Оксана Обухова - Пристрелите загнанную лошадь
В хозяйственном дворе магазина грузчики разгружали машину с хлебом, аромат горячих булок вызвал слюну, и я с трудом удержалась от желания заскочить на первый этаж, в бывшие «колониальные товары» и купить ненужного хлеба про запас. Сначала дела, сначала вручить господину Туполеву его оргтехнику и избавиться от мерзкого чувства опасности.
На турнике возле лестницы в троцкистскую квартиру висел палас из комнаты Сухомятко, и Татьяна со злостью охаживала его выбивалкой. Сегодня пятница, а в субботу у соседей прием — придет мама Тараса Сухомятко, приведет бабушку и вся квартира в курсе, — если на многочисленных Татьяниных коврах будет обнаружена хоть пылинка, хоть соринка, бабуля будет ворчать весь вечер. И бедная Татьяна носится с коврами второй раз за день, с перерывом на обед и влажную уборку.
— А что б ты сказився! — ругается жена Тараса и нещадно лупит палас. Но мне почему-то кажется, что «сказився» относится к мужу и его грыже.
Я сочувственно киваю Татьяне и топаю наверх.
Нормального подъезда в нашем доме никогда не было. Весь первый этаж купец Колабанов отдал под магазин, когда-то давно из складских помещений на второй этаж вела узкая винтовая лестница, а гости и прочие домочадцы попадали в квартиру с улицы, поднимаясь по высокой каменной лестнице под жестяным навесом.
В коридоре возле сундука у двери играли две девочки — дочь Кунцевичей Эльвира и старшая дочь Сухомятко Регина. Девочки устроили на крышке сундука кукольный домик и играли в чаепитие Барби и Кэна.
Я проскользнула мимо них, шагнула в свою комнату и увидела, что Туполев все еще бдит. Сидит в темноте на стуле возле окна и тоскливо любуется своим освещенным подъездом.
— Эй, — тихонько позвала я. — Я тут.
Кирилл не ответил, я включила настольную лампу, подошла ближе и склонилась над ним. Гость по-прежнему никак не реагировал на мое появления, я собралась обидеться, но почувствовала, как в бедро уткнулась какая-то палка. Отстранившись на полшага, посмотрела вниз и увидела деревянную ручку, торчавшую сквозь прутья спинки стула. Наклонилась и… нет… не может быть!
Шок от увиденного, буквально отшвырнул меня на диван. В неудобной позе, разметавшись руками по дивану, я застыла напротив окна, напротив стула с сидящим в нем… мертвым мужчиной?!
Из спины Кирилла торчала ручка моего кухонного ножа. Три часа назад я резала им хлеб и сыр… теперь он торчал в мужской спине. Немного наискось и вниз из-под лопатки.
Беззвучный крик рвался из горла с такой силой, что гудели вены на шее и виски надулись куполами. Мне казалось, что я сейчас взорвусь.
— И-и-и-и, — прорвался голос сквозь онемевшие голосовые связки, — и-и-и-и…
Я сползла с дивана, опустилась на карачки и подползла к стулу. Обогнуть его, посмотреть в лицо Кирилла, я заставляла себя минуты три, четыре. Наконец, отважилась, взглянула и увидела темно синие глаза, застывшие в немом, последнем недоумении, отвисшую челюсть и скулы, обтянутые сухой, как будто пергаментной кожей.
Не вставая с пола, я сдернула со стола косметичку, вытряхнула ее на коврик и судорожно нашарила пудреницу. Раскрыв, прислонила ее зеркальце к губам Кирилла и прошептала — ну давай, дыши, дыши!!
Ни малейший выдох не затуманил поверхность зеркала. МММ был абсолютно, бесповоротно мертв.
…Не знаю сколько прошло времени, пока я, скрючившись, просидела на полу не в силах думать и действовать.
Возможно, если бы от страха не подогнулись ноги и не завяли голосовые связки, я бы давно заорала, бросилась в коридор и билась в припадке, требуя у соседей вызвать милицию. Но ужас, равного которому я еще не испытывала, оказал парализующее действие. Я забилась в угол между диваном и письменным столом, и не могла отвести взгляда от ручки ножа, застрявшей между прутьями спинки.
«Кто?! Кто пришел сюда и расправился с Кириллом?! — пульсировало в голов жаром и хладом. — Полчаса. Меня не было в доме, под завязку набитым людьми, полчаса.»
Шатаясь, я поднялась во весь рост и побрела к двери. Я уже взялась за ручку, приготовилась сделать последний шаг, как вдруг, все поняла. Я все поняла. Все сделано специально и это ловушка. Меня арестуют. Никакие объяснения, трепыхания и слезы не помогут. В моей комнате, моим кухонным ножом убит мужчина, в дом которого я только что проникла. Вот стоит ноутбук, вот его рубашки, свитер, ключи, деньги…
Боже!!! Что я наделала?! Где выход?!
