С Задонский - Гонец из прошлого (Посыльный серой стаи - 1)
- Все логично. На последней нашей встрече Трофимов просил о помощи в продолжение его дела, как он сказал, борьбы с фашизмом. Но это всего лишь, я думаю, прикрытие. Здесь у него какие-то другие интересы.
- И в этом я с тобой согласен. Но учти, на сегодняшний день здесь, за рубежом, для Станкова ты остаешься единственной ниточкой, связывающей Трофимова и непонятные интересы станковской службы. Чуют мои раны, что влипли мы с тобой в очень неприятную историю, попахивающую могильной прохладой.
- Ну вот, опять как в кино! Все ужасами и длинной рукой КГБ пугаешь.
- Нет, предчувствую.
- И при чем здесь ты? Ведь в этом деле замешан я один.
- Да пойми ты, - повысил голос Васильченко. - Если спецслужбы или какая-нибудь мафия взялись за Трофимова, то они выйдут и на первое его обращение в ГУВД, и на того, кто его готовил, то бишь на меня. В результате я стану такой же ниточкой, как ты, только в Москве.
- Ну, если только в этом дело, то я завтра пораньше приеду в посольство и до начала рабочего дня пороюсь в архивах и заберу копию, которая там обязательно должна быть.
- А что ты будешь делать с подлинником? В Москве-то?
- Так ведь ты говорил, что она пропала?
- А вдруг нет? Вдруг просто подшили в дело и забыли о ней? Тогда Станков и компания, узнав о пропаже копии в архиве консульского отдела, твои поиски в нем, получат в свои руки дополнительный козырь против нас. Это ещё хуже. В данном случае, мне кажется, стоит уступить инициативу нашим друзьям и понаблюдать за ними. Я оставлю тебе мои координаты в Москве, а ты меня информируй, как здесь будут развиваться события.
- Хорошо. Но мне кажется, ты несколько преувеличиваешь.
- Дай Бог, дай Бог, - растягивая слова, проговорил Васильченко, пристально глядя в зеркало заднего вида.
Глава 21
В темной пыльной комнате стояла старая металлическая кровать, застеленная прожженным в нескольких местах ватным одеялом, грязный, залитый бурой жидкостью стол, несколько стульев и покосившийся трехстворчатый шкаф с зеркалом. На маленьком современном телевизоре "Сони" стоял оклад от иконы. Святой лик заменяла мятая, небрежно вырванная из журнала репродукция рублевской "Троицы". Саму икону хозяин квартиры загнал на рынке, когда понадобились деньги на выпивку, и как человек набожный до сих пор раскаивался в этом - по ночам, когда был трезвым, на коленях молил прощения у репродукции.
- Как, Пчелка, все карманы облегчаешь? - осведомился Костыль, вытаскивая из сумки бутылку "Киндзмараули".
Афанасия Михайловича Силеверстова прозвали Пчелкой ещё в далекой молодости, когда он в первый раз попал на нары за мелкое воровство - в голодные годы украл из заводской столовой буханку хлеба, за что был приговорен к трем годам и отправлен в СЛОН - соловецкий лагерь особого назначения - для перевоспитания.
В лагере его действительно "перевоспитали" - через год, досрочно, за примерное поведение, он вышел высококвалифицированным вором-карманником. А примерное поведение Афанасия заключалось в том, что в самых суровых условиях содержания в Соловецком монастыре он ухитрялся разводить пчел и баловать свежим медком лагерное начальство.
Начальник лагеря не хотел отпускать парнишку на свободу и даже, наоборот, прибавил бы ему дополнительно годков пять. Но Пчелка сумел-таки втолковать тугодумному энкавэдэшнику, что на свободе он лично ему, начальнику лагеря и начальнику его оперативной части принесет больше пользы - каждые полгода будет высылать по бочонку меда, что намного больше, чем получали с лагерной пасеки. (Получал начальник лагеря в действительности немного, так как большая часть уходила на укрепление здоровья воров в законе).
Таким образом Пчелка оказался на свободе, но к чести сказать слово свое он сдержал, и свежий мед всегда был на столе начальника лагеря, пока того вскоре не посадили по политическим мотивам.
- Не, надоело. Я теперь самый что ни на есть законопослушный гражданин. Веду честную жизнь - бутылки собираю. Штучка - полтыщи. На площади у трех вокзалов, а иногда, если конкуренты проспят, то и в электричках. Место рыбное. Все знают, что я там промышляю. Ни одна паскуда на мою территорию не сунется. Меня там уважают.
- И как у тебя с деньгами? - спросил Костыль, разливая вино по стаканам, которые его напарник тщательно, с мылом, отдраил в ванной.
- Так себе. Если поднапрячься, за день можно до сотни штук насшибать, но расходы уж очень большие. Сам знаешь, почем горючее для моего "ржавого мотора".
Пчелка опрокинул стакан, налил себе еще, а бутылку спрятал в шкаф, пояснив:
- Соседке оставлю. Пусть порадуется. Кто же о ней, старой, ещё позаботится?
