Фридрих Незнанский - Стая бешеных
«Все-таки кто-то провалился в шахту лифта, – мелькнула мысль. – Хотя при чем тут собака?»
– Я тут живу, – сказала она остановившему ее милиционеру.
– Документы, пожалуйста.
Ирина показала прописку, милиционер ее пропустил, и тут она увидела лежащее на газоне тело девушки. Из-под головы вытекла бурая лужа крови. Посиневшие руки вцепились в кусок выдранного из земли дерна.
Ирина эту девушку знала. Она жила на одиннадцатом, кажется, училась. Кое-кто даже говорил, что они с Ириной похожи.
Как же ее звали? Наташа? Точно, вон ее мать. Ужас, что тут случилось?
– Что тут случилось? – спросила она кого-то.
– Застрелили, – ответили Ирине. – Говорят, профессионально.
– Как?! За что?!
– Да кто их знает?
Проходить мимо девушки было страшно. Над трупом склонились медэксперты, бесстыдно задирали одежду. Белый плащ, точно такой, как на Ирине, был измазан в крови и пыли. Ужас, что делает с человеком смерть! Каким уродливым становится тело.
Ирина шагнула ближе, и это было чисто женское любопытство. Дело в том, что свой плащ она купила в Женеве, во французском бутике. Стоил он уйму денег. Неужели и у студентки такой же плащ?
Но вблизи Ирина сразу поняла, что плащ убитой был сделан где-нибудь в Корее или в Турции, а значит, стоил недорого и куплен, скорее всего, был на вещевом рынке.
Это Ирину, как ни странно, успокоило. Она вообще не любила носить вещи, которые сделаны в миллионах экземпляров.
Глава 13. ИСПЫТАНИЕ.
– Подъем, козлы вонючие! Выходи строиться на зарядку!
Этот крик, каждое утро будивший Сынка с еще полусотней людей, стал уже чем-то если не родным, то во всяком случае привычным. Люди вскакивали с коек и, мотая головами, чтобы стряхнуть цепкие остатки сна, выуживали из-под матрацев одежду и обувь, спрятанные туда, чтоб не сперли.
Сынок сегодня своей обуви под подушкой не обнаружил. Одежда была на месте, а башмаков и след простыл. Хороших башмаков, еще почти новых, не рваных.
Свистнули.
Натянув штаны и куртку, он огляделся по сторонам, вглядываясь в лица соседей. Но рожи эти были непроницаемы и глухи, как стена. Знают ведь, сволочи, точно знают. Хоть один да видел, чьих это рук дело. Но разве скажут? Можно, конечно, дать в лоб любому из них, отобрать его шкары, и он тогда точно скажет, чьих это рук дело. Даже если не знает, все равно разнюхает.
Но вся беда в том, что у Сынка был сорок шестой размер обуви. Больше в казарме такой лапы не было ни у кого, или почти ни у кого. Всего пару человек могли заинтересовать такие безразмерные башмаки.
– Выходи строиться, бараны колхозные! Бегом, твою мать! – орал отработанным командирским голосом бугор Степка. Сам он при этом сидел на стуле и листал газету. Особым шиком считалось – читать по утрам газеты, отдавая при этом команды. И не важно, что газета датирована началом прошлой недели и половина ее уже использована по второму прямому назначению. Важен сам факт – все быдло суетится, побежит сейчас махать руками, тереть свои рожи под холодной водой вонючим хозяйственным мылом, а ты тут сидишь у всех на виду и просматриваешь прессу.
Весь контингент потянулся к выходу, зябко поеживаясь и зевая до хруста за ушами. Когда вышел последний, Степка встал, аккуратно сложил драгоценную газету вчетверо и спрятал за пазуху, чтобы было что читать завтра. Он уже хотел выходить вслед за всеми, но вдруг заметил, что на нарах кто-то сидит. Вот прямо так нагло сидит и не собирается никуда торопиться. Бугор даже дар речи потерял на какое-то время.
– Эй, Сынок, а ты чего расселся? – поинтересовался он наконец. – Что, в танке?
– Обувь сперли, – спокойно ответил тот, не поднимаясь с кровати.
– А меня колышет? Бегом на зарядку!
Сынок вздохнул, поднялся с нар и нехотя пошлепал к выходу.
– Бегом, я сказал! – Бугор размахнулся и со всей силы пнул Сынка в зад.
Сынок остановился, вдруг повернулся и двинулся прямо на бугра. И только тут Степка сообразил, что они в казарме одни, что этот однорукий детина в полтора раза выше его ростом и что кричать и звать на помощь очень нежелательно – если бугор зовет на помощь простых смертных, то он уже больше не бугор.
– Эй, ты чего? – сам того не желая, Степка попятился от Сынка. – А ну бегом на зарядку, я сказал!
Сынок остановился. Положил руку бугру на плечо и спокойно сказал:
– Не делай больше так, ладно?
