Ирина Комарова - Дивная золотистая улика
Володя допил чай и начал искать куртку.
– Что за черт? Она же здесь, на стуле была, точно помню!
– Я в шкаф убрала.
Нина открыла створки, и Стрешнев заметил рядом со своей потертой одежкой мое золотистое чудо.
– Ух, ты! Это кто же у вас так прибарахлился? – коротким взглядом он оценил длину плаща и повернулся ко мне: – Твое приобретение, Маргарита?
– Мое, – призналась я. И даже быстренько примерила – хвастаться обновкой мне еще не надоело. – Как?
– Шикарно! – похвалил Володя. – Где брала?
– На Губернском рынке. Там на втором этаже, в самом конце есть такой…
– Подробности непринципиальны, – перебил он. – Главное я усвоил: на Губернский ближайший месяц мою Наталью пускать нельзя, сдоньжит. Спасибо за ценную информацию.
– Мы в расчете? – ехидно осведомился Гошка.
– И не мечтайте! – отрезал Володя. – Расплачиваться вы пока не начали.
Он прихватил горсть крекеров и умчался по своим делам.
Баринов молча перебирал оставленные Стрешневым листочки с записями. Мы с Гошей ждали. Наконец, шеф поднял голову.
– Ладно. Ничего нового мы не узнали. За исключением того, что бомж оказался не бомжом, а просто алкашом. По крайней мере, это упрощает его поиски. Рита, вот адрес, поезжай к нему, поговори. Гоша, ты продолжай трясти сотрудников Воронцова.
– А с Котельниковыми что? Или Рита одна будет вести?
– Пока одна. А ты не тяни – быстрее сделаешь, быстрее освободишься, быстрее к ней присоединишься.
Гоша помялся, потом неуверенно попросил:
– Сан Сергеич, может, я хоть к Поршневу вместе с ней съезжу? Не хочу Ритку одну к этому алкоголику отпускать! Дело недолгое, мы до обеда обернемся! А мне спокойнее. Потом сразу за Воронцовскую команду возьмусь, честное пионерское!
– Хм, – шеф перевел взгляд на меня. – Ты как, не обидишься, если на визит к Поршневу я тебе охрану выделю?
– Да что ж я, совсем глупая, обижаться! – искренне ответила я. – Мне с Гошей тоже спокойнее.
– Значит, так и сделаем.
Олег Гаврилович Поршнев жил в старой панельной пятиэтажке. Жильцы явно не были озабочены благоустройством своего дома. Дверь в подъезд болталась на одной петле, стены грязные, лестница покрыта окурками, словно толстым вонючим ковром. Я тихо порадовалась, что поменяла шикарный плащ на старенькую куртку, гораздо более уместную в этой мрачной обстановке.
Мы без приключений добрались до пятого этажа и остановились перед дверью довольно странного вида. Когда-то, еще в прошлом веке, заботливый хозяин аккуратно обил ее сосновыми реечками и покрыл лаком. В те далекие времена дверь, наверное, смотрелась весьма аристократично. Нашим же глазам явилась аристократка вконец опустившаяся. Там, где лак не ободрался, он был покрыт жирными дурно пахнущими пятнами, плесенью и простой грязью. Дверная ручка отсутствовала, звонок тоже, причем так давно, что следы их существования скрылись под более поздними наслоениями. И номера на двери не имелось, он был незатейливо нарисован мелом на стене. Под номером неизвестный доброжелатель не поленился написать довольно длинный матерный стишок. Гошка задержался, прочитал внимательно и покачал головой:
– Рифма хромает. В целом неплохо – и смысл понятен, и метафоры сильные. Но рифма хромает.
– Ты у нас, оказывается, еще и литературный критик, – я постучала в дверь носком сапога. Прикасаться к ней руками мне не хотелось.
– А то! – Гошка бросил на стишок последний взгляд и повернулся ко мне. – Не открывает?
– Может, не слышал? – Я снова пнула дверь носком сапога. Звук, действительно, получился не слишком громкий.
– Может и не слышит, – согласился Гоша и решительно постучал кулаком. Хорошо иметь небрезгливого напарника.
– Кто там еще? – дверь распахнулась, и мой взгляд уткнулся в тощую грудь, прикрытую грязной майкой. – Чего надо? – услышала я откуда-то сверху.
Я подняла голову. Да, скажу вам, зрелище не для слабонервных. Напоминаю, что сама я далеко не Дюймовочка и Гошка до двухметровой отметки всего три сантиметра не дотягивает, но этот парень возвышался над нами как Пизанская башня. Сравнение именно с этой жемчужиной итальянской архитектуры пришло мне в голову потому, что парень тоже стоял с заметным наклоном. Если бы он отпустил дверную ручку (с внутренней стороны эта полезная деталь имелась), то, скорее всего, рухнул бы прямо к нашим ногам.
– Так это, чего? – повторил парень, качнулся и громко икнул.