- Уж какой ты внимательный! Вот радость ей на склоне лет! - Костыль вытащил из кармана две хрустящие сотенные купюры. - Новенькие, только из банка.
- А мне-то что?
- Викентьича знаешь?
- Это который по машинам? Знаю. Его хотели вместо вас, сорванцов, к суду за кражу привлечь, но кто-то подсобил и отмазали. Гуманисты, как сейчас в газетах пишут.
- А Григория и Дениса, которые у него в подмастерьях работали? Ну, что пожар в его мастерской учинили?
- Знаю. Денис совсем малой, лет семнадцати. Вежливый, всегда здоровается. Уважает меня. А Григорий - это ваш человек. У нас бают, что это его рук дело.
- Пусть, что хотят, твои кореша говорят. Мне этого Дениса найти надо. Он смылся куда-то. И срочно нужен. Получишь ещё пять бумажек.
Костыль знал, к кому обратиться. Пчелка с его общительным характером и авторитетом ловкого вора знал все о столице и её окрестностях: о жизни местных наркоманов, грабителей, убийц. А с Григорием и Денисом жил по соседству.
Пчелка посмотрел купюру в сто тысяч на просвет.
- Ты ещё на зуб попробуй!
- Ладно. И не из-за денег, а лишь из душевного к тебе отношения, Костылечек. Мы ж друг друга уважаем, правда, брат мой?
- Узнаю, что динамишь... - сразу же решил предупредить старика Костыль.
- Ладно, ладно, не маленький...
К порученному делу Пчелка отнесся со всей ответственностью. Пришлось побегать, попотеть. Зато, когда вновь объявился Костыль, Пчелка небрежно протянул ему мятый тетрадный листок, исписанный корявым почерком.
- Вот тебе адреса, где его можно найти. Гони бабки...
- ...Работать надо, а не теории строить! - хлопнул ладонью по столу начальник УВД. - Чтоб мальчишка был найден. В самое ближайшее время.
Генерал был сердит, так что досталось и начальнику уголовного розыска, и Кириллу Климовичу Квасову (или, среди работников уголовного розыска Трика: три буквы "К") как старшему группы по раскрытию недавних четырех убийств.
Упреки были определенно незаслуженными. Да, под руку генералу лучше было бы не попадаться, но начальственные громы и молнии отскакивали от Квасова, как дробь от танковой брони. Он делал свое дело, а что об этом думают наверху или внизу, или вообще где бы то ни было - его совершенно не волновало.
Дурное расположение духа начальника управления было вполне объяснимо. В последние дни неприятности сыпались одна за другой. Лейтенант-гаишник, напившись до умопомрачения, не поладил со своим сослуживцем-самогонщиком (разошелся в определении стоимости продукта), хотел попугать табельным пистолетом, спьяну выстрелил, отправив его на больничную койку, - это раз. На улице хулиганы налетели на подвыпившего участкового, отколотили его, оставили без "черемухи" и пистолета, - это два. Ну а третье - утром угнали оперативный УАЗик с рацией, радиотелефоном и двумя задержанными, находившимися в специальном отсеке машины.
- Ну что, досталось тебе от маршала нашего? - спросил Кононенко, скучающе щелкая семечки.
- Плевать я хотел, - отмахнулся Квасов.
- Кир, у тебя ещё сотня тысяч рублей на мою бедность не найдется? перевел разговор Кононенко.
- Что, Леночка и мою сотню успела оприходовать?
- Нет. Жена софу купила.
- За полтинник?
- Остальные теща дала.
- Ясно, - Квасов достал из кармана пять мятых бумажек.
- Вместо мальчишки ты софу искал!
- Нет, мальчишку я тоже искал. Мы искали. И ищем.
Дениса в самом деле искали. Искали профессионально. Ориентировки, работа по связям, подключение гласных и негласных возможностей милицейского механизма. Этих самых возможностей вроде бы и немало, но пока все было впустую.
- Работать надо, как пчелка, ас сыска. Придумай что-нибудь, - поддел напарника Квасов.
Кононенко работал в розыске с двадцати лет. Шестнадцать лет службы, опыт и отличная зрительная память сни-скали ему славу человека-компьютера. Преступный мир он знал, пожалуй, лучше всех в отделе, не раз выручал при раскрытии опасных преступлений.
- О, елки-палки! - Кононенко с размаху хлопнул себя по лбу ладонью. Пчелка, точно!
Пчелку Кононенко знал хорошо. И Пчелка знал старшего оперуполномоченного тоже неплохо. А ещё лучше знал, чем он ему обязан. Однажды, будучи совершенно невиновным, карманник подозревался в серьезном деле. Блестяще разобравшись в этой истории, Кононенко выручил его. А ещё помнил Пчелка, что после этого был вынужден давать сведения о преступном мире. В результате бешеный Чингиз, на совести которого было пять убийств, был застрелен при задержании, а группа Салаяна, трясшая подпольных миллионеров, получила долгую "прописку" в местах лишения свободы. За подобные услуги уголовному розыску Пчелке полагалось наказание, вовсе не относящееся в преступном мире к разряду исключительных, - смерть.
