Питер Чейни - Дамам на все наплевать

Если бы никаких оснований не было, то есть, если бы в этом деле не была замешана другая женщина, он обязательно сказал бы мне об этом. Но, повторяю, он ни словом не обмолвился о другой женщине из-за которой, собственно, Генриетта и приезжала в Нью-Йорк. И это было одной из причин, почему я думаю, что Генриетта говорила правду.

Я решил тогда взять Фернандеса на испуг, и мне это удалось. Вы ведь помните, что он разговаривал по телефону с Бэрдлем, который успокоил его, сказав, что я поверил всему тому, что он мне наговорил. Они не подозревали, что их телефонный разговор подслушивали и что он мне известен до последнего слова. Поэтому мои слова о существовании другой женщины явились для Фернандеса полной неожиданностью.

И вы, конечно, понимаете, что, когда я увижусь с Полеттой Бенито — а я обязательно с ней увижусь — она уже будет подготовлена к встрече со мной. Могу поставить бутылку самого лучшего виски против бутылки пива, что Фернандес или еще кто-нибудь немедленно известили ее о том, что кто-то проговорился мне о ней и что теперь ей следует ждать в гости милого Лемми, который непременно приедет к ней разнюхать кое-что. И в этом они правы, я действительно приеду к ней, но разнюхивать я буду не то, что они ожидают.

По-моему, ребята, занятые этим делом, допускают одну громадную ошибку. Они сконцентрировали все свое внимание только на смерти Грэнворта Эймса и пытаются внушить мне мысль, что Эймс был убит, и что его убийца замешан в дело с фальшивыми облигациями. Это наиболее легкое решение вопроса с точки зрения фальшивомонетчиков, но в отношении меня они здорово ошибаются. Я никогда не иду самым легким путем.

Своими успехами в выполнении самых трудных дел я обязан и тому, что я всегда спокойно разговариваю с людьми, не волнуясь, ничем не возмущаюсь. Я неоднократно убеждался, что самый лучший метод общения даже с преступниками — это спокойно вести с ними беседу, даже говорить им всю правду. Тогда их бдительность притупляется, и они неизбежно допускают какой-нибудь промах.

Как я уже говорил вам, главная цель заключалась в расследовании дела о фальшивых облигациях. Чья-то смерть не имела ко мне особого отношения, и я скажу вам почему. Люди умирают все время, иногда их, правда, убивают, и очень хорошо, если находят убийц. Но в конце концов какая разница для государства будет ли на свете одним парнем, как Эймс, больше или меньше? А наличие организации фальшивомонетчиков — это совсем другое дело. И я полагаю, что парень, который ухитрился напечатать фальшивые облигации на сумму 200 000 долларов, заслуживает особого внимания дяди Сэма. И даже то, что именно очаровательная Генриетта купила их у кого-то или их ей сделали на заказ, дела не меняет. Мне нужно обязательно докопаться до того, кто их печатает. Слишком уж искусная подделка. До того искусная, что даже заведующий банком не сразу раскусил, что это подделка, да и Меттс говорил мне, что он никогда в жизни не видел такой чистой работы.

Я посмотрел на Генриетту и улыбнулся ей. Она как раз выиграла и сгребла со стола около 50 долларов. А в ответ она приветливо улыбнулась мне, и я искренне любовался ею, видя, как она собирала чипы своими очаровательными пальчиками.

Она встала и передала чипы Перейре, тот оплатил их ассигнациями, которые вытащил из кармана. Она взглянула на Мэлони. Тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на нее. Она в ответ покачала своей прелестной головкой и бросила на меня быстрый взгляд, как будто хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился, так как ей нужно поговорить со мной. Я сделал вид, что внимательно слежу за игрой и не заметил их обмена взглядами.

— А, мистер Лемюэль Кошен, этот козырной туз, не будет ли он столь любезен отвезти меня домой? — спросила она. — Или, может быть, он слишком занят?

Я понял. Вопросительный взгляд Мэлони означал — проводить ли ему ее домой, а она ответила, что нет, она попросит об этом меня. Вероятно, ей нужно о чем-то поговорить со мной.

Моя физиономия расплылась в широкой улыбке.

— О'кей, Генриетта! — ответил я. — Я с удовольствием отвезу вас. Куда мы поедем? На ваше ранчо?

Я пожелал всем спокойной ночи и спустился вниз. Пока я выводил машину, она стояла у входа.