– Поршнев, Олег Гаврилович? – строго спросила я.
– Ну?
– Мы к вам по делу Котельниковой. Позвольте войти.
Я сразу, не отвлекаясь на вежливые вступления, перешла к делу. Не хотелось давать Олегу Гавриловичу время на то, чтобы задуматься: «А имеют ли эти двое право являться ко мне и задавать вопросы?» Могла не трудиться. Поршнев, как тут же выяснилось, вовсе не был склонен к отвлеченным размышлениям. Он опять икнул и деловито уточнил:
– Выпить есть?
– Выпить нету, – доброжелательно, но твердо ответил Гоша. – Извини, друг, мы на службе.
– Гражданин Поршнев, – напомнила я о себе, – может, пройдем в комнату? Нам надо задать вам несколько вопросов.
– В комнату? – он тупо посмотрел на меня и вдруг очень неуместно и неестественно засмущался: – Так это, что там в комнату, зачем? У меня там не убрано, и вообще… давайте лучше на кухню.
– На кухню, так на кухню, – кивнул Гоша. – Сюда, что ли?
Он прошел по коридору и повернул направо. Я двинулась следом. Хозяин дернулся было, позабыв отпустить дверную ручку, выругался, захлопнул дверь и, придерживаясь правой рукой за выкрашенную темно-синей масляной краской стену, побрел за нами.
Гоша выдвинул из-под грязного замусоренного стола табурет для меня и гостеприимно указал Олегу (ну не поворачивается у меня язык называть его по отчеству: Гаврилович! Как это Котельникова Сантану назвала – «худосочное недоразумение»? К Олегу это определение подходило гораздо больше) на второй, стоящий у стены:
– Присаживайся. Поговорить надо.
– Так это, чего сидеть-то насухую? – Поршнев неожиданно быстро придвинулся к Гоше и горячо зашептал: – А может, пусть твоя девчонка сбегает? Тут совсем рядом, в соседнем доме магазин! А лучше, знаешь, ну его этот магазин! В первом подъезде одна тетка спирт бодяжит и берет по-божески! Так это, ты дай мне денег, я сам сбегаю! Мигом обернусь, не сомневайся!
– Я же сказал, мы по делу пришли, – строго осадил его Гоша и подтолкнул в сторону табурета.
– Так это, я разве против? – Олег послушно сел. – Мы бы только по три булька, чтобы язык ловчее шевелился.
– Извините, но мы действительно не можем вас поить, – вмешалась я. – Нам поговорить надо, а с пьяным какой разговор?
– А я что сейчас, трезвый что ли? – обиделся Поршнев. – У меня, между прочим, уже второй день белая горячка.
– «Белочка»? – не поверил Гоша. – Не похоже.
– Вот те крест! – Олег истово перекрестился. – Самая натуральная белая горячка! Видения вижу!
– Черти? Розовые слоники? Или маленькие зеленые человечки?
– Нет, женщина! Та самая! Так это, которая мужа убить хотела! Мне ее в ментовке показали, я еще протокол подписал!
– Ах вот оно что. Так ты успокойся, это не видение, это самая натуральная реальность. Все было на самом деле: и ментовка, и опознание, и женщина. И протокол тоже был.
– Ты меня не путай, – раздраженно взмахнул рукой Поршнев. – В ментовке женщина была, это я знаю не хуже тебя. А вот потом, когда я ушел… Меня ведь отпустили, а она там осталась. И я нигде не задерживался! Муторно мне там, в ментовке, так это, я прямым ходом на лестницу и в дверь! А на улицу вышел и сразу, как кирпичом по башке, – она! Стоит под деревом и на меня смотрит! Так это, я глазам своим не поверил, ущипнул себя за руку – стоит! Пацан мимо пробегал, я его за шиворот хватаю, спрашиваю: «Бабу под деревом видишь?» А он глазами хлопает: «Какую бабу?» Я оборачиваюсь, нет никого! О как! Я сразу и понял: вот она, белая горячка! Так это, надо, думаю, срочно выпить. А с собой нету ничего – в ментовку ведь с пузырем не пойдешь! Я бегом домой. Так это, веришь – нет, баба всю дорогу поблизости мелькала, даже во дворе показалась. Достала просто! Главное, не похожа совсем! А все равно – она! Разве такое без белой горячки может быть?
– Подожди, я не понял, – Гошка поднял руку и пощелкал пальцами. – Что значит – не похожа? Ты одну женщину видел или двух?
– Так это, одну, конечно! Только в разных местах и с разными лицами!
– Не понял, – повторил Гоша.
– Да кто же такое на трезвяк поймет? Я поэтому и рванул домой – у меня бутылка стояла, чуть начатая. Так это, я ее в два глотка выпил, клянусь!
– Хорошо, давай по-другому. Сначала про ту женщину, что в ментовке видел. Ты ее хорошо помнишь?
