Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»

— Да нужны мне твои Кости! Уж если у меня такой характер, то он просто неудачно кастрированный евнух. К тому же храпит, как сто пьяных сапожников. Иной раз так и тянет засунуть ему соску, чтобы притих. Вот Сушка выпить не дурак, а Кости — именно что дурак, то есть все подряд и с кем попало. Как он жив до сих пор! И головы на плечах у него нет, и вряд ли достанет. Если только отнимет… Для тебя же старалась, по большому счету, и научила кой-чему. Бывший муж называл это на китайский манер: «Зажженная свеча по ту сторону холма». Рассказывать не буду — испытаешь.

— Наивная ты и подлая от глупости.

— Ничего я не подлая. Просто хотела силы попробовать. Жалко, что ли?

— По-моему, все твои близкие и знакомые обречены на какое-нибудь несчастье.

— А что делать? Умываться по утрам слезами и ломать руки от горя?

— Тебе лучше всего пойти отсюда в другой бар. Этот ты уже попробовала, да и ферфлюхтеры на выход подались: слишком тут прилично и скучно для них. Может, догонишь?..

— А ты впредь причесывайся осторожней, не буди в голове перхоть…

— Вы в какой палате?

— Верхней, разумеется, последнего созыва.

— А номер?

— Это у врачей спрашивайте, нам номера ни к селу ни к городу.

— И что же вы как депутаты делаете?

— Да как положено законом — ничего не делаем. Усугубляем обстановку и требуем каждому депутату по отдельной палате, но шепотом, чтобы президент ничего плохого о нас не подумал и танки в коридоре не поставил.

— Как ваше самочувствие? Говорят, на поправку?

— Мне тут от уколов полегчало, голова ясная, пустая, только вижу все в черно-белом виде, а остальное — хорошо на нюх и ощупь. Жизнь стала тихая, рассудительная, и на помойки ходить спозаранку не надо, хоть и тянет по привычке. Одну как раз из моего окна видно. Такая она аппетитная, и роется в ней кто-нибудь круглосуточно… Вечером нам телевизор включают — загляденье, а то уж забыла, на что он похож. Жаль, кино смотреть противопоказано: там одни сцены насилия и убийства, — только новости, культуру и спорт. Наши бабки, мозгами парализованные, уже многих американских баскетболистов по росту узнают, тыкают, пальцем тычат, слюни от счастья пускают…

Сегодня вот газету вслух читали о том, как метеорит убил двух прохожих и американские фермеры приехали, чтобы грамотно провести у нас конкурс на самое красивое вымя. Но это — совершенно секретно от врачей. После прочтения сжечь под одеялом и в присутствии понятых варить пепел на медленном огне до полной готовности. Дальше действовать по инструкции… А с утра кто-то стянул предохранитель из телевизора. Я думаю на сестру-хозяйку, она все в свой чулан тащит. Стащила недавно наше варенье из холодильника, а нам, психам, без сладкого — труба. Вот бы вам кого арестовать! По ночам в ее каморке взрываются банки гуманитарной помощи. Я точно знаю: она — переодетый корейский студент… Ну а как вы поживаете? Все в погонах, я погляжу.

— М-да… При обыске вашей квартиры у постояльцев изъяли оружие. Вы знали, что они вооружены?

— А как же!

— Сами не баловались?

— Баловалась.

— На улицу с собой брали?

— Брала.

— Зачем?

— Бомжей пугать, чтобы не приставали. С утра портвейну насосутся и к обеду, как солнышко пригреет, под юбку лезут. Чего им там надо? Чего ищут?

— А стрелять не приходилось?

— Упаси Бог. Да и в кого? Вот терять — другое дело. Однажды здоровый такой, тяжелый пистолет носить устала и обронила специально. Квартирант меня поколотил и сразу съехал. Как там, кстати, моя квартира?

— Опечатана.

— Это хорошо. Старшая медсестра хочет опекунство надо мной взять и у меня прописаться: ей с ребенком жить негде. Раньше она жила с мужем ровно тридцать лет и три года и потом столько же ночевала в разбитом корыте, а потом муж в обход законов приватизировал корыто и ее с ребенком выгнал. Сюда поп раз в месяц приходит и талдычит ей: «Терпи». А она ни в какую, бегает по палатам злая и кричит: «Все равно у кого-нибудь пропишусь, чтоб мне пусто было!» Но клятва ее — какое-то прошедшее в будущем. Говорю вам как бывший учитель русского языка. Кроме того, я в совершенстве владею языком народной дипломатии. У народной дипломатии был язык, а я отняла и теперь владею в совершенстве… Впрочем, отец Евлампий от медсестры не отстает. Не в том смысле, что дальше терпеть советует, а в том, что глупости говорит. Недавно пришел и объявил: «Иисус Христос любит вас до боли».

— А где глупость?

— Пока не больно — любит, а ну как дело до боли дойдет?.. Опять же к Богу обращается в повелительном наклонении, и вроде молится, а приказывает, как солдату: хлеб дай, долги прости, от лукавого избавь. И это он называет смирением! И других учит! А внизу на перекрестке вой стоит: регулировщик бросил пост и князья мух в машинах трубят похоронный марш о втором пришествии.