Луна светила вовсю, и легкий ветерок доносил до меня запах ее духов. Это гвоздика, мой любимый аромат. Духи не очень крепкие, но нежные и приятные. Они напомнили мне о той ночи, когда я впервые пробрался в ее комнату в поисках писем. Я представил себе выстроившиеся в ряд ее башмачки и сапожки для верховой езды и вдруг осознал, что я проявляю слишком уж большой интерес к этой даме. Мне лучше не впадать в излишнюю сентиментальность, а то как бы, чего доброго, не влюбиться в нее, вместо того чтобы арестовать, если, конечно, в этом появится необходимость.

Именно это обстоятельство всегда причиняет всем без исключения агентам большое огорчение. Любой из них, безразлично какую службу он несет, федеральную или местную, выполняя свою работу, всегда сталкивается с очаровательными женщинами. Почему? Да потому, что именно такие женщины чаще всего бывают впутаны во всякие темные дела. Скажите, вы когда-нибудь слыхали, чтобы вокруг дурнушки затевалась какая-нибудь авантюра? А? Нет? Вот то-то же. А если попадается агент, который способен правильно воспринимать роскошные дамские формы, прелестный голосок и очаровательные ножки, ему нужно все время следить за собой, быть начеку, чтобы все эти прелести не помешали его работе.

Наконец она начала разговор.

— Джим Мэлони собирался сам отвезти меня домой, — сказала она, — но мне захотелось поехать с вами.

Я улыбнулся.

— Я понял, — ответил я. — Я видел, как вы обменялись взглядами, и мне показалось, что что-то произошло.

— Все-то вы видите, мистер Кошен.

— Да, леди, почти все, — согласился я. — Но бывали случаи, когда и меня заставали врасплох. Вот, например, одна дама — ее звали Лотти Фриш, жила она в Лондоне, на Бейкер-стрит — однажды чуть не прострелила меня. Я думал, что она читает письмо, которое у нее лежало в сумочке, а она, оказывается, целилась прямо в меня. Я и не подозревал, что представляет из себя эта красотка, пока она не всадила мне в руку пулю 22 калибра. И этот случай еще раз доказывает, что с женщинами нужно всегда быть начеку. Ведь так?

Генриетта скромно вздохнула.

— Да, — сказала она, — вероятно, вам много раз приходилось бывать в настоящих переделках. Вы знаете жизнь.

— Да, — согласился я, — и смертей тоже приходилось много видеть. По совести говоря, между ними небольшая разница. Только жизнь тянется медленно, а смерть иногда наступает очень быстро. Возьмите, к примеру, Грэнворта, — продолжал я, поглядывая на нее, — держу пари, что еще 12 января он и не предполагал, что на следующее утро его выловят из реки. Видите, вот как иногда бывает.

Она ничего не ответила и смотрела вперед прямо на дорогу.

Вскоре мы подъехали к ее ранчо. На террасе сидела толстая мексиканка, и, как только она увидела нас, тотчас встала и ушла в комнаты.

Генриетта вышла из машины и подошла ко мне. Глаза ее блестели, и по всему видно было, что она взволнована.

— Мне очень понравилась наша прогулка, — сказала она, — и, если у вас есть желание выпить стаканчик виски, милости прошу ко мне.

Я выскочил из машины.

— Вот это дельное предложение! — воскликнул я. — Мне сейчас как раз виски и недостает, и, кроме того, я хотел задать вам еще несколько вопросов.

Она засмеялась и направилась к террасе.

— У вас когда-нибудь кончается рабочий день? — спросила она. — Или вы только тем и заняты, что круглые сутки пытаетесь выяснить что-нибудь у кого-нибудь?

— По большей части я именно этим и занимаюсь, — согласился я. — Но вам я хочу задать только один самый простой и короткий вопрос: расскажите, каким парнем был этот Грэнворт Эймс?

Мы вошли в дом. Она закрыла за собой решетчатую дверь на террасу и провела меня в гостиную. Генриетта была очень серьезна, потому что, если вы, читатель мой, — женщина, то вам понятно, что вопрос я задал ей весьма деликатный. И когда я спросил у нее, что она думает о мужчине, которого она любила и любит, фактически я задал вопрос о ней самой, о ее мыслях и чувствах.

Она бросила на меня быстрый взгляд, сняла с себя накидку и принесла из буфета бутылку «Кентукки», стакан для виски и еще один стакан для воды. Наблюдательная женщина. Вероятно, она заметила на гасиенде, что я люблю спиртное именно такого разлива. Потом она подняла штору и в комнату ворвалась струя свежего воздуха. Все озарилось лунным светом. Она села в качалку и вновь взглянула на меня.

— Что я думаю о Грэнворте? — переспросила она. — Прежде чем ответить на ваш вопрос, нужно как следует подумать. Я даже не могу сказать, почему, собственно, я вышла за него замуж. Может быть потому, что дома мне жилось не очень-то весело и мне казалось, что любое замужество будет лучше моей настоящей жизни.