно с ней знакомы?
– Пару лет, а что?
– Нет, ничего. Откуда она приехала?
– Это вы о своей жене спрашиваете? Наверное, вам лучше знать…
Он нервно рассмеялся:
– Спорное утверждение.
Эльвира задержала на госте любопытный взгляд:
– Гордеев, вы пьяны?
– Абсолютно трезв… Откуда у Евы дом?
Теперь взгляд хозяйки стал испытующим.
– Дом? – переспросила она. – Какая разница, откуда у Евы дом? Или откуда он у меня? – Эльвира оглянулась на лестницу и улыбнулась гостю. – Принести вам выпить?
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Вы не следователь, а я не преступница. Так принести выпить?
– Несите, – равнодушно сдался он, – буду признателен.
– Коньяк?
– Отлично.
Эльвира остановилась в дверях гостиной, повернулась к гостю:
– Она должна была вам сказать, что дом купил дядя. Единственный ее родственник.
Петр стоял в середине просторного холла, с креслами и диванами. Как он непохож на холл дома его жены! Здесь все было другим, и в первую очередь цвета. В холле – бардовые; в гостиной, куда была приоткрыта дверь, – охристые, на втором этаже – изумрудные. Темные, насыщенные… Он прислушался: голос! Откуда-то сверху женский голос звал кого-то по имени. Один раз, другой, капризно и настойчиво. Петр затаил дыхание. «Эльвира!» – едва различимо донеслось до его слуха. Оглянувшись на двери гостиной, где тихонько звякнула посуда – пропел грудным голосом бокал, – Петр бросился к лестнице, в два прыжка оказался наверху. Сердце его бешено колотилось. Он знал, что в конце небольшого коридора, где дверь открыта настежь, – спальня. И еще знал, что именно оттуда доносился женский голос. В какой-то момент он застыл, чувствуя, что голова идет кругом, а ноги становятся ватными; схватился за стену; затем сделал шаг, другой…
Петр остановился на пороге спальни. На постели, отвернувшись к окну, за которым садилось солнце, на боку лежала девушка в заломленной на затылок соломенной шляпке. Она была обнажена; золотисто-алый свет, четко рисуя ее силуэт, перетекал по ровной голени, бедру; по круглому плечу, бросая на темные, расписанные цветами и птицами простыни нежную и одновременно глубокую ультрамариновую тень.
– Ева… – нашел в себе силы прошептать он.
Девушка обернулась, рывком села на постели, уронив шляпку; она даже не смогла закричать, только, обхватив себя руками и сжав колени, таращилась круглыми, до смерти напуганными глазами на нежданного гостя. Молчком, не зная, как ему быть, Петр смотрел на коротко стриженную брюнетку, влипшую в подушки, поджавшую ноги к подбородку. И только потом перевел взгляд наверх: там, над кроватью, висела огромная картина, которую вначале он увидел мельком, как гигантское цветное пятно… На этом полотне, написанном живо и ярко, две обнаженные молодые женщины слились в соитии. Одна – медного цвета, сильная и упругая, другая – тонкая и белокожая. Женщина цвета меди, лежа сверху, жадно впилась в губы белокожей, та же, обхватив ее ногами, целиком отдалась напору, страсти.
Петр обернулся. За его спиной стояла Эльвира, держа в руке бокал с коньяком. Кажется, наглость гостя поразила ее, она не могла поверить своим глазам.
– Гордеев, что вы себе позволяете?
– Простите. – Он покачал головой. – Простите…
Неожиданно Эльвира смягчилась:
– Прощаю, – в ее голосе прозвучало снисхождение, граничившее с насмешкой. – Знакомьтесь, Кристина. Моя подруга.
Петр вновь посмотрел на девушку, сидевшую в подушках на постели, все еще испуганно смотревшую на него; и перевел взгляд на картину.
– С моей женой вы занимались тем же? На этой же постели?
Эльвира таинственно улыбнулась, но в ее улыбке вновь почудилась издевка.
– А ваше какое дело?
– Я ее муж.
– Тогда спросите лучше свою жену сами.
– Не думаю, что это что-то изменит. – Он взял из рук хозяйки дома бокал и выпил залпом. – Ева живет исключительно своей жизнью, входить в которую я права не имею. Если увидите ее, скажите, что ложь, подлость и предательство – самое отвратительное, что только есть в мире.
– Поймите, ваша Ева – неординарная личность. Женщина-тайна. Загадка – даже для меня… К ней нужен особый подход.
– Это вы о своей постели? Тогда я вам верю.
– И о постели тоже. Ева точно не от мира сего. И вы, ее муж, должны были это понять. Вступая в брак, нужно хотя бы немного изучить свою вторую половину. Узнать, чем она дышит. Хотя бы кто она! Я знакома с Евой дольше, чем вы, и, поверьте, так же близко, – цинично усмехнулась она, – но не знаю ее ни на йоту.
Петр обошел хозяйку дома, остановился на первой ступеньке.
– А ее дядю вы когда-нибудь видели? Хотя бы разочек? Он ведь тоже странный: маленький толстячок, который все время смеется, шутит, балагурит?
– Я не видела его ни разу. Только слышала о нем. Ева говорила, что он замечательный человек, лучший в мире. И ради него она даже готова пожертвовать жизнью.
Петр махнул рукой:
– Прощайте.
Дома он пил коньяк в гостиной и смотрел на фотографию, висевшую на
