Мертвая комната - Уилки Коллинз
С этими словами миссис Фрэнкленд отворила и, под видом похлопывания по плечу, добродушно подтолкнула изумленную и смущенную мисс Моулэм в коридор, закрыв за ней дверь, она вновь заняла свое место на коленях мужа.
– Я помирилась с ней, Ленни. Я отдала ей свою ярко-зеленую ленту. Хотя этот цвет ей совсем не к лицу, она становится желтой, уродливой, как… – Розамонда остановилась и с тревогой посмотрела в лицо мужу. – Ленни, ты все еще сердишься на меня!
– Любовь моя, я никогда не сердился на тебя. И никогда не смогу.
– Я обещаю держать себя в руках, Ленни!
– Я в этом уверен. Сейчас я думаю не о твоем характере.
– О чем же?
– Об извинениях, которые ты принесла мисс Моулэм.
– Разве их было недостаточно? Если хочешь, я позову ее, произнесу еще одну покаянную речь, сделаю все что угодно, только не проси меня ее целовать. Я никого не могу целовать, кроме тебя.
– Моя милая, какое ты дитя в некоторых поступках! Ты сказала более, чем нужно было. И ты извини, что я делаю замечание, но ты увлеклась своим великодушием и добротой и забылась. И я не о том, что ты отдала ей ленту – хотя, возможно, это можно было бы сделать менее фамильярно, – но о том, что ты взяла ее за руку.
– Что ж тут дурного? Я полагала, что это лучшее средство помириться.
– Да, между равными. Но подумай о разнице между твоим положением в обществе и положением мисс Моулэм.
– Хорошо, я подумаю об этом, если ты так хочешь, Ленни. Но мне кажется, я похожа на своего отца, который никогда не беспокоится о разнице в положении. Я не могу не любить людей, которые добры ко мне, не могу размышлять, выше они меня по положению или ниже; и когда я остыла, должна признаться, я корила себя за то, что напугала и огорчила эту невезучую мисс Моулэм, как если бы ее положение было равно моему. Я постараюсь думать так же, как ты, Ленни, но очень боюсь, что я, сама не зная как, стала тем, кого газеты называют радикалом.
– Милая Розамонда, не говори о себе такого, даже шутя. От различия в рангах зависит благосостояние общества.
– Правда? И все же, дорогой, мне кажется, что между нами не так уж много различий. У нас всех одинаковое число рук и ног, мы все одинаково хотим есть или пить, страдаем от жары летом и от холода зимой, смеемся, когда мы счастливы, и плачем, когда несчастливы, и, конечно, у нас у всех одинаковые чувства, независимо от того, как высоко мы или низко в обществе. Я не могу любить тебя больше, чем сейчас, будь я герцогиней, или меньше, чем сейчас, будь я служанкой.
– Любовь моя, ты не служанка и позволь мне напомнить, что ты не настолько ниже герцогини, как тебе кажется. Немногие дамы могут насчитать столько предков, как мы. Фамилия твоего отца одна из древнейших в Англии; даже фамилия моего отца не такая древняя, а мы были знатными людьми уже в то время, когда в списке лордов не было еще многих имен. Смешно, мой друг, слышать, как ты называешь себя радикалом.
– Я больше не буду так о себе говорить, Ленни, только оставь этот серьезный вид. Я сделаюсь консерватором, если ты поцелуешь меня и позволишь посидеть у тебя на коленях.
Серьезность мистера Фрэнкленда не устояла против изменения политических принципов жены и предложенных ей условий. Лицо его прояснилось, и он рассмеялся почти так же весело, как и сама Розамонда.
– Кстати, – произнес он после небольшой паузы, собравшись с мыслями, – ты, кажется, приказала мисс Моулэм положить на стол какое-то письмо. Кому оно?
– Ах, я о нем совсем забыла. – Розамонда подошла к столу. – Это тебе, Ленни, из Портдженны.
– Должно быть, от архитектора, которого я послал переделывать старый дом. Одолжи мне свои глаза, милая, узнаем, что расскажет письмо.
Розамонда распечатала письмо, села на табурет рядом с креслом мужа, и, положив руки ему на колени, стала читать:
Леонарду Фрэнкленду, эсквайру.
Сэр, в соответствии с инструкциями, которые я имел честь получить от вас, я приступил к обследованию Портдженнской Башни, чтобы выяснить, в каком ремонте может нуждаться дом в целом и его северная часть в частности.
Что касается внешних стен, то здание нуждается лишь в небольшой чистке и новой отделке. Стены и фундамент, кажется, будут стоять вечно. Такой прочной, надежной работы я еще никогда не видел.
Относительно внутренности дома я не могу сказать ничего хорошего. Комнаты в западной части, в которых жили во время пребывания капитана Тревертона и за которыми хорошо ухаживали после, находятся в достаточно хорошем состоянии. Я думаю, что двухсот фунтов будет достаточно, чтобы привести их в совершенный порядок. В эту сумму не входит восстановление западной лестницы, которая в некоторых местах немного покосилась, и перила которой явно ненадежны. Двадцати пяти – тридцати фунтов будет достаточно, чтобы привести ее в порядок.
Северные комнаты находятся в самом жалком состоянии, от основания до самой крыши. Мне рассказывали, что во время капитана Тревертона их не только не открывали, но даже никто к ним не приближался. Люди, которые сейчас следят за домом, с суеверным страхом открывают любую из северных дверей, потому что через них не проходило ни одно живое существо. Никто не вызвался сопровождать меня, и никто не мог сказать, какие ключи подходят к каким дверям. Я не смог найти ни одного плана с названиями или номерами комнат, и, к моему удивлению, не было никаких ярлыков, прикрепленных к ключам. Мне дали их все вместе на большом кольце с ярлыком из слоновой кости, на котором было написано: «Ключи от северных комнат».
Я осмелился изложить все эти подробности, так как они объясняют, почему я задержался в Портдженнской Башне. Я потерял почти целый день, снимая ключи с кольца и подбирая их к нужным дверям. И еще несколько часов другого дня я потратил на то, чтобы пометить каждую дверь номером снаружи и прикрепить соответствующий ярлык к каждому ключу, чтобы предотвратить возможность будущих ошибок и задержек.
Поскольку я надеюсь через несколько дней представить вам подробную смету ремонтных работ, необходимых в северной части дома, от подвала до крыши, мне остается только сказать, что они займут некоторое время и будут носить самый обширный характер.
