Елизавета Михайличенко - Неформат
— Да, Света! Именно — безупречным, это вы хорошо придумали. Потому что если есть большое бабло, всегда есть много претендентов на него. И побеждает самый достойный. То есть, я хотел сказать — самые достойные. Так?
Так нас стало трое. И прайд принялся поедать добычу. Себе Санька заказал «нет расизму!», мне «генсека», а к водочке велел подать соленья, названные здесь «посол Советского Союза». В результате Санька ел блины с черной икрой, я — язык с хреном, а «Артек» оказался клубникой со взбитыми сливками.
Вот за поеданием этого десерта, макая красногалстучные ягоды в белоснежную пионерскую блузу сливок, Светик и сообщила, что вообще-то появилась у нее одна зацепочка. Оказалось, Умница как-то пронюхал (а скорее всего узнал от Наума), что пару месяцев назад Эфраим долго уговаривал знакомого эмиссара Сохнута подписать какое-то липовое ходатайство о регистрации в Москве некой особы. Имя и фамилию особы эмиссар, естественно, не запомнил, но отказать бывшему коллеге не смог. Хуже всего то, что никаких следов этой бумаги в московском Сохнуте не нашли. Излишне говорить, что дама там не только не работала, но и вообще не появлялась. Но раз Эфраим так упорно уговаривал эмиссара, то выходит, что есть у него в Москве женщина, ради которой он готов суетиться.
— Отличная информация! — похвалил я и наконец-то нашел повод задать мучивший меня вопрос. — Это когда Фима все нам передал? Вместе с заданием, или отдельно расстарался?
— Сёдня, — сказала Светик. — А задание вчера заслал. Этта, надо тетку нарыть.
— Нароем, — кивнул Санька. — Раз у вас в Сохнуте не осталось копий, найду подлинник. Связей хватит. Не факт, конечно, что разыскиваемая выведет нас на разыскиваемого, но попытаться надо. Так?
— О, — оценила Светик. — Александыр, вы начинаете зажигать.
Санька смотрел, ожидая разъяснений, не дождался и заявил:
— Мы его так или иначе найдем. У меня другого выхода нет. Но это полдела. Нам еще с ним долго говорить придется. А вот с этим хуже. У меня все занято. Где мы его изолировать будем?
— Какие вы тождественные, — вздохнула Светик. — Я Мутанту уже вкликивала. Наш раввин с Плоткиным буддет разговаривать. Ваше дело его пасти, чтоб был доступен, када нада.
Санька долго и искренне смеялся. А я так, криво и формально склабился. Надо же, до последней минуты надеялся, что Умница — мудак, а не предатель. Зато Светик у нас чиста. Иначе не выболтала бы, что задание — свежак.
— Света, Света… — похохатывал Санька. — Вы представляете себе человека, который украл много денег и все время боится, что его найдут и деньги отберут? И здоровье попортят? Сколько, по-вашему, такой человек может не замечать, что его пасут?
— Действительно, Светик, — сказал я. — Надо вносить корректировки в план. Теперь, когда мы знаем, что он прячется не только от несчастной безобидной жены, но и от несчастных небезобидных кредиторов, надо его поймать и изолировать.
— Оксюморон прав, — в унисон со скрипом венского стула признала Светик. — Ну… есть у меня логово.
— Что за логово?
— Дача.
— С подвалом?
— Сы.
Санька заволновался:
— Света, а вы одна там живете?
— Сы кобелем.
Санька беспомощно на меня посмотрел. А я развел руками. Тогда он сконцентрировался, явно произнося что-то про себя. Наверное, «омммммм».
— В смысле? — наконец проговорил Санька ласково-ласково, спокойно-спокойно.
— Бесссмысла. Просто. С кобелем. Ник О'Лай. А чё вы меня так мониторите, Александыр?
Санька явно на что-то решался. Он метал в меня какие-то странные призывные взгляды, прося то ли о поддержке, то ли о пинке. Наконец, выпалил:
— Света! Подвал ваш все равно нужно оборудовать, чтобы правильно содержать в нем Плоткина. Не мог бы ваш Николай недельку пожить в другом месте?
Светик уставилась на Саньку, как тигр на соевую котлету:
— Не-е… Сдохнет от тоски. А чё, он нам не помеха. Он тихий.
— Извините, Света. Я все-таки спрошу напрямую. Николай — это мужчина или пёс? — не выдержал Санька.
— Шарпей. А чё?
Вот и собачка появилась. Надо держать ухо востро. Санька мне тоже нравился все меньше — в нем вдруг появилась какая-то суетливость, словно он вихлял задом.
— Значит, я перебираюсь к вам. Лучше прямо сейчас, времени у нас немного.
Светик пожала плечами:
— А дома не заругают? Гы. Мутант, ты с нами хостишься?