– Что? Да ты с кем разговариваешь, перхоть петушиная?! – Бугру никак нельзя было показывать страх перед этой гориллой.
– Не надо больше так делать, – повторил Сынок и, повернувшись, побрел к выходу.
– Это ты мне указываешь? Это ты, козел, с бугром так разговариваешь? Забыл, как тебя наказали? Хочешь, чтоб еще раз пописали? Так я тебе сейчас… Да я тебе…
Как это так случилось – Степка и сам не мог понять. Нога как-то так сама потянулась и опять пнула Сынка. Степка-то как раз не хотел, а нога пнула.
– Ой… – отскочив назад, Степка глупо заулыбался, как нашкодивший мальчишка.
Сынок повернулся, подошел к нему и легонько ткнул кулаком в грудь. От этого тычка Степка охнул, согнулся пополам и упал на пол. Ни слова не говоря, Сынок взял его за ногу и потащил к выходу.
– Пусти, сука, убью… Ну все! Если не отпустишь, я тебя…
Сынок прямо за ногу поднял Степку над полом, раскачал и отпустил.
– А-а-а! – Пролетев пару метров, бугор с грохотом шмякнулся на пол. От боли перед глазами зачирикали птички. Когда эти птички улетели, Степка с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Сынка нигде не было.
Жутко болела спина и ныл затылок, которым он грохнулся о дощатый пол. Но это не страшно, впервой, что ли. Главное, что никто не видел, – значит, Степка все еще бугор. С этим детиной он еще найдет, как разобраться, главное, чтоб не разжаловали…
Башмаки свои Сынок так и не нашел. Во время зарядки и завтрака обшарил глазами полторы сотни пар ног – больших, маленьких, кривых, хромых, косолапых. Его башмаков на этих ногах не было. Впрочем, и немудрено, рассудил он трезво, кто же с утра наденет башмаки, которые стащил ночью? Такое может сделать только какой-нибудь неопытный воришка, но здесь-то все такие ушлые – кого хочешь разуют-разденут, да он им еще и должен останется.
На работу пришлось идти босиком. Никого это, правда, совсем не волновало – на дворе лето, тепло, сухо.
Основную часть бомжей развели, как здесь это называли, «по секциям». Сынок с первого дня был нелюбим местными командирами и его ставили на самую тяжелую работу.
Работать сегодня Сынку предстояло там же, где и всегда, – на разгрузке цемента. Целыми днями в монастырь шли груженные цементом машины. Их разгружали, цемент складывали под навесом. Потом за цементом приходили другие машины, которые надо было загружать. Откуда приходили одни машины и куда уходили другие – оставалось только догадываться.
Работа эта Сынку нравилась. Мешок ставили ему на спину и он нес его от одной точки до другой. Порожняком обратно, опять мешок на спину и опять от одной точки до другой. Он с одной своей рукой вполне справлялся с этим нехитрым действием. В перерывах между машинами можно поваляться под навесом и подремать или послушать, о чем болтают соседи. Но те обычно хвастали друг перед другом, какими важными людьми они были до того, как с ними случилось страшное несчастье, и поэтому слушать их было противно. Бугры, от которых о многом хотелось узнать, в разговор с работягами не вступали.
Сегодня его снова отправили на погрузку. Машина уже стояла у ворот, к выходу передом – к бомжам задом, как избушка. Сынку уже поставили на спину мешок, уже он его отнес и аккуратно, чтоб не порвать, поставил под навес, когда его позвал бугор:
– Эй, калека, хромай сюда!
Отряхнув цемент с плеч, Сынок подошел.
– Иди, там тебе другую работу припасли, – сказал бугор и кивнул в сторону другого надсмотрщика. – Там сделаешь и бегом сюда. Через полчаса тебя нет – я в гневе. Все понял?
– Все. – Сынок кивнул.
– Чего-чего?! Как отвечаешь? – Этот бугор, видно, когда-то был военным. – Не слышу, еще раз!
– Так точно, товарищ охранник, будет исполнено! – браво выкрикнул Сынок, вытянувшись по стойке «смирно».
– Молодец, Сынок! Шаго-ом ар-рш!
Прошагав несколько шагов как заправский вояка, Сынок подошел к длинному худосочному бугру по кличке Исмаил. Кличку эту ему дали, наверно, из-за его раскосых глаз, а может, из-за того, что он говорил с каким-то легким неуловимым акцентом.
– К садовым домикам топай, – тихо промямлил Исмаил, – работа там тебя ждет.
Садовыми домиками называли два нужника, которые одиноко стояли в дальнем углу за бывшей трапезной, рядом со свалкой. Нужники тоже были одной из привилегий бугров. Остальные вынуждены были справлять свою нужду в огромном сортире с длинным рядом очков, причем и мужчины и женщины вместе. Правда, буграм, чтобы воспользоваться этой привилегией, иногда приходилось тащиться из одного конца монастыря в другой, но все неудобства искупались сознанием собственной исключительности.