— Хороши ангелы!

— Но ведь трубят.

— Помните наш прошлый разговор?

— Смутно, я тогда не в себе была, врачи говорят.

— Вы никого из участников тех событий прежде не встречали?

— Хлебом-солью? Где?

— В жизни.

— А зачем встречать? Я их в гости не звала.

— Ну а кто стрелял — опишите еще раз.

— Да не Видела я: с неба на нее упала туча.

— Значит, это была она, а не он?

— И уж наверняка не оно.

— А как она выглядела до падения тучи? Нос картошкой? Маленькая? Беленькая? Черненькая?..

— Точно. Она была негр.

— Вы уверены?

— Пожалуй, она была только на три четверти негр, а на одну четверть усатый эфиоп.

— Я должен предупредить, что за отказ или дачу ложных показаний вас можно привлечь к…

— Да вы законов не знаете! Мы в сумасшедшей больнице имеем статус депутатской неприкосновенности. После диагноза нас даже с санкции генерального прокурора нельзя в тюрьму отправить. Правосудие всегда на стороне сумасшедших и депутатов. Вот заколоть насмерть — пожалуйста.

— Кто вас навещает? Кто передачи носит?

— Ученики бывшие.

— Назовите фамилии.

— Разве упомнишь, по два класса в год выпускала. Если сами не назовутся и год выпуска не скажут…

— Вы утверждаете, что никого из дуэлянтов не знали. Но мы изъяли ваш фотоальбом при обыске. С пятого по восьмой класс у вас училась дочь одного из участников дуэли. Как же вы могли его не знать? Он же ходил на родительские собрания, я сам отец. Глупо отрицать очевидное даже в этих стенах.

— Все равно я вас проведу. Сейчас и здесь по-другому нельзя, сейчас живут обманом, каждый ловчит, а на него зверь бежит и убивает без последствий, чтобы не ловчил впрок. И зверь такой вислоухий, в руках кастеты, под мышкой топор, рыло скособочено, ножки кривые и маленькие — от иррационального питания денатуратом в детстве, отрочестве и юности.

— Я же вам добра хочу.

— Однажды великомученицу Варвару поймали язычники и стали бить-колотить и каленым железом пытать, ничего, впрочем, не спрашивая, потому что она ничего и не знала, а потом сжалились над девушкой и бросили бесчувственную в темницу. Но ночью к ней явился ангел и излечил все раны своим прикосновением. Утром те же палачи принесли из сострадания горбушку с водичкой, а Варвара живехонька-здоровехонька, они давай по второму разу пытать-колотить и забили насмерть от усердия. Так отец Евлампий рассказывал. Вот и я опасаюсь, как бы от вашей доброты мне компот из уколов после обеда не сделали.

— Расскажите, что знаете, и скоро вас отпустят домой под надзор участкового. Я похлопочу.

— Скоро вы тоже сойдете с ума от окружающей действительности. Жизнь слишком быстро течет в канализацию, слишком многое меняет в обонянии — никакой собаке с этим не справиться, зачем же вы, потерпев неудачу в одном, тут же хватаетесь за неудачу в другом?

— Что вы имеете в виду?

— Это моя маленькая тайна. И она вместе с моей смертью в яйце, а яйцо в утке, а утка под моей соседкой слева, и она ее третий день никому не отдает. В палате лежать невозможно от вони. Буду жаловаться врачам с вашей легкой руки: меня они не слушают и не верят. А когда вы отнимете утку, я ее вымою, спрячу под подушку и буду стеречь, как зрачок глаза, а вы приходите с обыском.

— Надо вас еще подлечить.

— Сделайте одолжение, но послушайтесь совета старухи: этажом выше мужское отделение, есть свободные койки, что удивительно. «Неуловимый мститель Владимир Ильич Ленин, названный Ульяновым в честь города Симбирска, всегда слушал маму, потому что она родилась раньше», — писали мне ученики в сочинениях и брали с него пример…

Часть третья,

произведение то же

От офиса остались камни и головешки. Ветви с уже набухшими почками, доверчиво склонившиеся к окнам, через которые зимой прорывалось тепло, почернели и пахли мертвечиной. Земля под ними была грязной и тощей, как бездомные дети. Зрителей из числа праздношатающихся и пенсионеров, по обыкновению, было много, хотя само действо завершилось: сбив пламя и утопив мебель в пене, пожарные прямо у входа нашли канистру из-под бензина и констатировали факт поджога. Их сменили две милицейские группы: одна искала следы диверсантов и террористов, другая — местная — выглядела довеском к зрителям и разнилась только формой. Ее послали за свидетельскими показаниями на верхние этажи и расположенный напротив военкомат, который смотрелся так, словно все ушли на фронт еще в сорок первом, хотя старожилки на лавочках в день зарплаты наблюдали здесь некоторое оживление в фуражках.