Санька состроил мне страшную рожу. Знал я, что это обозначает, помнил. Но не оставаться же в гостинице без денег и документов. Кроме того, у Саньки это явно было острое временное помутнение рассудка от пережитого днем стресса. Светик не только не подходила под Санькин стандарт, она вообще близко под этой стрелой не стояла. Поэтому я со спокойной совестью твердо заявил, что конечно же выезжаю вместе с оперативной группой на место будущего преступления, причем с заездом за вещами и выписыванием из гостиницы…
… Может быть, эту ночь мне все-таки нужно было провести в «Белграде», даже с риском для жизни. Потому что в нашей мальчиковой спальне до рассвета горел свет. Санька метался, курил, смотрел на звезды, приманивал О'Лая, планировал новую сказочную жизнь на Плоткинские деньги и объяснял мне, дураку, что наконец-то встретил женщину, которая ему по-настоящему интересна, а значит — нужна. А все, что было до сих пор — жалкий ширпотреб для потребителей глянцевых журналов. А вот Света…
— Неформат, — простонал я, пытаясь ухватиться за подножку уходящего сна.
11. Первая добыча
Сквозь сон я слышал, как Санька куда-то звонил, как лаял шарпей, как падала на кухне посуда и мучился предчувствием, что вот-вот меня растолкает бодрый Санька и сообщит, что яичница остывает, кони под седлом, а дело не ждет. Предчувствие меня не обмануло.
А вот на Светика все это обрушилось явно нежданно. Она оказалась ко всему этому не готова и демонстрировала чудеса некоммуникабельности. Светику явно казалось верхом цинизма, что ее достают в собственной норе, да еще утром, до первой выпитой чашки кофе, до первой выкуренной трубки, до душа и макияжа и вообще до того, как она сама это позволит.
— С добрым утром, Света! — радостно приветствовал ее Санька в цветастом переднике.
На что босое бледное нечто, спускавшееся в белом балахоне по скрипучей лестнице, выдохнуло:
— Доброе утро — это оксюморон, Оксюморон, блянах.
Светик обитала в логове, это она не соврала. Здесь ей было явно хорошо и комфортно, причем хорошо и комфортно было только ей. Двухэтажный деревянный домик был обжит, разношен и переполнен всяким хламом по самое не могу. По мне — он был похож на выброшенную на песок с полвека назад шхуну. Краска везде облезла, дерево рассохлось, а появившиеся трещины штопали только пауки.
— Как в музее у бабы Яги, так? — сказал Санька восторженно. — Ох, мне мои евроремонтные хаты надоели…
Мы с Санькой уже пили кофе, а Светик все еще с отвращением клевала жизнерадостную загородную яичницу, когда Саньке позвонили на мобильный. Он прихлебывал в трубку, одобрительно хмыкал и, наконец, победно объявил нам, что бумажка найдена и ее ксерокопию можно забрать в любой момент, а можно и не забирать, потому что ее содержание он и так знает. Короче, по просьбе Сохнута, в августе, их референт Ольга Павловна Кабанова прописана по нижеуказанному адресу.
— Тащицца туда… — с ненавистью сообщила Светик в пространство. — Этта у Речного вокзала, ы?
— Так, — с готовностью подтвердил Санька. — Точно.
— А подвал? — с надеждой пошарила Светик по вариантам. — Че там с дизайном? Ведь еще не все?
— Какой подвал? А, подвал, — сказал Санька. — А что — подвал. Надо посмотреть.
— А че вы всю ночь шумели тада? — удивилась Светик. — Скреблись. Я думала — в подвале шарите. Парашу там, че еще, небо в клеточку. Нары.
— Ха-ха, — сказал Санька. — Боренька, ты не слазишь, не взглянешь? — он страшными глазами указал мне вон.
Я вздохнул и пошел к выходу.
— Э, Мутант! — позвала Светик. — Ты куда? Во, подвал. Под столом.
Подвал, действительно, начинался сразу под столом. Поднять квадратную крышку и там — лесенка в неглубокий пустой погреб. Светик включила мне свет, и стало видно, что в углу есть старый стеллаж, а у стены тянутся две трубы.
— Нормально, — сказал я. — Пойдет. Главное — труба есть.
— А че в этом главного?
Санька с удовольствием достал наручники и помахал ими:
— Прикуем и все дела, так?
— Ахха! — сказала Светик. — А ну, дайте… Реальные… а че они такие тяжелые?
В ее глазах блеснул детский интерес и придал некоторую определенность Светикиному неопределенному возрасту. Умница, сволочь, детский труд использует. Впрочем, я в ее годы уже непустые погоны носил.
Санька смотрел, как Светик взвешивает на ладони наручники, и по лицу его блуждала романтическая блудливая улыбка. Да, именно в таком сочетании. Он перехватил мой взгляд, быстро стер улыбку, смигнул маслянистость глаз и солидно ответил:
