Три осколка луны - Аркадий Арно
– Спасибо… А этот фотограф, что делал снимок подружки моей жены, не здесь работает, не у вас? Больно хороший.
– Здрасте, Новый год, – усмехнулся дядя Миша. – Это вам лучше у подружки жены спросить. Они вместе приезжали. Года два назад было: я хорошо помню. Болтливый такой мужичонка, хоть и немолодой. Все что-то нес, улыбался. Фотографию Пугачевой мне подарил, сказал, что сам сделал. Я внучке отдал, похвастался: мол, с таким фотографом знаком! Внучка даже просила меня, чтобы я ее с ним познакомил. Моделью хотела стать. Да откуда ж я знаю, куда он делся-то, этот фотограф.
– И каков он был из себя? – догадка блуждала по лицу Гордеева. – Такой…
– Кругленький, – словно продолжая его мысль, кивнул дядя Миша.
– Верно – кругленький, – облегченно выдохнул Гордеев.
– Как колобок.
– Точно! И немолодой уже…
Дядя Миша нахмурился, вперив взгляд в пространство. Гордеев засомневался:
– Да?
– За пятьдесят уж будет. – Дядя Миша снова кивнул. – А то и под шестьдесят…
– Под шестьдесят, не меньше, – со знанием дела подтвердил Гордеев.
Дядя Миша скорчил кислую гримасу:
– Не понравился он мне. Скользкий больно.
Петр встал со стула, подошел к дяде Мише, протянул ему руку:
– Еще раз спасибо.
Тот, не вставая, пожал ее:
– Ты приезжай, не стесняйся. Пол-литра можешь прихватить, не обижусь.
Вечером Гордеев гулял с супругой по старому городу, который все сильнее захватывала весна. Это была идея Евы. Жена вдруг сказала, что последнее время они живут точно порознь, стали гораздо реже заниматься любовью и им надо многое пересмотреть в их отношениях.
Такой поворот событий озадачил Петра. Ему казалось, что он достаточно скрытен и все идет как прежде. На деле вышло, что поведение его изменилось в корне, как он ни старался этому воспрепятствовать. Поэтому он и обрадовался, как сумел, предстоящей прогулке. Но с каждой минутой Гордеев чувствовал себя все более неуютно, точно под его ногами была не городская мостовая, а зыбкая трясина. Шаг влево, шаг вправо – погибель.
В одном из кафе Петр выпил сухого вина, Ева – сок. Молчком.
Затем отправились к гранитной каравелле.
– Помнишь, тут было наше первое свидание? – спросила она.
– Еще как помню, – ответил он. – А потом мы поехали к тебе. Никогда я не был так счастлив, как в тот день.
Она поймала его взгляд, задумчиво улыбнулась и неожиданно сказала:
– Я тоже.
– Хочется верить, – не сдержался он.
– Почему ты так говоришь?
– Ты хотела поговорить о нас? – с вызовом спросил он. – Я жду.
– Думала, ты начнешь первый. Я просто ничего не понимаю. Отказываюсь понимать. Что происходит? Ты меня разлюбил? Скажи об этом прямо. Если нет, объясни. Мне не хватает тебя прежнего. Понимаешь? – Она взяла его за руку. – Такого, каким ты был раньше: открытым, моим. – Ева не отпускала его пальцы. – Ты стал совсем другой…
– Я стал другой?!
– Ты пугаешь меня.
Он нервно засмеялся:
– Вот оно что…
– И еще, иногда мне кажется, ты следишь за мной.
Петр насторожился:
– Это… как?
– Да вот так. И не своими глазами, а чужими.
– Ты говоришь глупости, – процедил он. – Подумать только – следить за тобой! – И неожиданно не вытерпел: – Не я изменился – ты изменилась. Ты стала другим человеком, Ева. Другой. Вот в чем все дело. Я перестал верить тебе. И у меня есть причины так говорить.
– Идем к тому фонтану, – предложила она.
– К фонтану так к фонтану.
Фонтан был многоступенчатым великаном. Включили совсем недавно, и теперь его каждый вечер облепляли праздные гуляки. Оживший фонтан был вестником теплых времен, еще одного лета.
– Наплевать мне на этот фонтан, – по дороге неожиданно вырвалось у него. – Я хочу знать, где ты училась кататься на льду? В школе, училище или институте? И какого города?
– Зачем тебе это? – неожиданно изменившимся тоном спросила она.
– Я съезжу туда, поговорю с твоими педагогами. Хочу узнать о твоей успеваемости. На табель твой посмотреть. Как ты двойной тулуп делала. Или тройной?
Лицо Евы было каменным.
– Ты ведь никогда не каталась на коньках, верно? Ты не была танцовщицей? И твои связки в порядке. – Его неожиданно прорвало – Петр не мог сдержать себя. – Зачем ты лгала мне? Твой дядя сделал снимок здесь, в Предтеченске, а не в другом городе!
Фонтан выбрасывал каскады воды; оглушая, она скатывалась к ступеням и резервуарам, наполняя их, и далее – вниз, образуя взволнованное озеро.
– Но это еще не все. Это самая маленькая ложь, на которую ты была способна… – Петр не договорил, резко сжал ее руку: – Стоп!
– Что значит стоп? – не выдергивая руки, равнодушно спросила она. А затем взглянула вперед, куда только что смотрел он, но ничего особенного не увидела. – Ты ведешь себя как параноик, милый.
Гордеев настойчиво потянул ее за руку и развернул в обратную сторону. Он вел Еву вдоль фонтана, оглядываясь и пытаясь разгадать за прозрачными струями воды и туманом от мириад мелких брызг человека, только что преградившего им путь… Он вырос перед ними с другой стороны и, даже не взглянув на Гордеева, сказал:
– Даша…
Ева посмотрела на Алексея растерянно, затем обернулась к мужу:
– Кто это?
Гордеев молчал, не спуская глаз с молодого человека.
– Даша, я знаю, это ты, – вновь проговорил незнакомец.
– Даша? – на этот раз растерянно улыбнулась Ева. – Вы обознались, молодой человек… Петр, скажи ему…
Но Гордеев упрямо молчал.
– Петр?.. – напряженно повторила Ева.
Он только усмехнулся.
– Тебе его лицо не кажется знакомым? – вместо объяснений спросил он у жены.
– Его лицо? Нет…
– Нет? – усмехнулся Петр. – Жаль.
– Вы что, сговорились? – спросила она. – Вы знакомы? Что за глупые игры?!
– Меня зовут Алексей, Алексей Погодин… Вспоминай, не бойся. Ведь это так просто, Даша… – Он подходил ближе. – Помнишь, как я учил тебя ездить на мопеде? Ты не могла его завести, а я ругался? А помнишь, как мы рыбачили на Оленьем озере? Как у тебя всегда клевало лучше, чем у меня? И я злился, помнишь?.. Девять лет я не видел тебя, сестренка. Почти десять. Я очень скучал, очень…
Гордеев увидел в глазах Алексея слезы и перевел взгляд на жену. Она смотрела на молодого человека, как художник-реставратор на неловко расписанную фреску, пытаясь угадать под ней старинную роспись, долгожданный шедевр. Оттолкнув мужа, Ева опрометью бросилась в сторону. Они не посмели преследовать ее. Ева бежала так, точно уносила ноги от смертельной опасности…
– И чего ты этим добился? – спросил Гордеев.
– Не знаю.
– Мы открыли наши карты. Теперь уже поздно