— Только не беги, Софья, только не беги, — вслух сказала сама себе, и хриплый голос прозвучал словно чужой. — Бегство это признание вины. Успокойся. Подумай. Кирилла убили недавно, он еще теплый. Думай!
Я села на диван и заплакала. Мне некуда идти, не к кому обратиться за помощью. Даже на секунду жутко представить, каким презрением покроется лицо бывшего мужа, когда я позвоню ему и скажу: «Милый, ради всего, что было между нами, ты не мог бы прислать мне адвоката? Меня обвиняют в убийстве.» Причем, обвиняют в убийстве любовника. Уж Белла расстарается, не упустит возможности.
Задрав голову к потолку, я глухо и протяжно завыла. Слезы стекали по лицу и капали на грудь, я сидела на диване и выла в потолок, как пойманная волчица. «Обложили-и-и-и!!» — слышалось в вое.
Сами того не ведая, мы сделали Белле и ее любовнику подарок. Засветились, где могли — и у меня дома, и у Кирилла, «шалили» понемногу и… дошалились. Вся квартира Туполевых в отпечатках моих пальцев. Теперь не отмоешься и отсутствие любовной связи не докажешь.
Боже, ну, какая же идиотка! Человеку, находящемуся в смертельной опасности, читала менторским тоном нотации о просроченном пиве и конфетах, демонстрировала меха и платья, хвасталась… идио-о-о-о-тка!!! Он жизнь спасал, а я, дура набитая, морали читала!
Дочиталась. Теперь сиди и расплачивайся.
Обругав себя последними словами, немного успокоилась. Достала из холодильника бутылку с минеральной водой, ополоснула пылающее лицо прямо над ковром и снова села. Надо думать. Не бывает абсолютно безвыходных ситуаций, если был вход, должен найтись и выход. Не в одну сторону, так в другую.
Взяв шариковую ручку и полупустую тетрадь с конспектами, я вышла из комнаты, заперла дверь и отправилась к Марии Германовне.
В узкой, забитой старинной, массивной мебелью комнате отставной актрисы царил полумрак. Мария Германовна сидела в кресле перед включенным телевизором, на укрытых пледом коленях лежала раскрытая книга и толстый, полосатый кот Филарет.
Много лет назад травести Игнатова играла детский утренник «Малыш и Карлсон, который живет на крыше», нетрезвый рабочий сцены плохо закрепил страховку лонжи и Малыш сорвался вниз с бутафорской крыши. По замыслу режиссера, Карлсон вместе с Малышом должны были «перелетать» с крыши на крышу, пугать воров, чучела ворон и вообще веселиться. В тот день веселья не получилось. Травести Игнатова упала с высоты и повредила позвоночник. Вот уже тридцать лет Мария Германовна с трудом передвигается на костылях по дому, это ее складная инвалидная коляска висит на крюке у входа в квартиру, и каждый, кто первый раз приходит в гости к троцкистам, обязательно стукается о колеса.
— Мария Германовна, можно я немного посижу у вас? — спросила я, заходя в комнату.
— Конечно, деточка, — обрадовалась гостю актриса, — у меня и чайничек горячий.
Я протиснулась в узкий проход между тумбой и секретером, — Мария Германовна сознательно расставила мебель так, что бы перебирать по ней руками, не прибегая к костылям и не перетаскивая их из одного конца комнаты в другой, — и подошла к окну.
— Мария Германовна, я хочу попросить вас об одолжении, — разглядывая заоконную темень в желтых луковицах фонарей, сказала я. — Вы, наверное, успели немного изучить жильцов дома напротив? Да?
— Конечно, — усмехнулась актриса. — Развлечений у меня мало.
— Сейчас я напишу письмо, — медленно проговорила я, — не могли бы вы, если… если мне придется срочно уехать, переправить послание высокой седовласой даме. Такой, в золотистой каракульче, представляете?
— Представляю. А в чем собственно дело? — забеспокоилась соседка.
— Пока ни в чем, — мрачно обманула я. — Но… ведь вы сможете это сделать?
За занавеской, скрывающей вход в комнату, хлопнула дверь. Пуская на постой в смежную комнату жильцов, последний из которых оказался «мужем», Мария Германовна отделила вход в свою комнату подобием тамбура из занавески, и постоялец сначала попадал на половину актрисы и лишь потом, за занавеской проходил к себе. Вредные троцкисты не разрешили Марии Германовне прорубить еще одну дверь из коридора в комнату постояльца, видите ли, многочисленным сундукам эта дверь жить мешает.
— Ой! Лешенька пришел! — воскликнула соседка, и толстый кот Филарет спрыгнул с ее колен и помчался проверить, — чего это им Лешенька принес. Может быть рыбки?
