Мертвая комната - Уилки Коллинз
– Да, всегда один и тот же прекрасный образ.
– Но уверен ли ты, что он достаточно ясен? Нет ли в нем сомнительных черт, незаконченных пятен? Я еще не изменилась с тех пор, как ты меня видел. Я осталась такой же, как была год назад. Если я спрошу, сможешь ли ты меня описать?
– Спрашивай.
– Хорошо. Первый вопрос: многим ли я ниже тебя?
– Ты мне по ухо.
– Совершенно верно. Теперь скажи, каковы мои волосы на твоем портрете?
– Темно-русые, очень густые, и, по мнению некоторых, они растут слишком низко на лбу.
– Не будем обращать внимания на «некоторых», разве ты такого же мнения?
– Конечно, нет. Мне это нравится. Мне нравятся завитки, которые очерчивают твой лоб. Мне нравится, когда они убраны назад, перевязаны лентой, так что видны уши и щеки. И больше всего мне нравится, когда они собраны в большой блестящий узел на затылке.
– Как же ты хорошо меня помнишь, Ленни! Дальше.
– Потом твои брови. На моем портрете брови очень красивой формы…
– Да, но в них есть недостаток. Скажи какой?
– Они не такие яркие, как могли бы быть.
– Правда. А глаза?
– Глаза! Карие глаза, большие глаза, живые глаза, которые всегда смотрят по сторонам. Глаза, которые могут быть очень нежными в одно время и очень строгими в другое. Глаза очень ясные, но способные в любой момент и при малейшем раздражении открыться так широко, и стать такими решительными.
– Смотри, как бы они не стали такими прямо сейчас. Дальше.
– Потом нос. Который немного непропорциональный и слегка…
– Не произноси это ужасное слово! Пощадите мои чувства, скажи по-французски. Скажите retroussé[1], и оставим его в покое.
– Теперь рот, и я должен сказать, что он настолько близок к совершенству, насколько это возможно. Губы прекрасны по форме, свежи по цвету и неотразимы по выражению. Они улыбаются на моем портрете, и я уверен, что они улыбаются мне сейчас.
– Могут ли они не улыбаться, когда их так хвалят? Тщеславие мое шепчет мне, что лучшего портрета я сама не составила бы. Но лучше на этом остановиться. Если я спрошу о цвете лица, то услышу только, что оно серовато, и что в нем никогда не бывает достаточно румянца, только если я бежала, или смущена, или сердита. Если я задам вопрос о своей фигуре, то получу ужасный ответ: «Опасно склонны к полноте». Если я спрошу: «Как я одеваюсь?» – ответ будет: «Недостаточно подобающе. Ты, как ребенок, любишь яркие цвета». Нет! Я больше не рискну задавать вопросы. Но, кроме тщеславия, Ленни, я так рада, так горда, так счастлива, что ты можешь сохранять мой образ в своем воображении. Теперь я буду стараться выглядеть и одеваться так, как ты запомнил меня в последний раз. Моя любовь! Ты заслуживаешь сто тысяч поцелуев, – заключила Розамонда, принимаясь целовать Леонарда.
Когда миссис Фрэнкленд награждала заслуги своего мужа, в углу комнаты послышался слабый, тоненький, вежливо-значительный кашель. Обернувшись в ту сторону с быстротой, свойственной всем ее действиям, Розамонда увидела мисс Моулэм, стоявшую в дверях с глупой сентиментальной улыбкой на устах.
– Как вы смели войти, не постучав в дверь! – воскликнула миссис Фрэнкленд, вскочив на ноги, в одно мгновение перейдя от ласки к негодованию.
Мисс Моулэм, пораженная сверкающим, гневным взором, который, казалось, пронзал ее насквозь, совершенно побледнела и с нерешительным видом протянула письмо, будто бы оправдывающее ее внезапное появление, промолвив самым смиренным голосом, что ей очень жаль.
– Жаль! – воскликнула Розамонда, еще более возмущенная этим оправданием. – Какое мне дело до ваших сожалений! Я никогда не была так оскорблена, никогда, любопытное вы создание!
– Розамонда, Розамонда, успокойся, – вмешался мистер Фрэнкленд спокойным голосом.
– Ленни, дорогой, я ничего не могу с собой поделать! Эта девица может вывести из себя святого. Она шпионит за нами с той минуты, как мы приехали сюда. Я ее и прежде подозревала и теперь убедилась. Нам нужно запирать двери? Я этого не хочу. Подайте счет. Мы предупреждаем вас. Мистер Фрэнкленд предупреждает вас, не так ли, Ленни? Я соберу все твои вещи, она не тронет ни одной из них. Спускайтесь, выписывайте счет и предупредите мать, что мы уезжаем. Положите письмо на стол, пока вы еще не распечатали его и не прочитали! Положите письмо и ступайте!
При этих словах мягкая, кроткая и услужливая от природы мисс Моулэм в отчаянии воздела руки к небу и залилась слезами.
– О боже милостивый! – запричитала она, обращаясь к потолку. – Что скажет мама! Что со мной будет! Ох, мэм, я, кажется, стучала. Точно стучала! Ох, мэм, моя мать вдова, мы в первый раз принимаем жильцов, и за эту мебель мы отдали все наши деньги! Ох, мэм, мэм, что ж мы будем делать, если вы уедете! – Тут истерические рыдания заглушили слова мисс Моулэм.
– Розамонда!
Теперь в голосе Леонарда слышалась не только печаль, но и строгость, не ускользнувшая от внимания жены. Она оглянулась на него, и выражение ее лица в одно мгновение изменилось. Она подошла и, приложив уста почти к самому его уху, прошептала:
– Ленни, ты сердишься на меня?
– Я не могу на тебя сердиться, Розамонда, – ответил он прежним голосом, – но мне бы хотелось, мой друг, чтобы ты могла контролировать себя немного лучше.
– Прости. Прости, Ленни, – шептала Розамонда на ухо мужу, обняв его за шею. – Мне очень стыдно. Но, Ленни, такое могло рассердить хоть кого, не правда ли? Ты простишь меня; я обещаю тебе вести себя благоразумнее. Не обращай внимания на эту жалкую хнычущую дурочку, – прибавила Розамонда, взглянув на мисс Моулэм, которая неподвижно стояла у стены и рыдала, закрыв лицо платком. – Я помирюсь с ней, я утешу ее, я сделаю все на свете, если вы только простите меня.
– Два или три вежливых слова, и больше ничего не надо, – ответил Фрэнкленд довольно холодно и сдержанно.
– Перестаньте плакать, ради всего святого, – сказала Розамонда, подойдя к мисс Моулэм и без лишних церемоний отняв от лица ее платок. – Не плачьте. Я была рассержена, мне очень жаль, что я так поступила с вами, но вы не должны были входить не постучав. Я вам никогда не скажу грубого слова, если вы впредь будете стучать в дверь и перестанете плакать. Перестань плакать, утомительное создание! Мы не уедем отсюда. Вот возьмите мою ленту в подарок. Она же вам нравится, я видела, как вы примеряли ее вчера днем, когда я лежала
