Анна Данилова - Правда о первой ночи
И вдруг мы вырулили на мост! «Это Босфор, Валя, смотри…» – кинула мне, как подачку, Ева, и от волнения волосы у меня на голове зашевелились.
Понеслись вперед, оставляя позади себя толпы любителей рыбной ловли с припаркованными вдоль перил роскошными авто… Ева хоть и молчала, но я кожей чувствовала, что она вновь напряжена, что с ней не все в порядке. Я вдыхала полной грудью свежий морской воздух, замешенный на гари выхлопных газов и пыли, и мне почему-то хотелось плакать. Я все еще не могла поверить тому, что я не в России, а в чужом и гигантском городе Стамбуле, что мимо меня проплывают минареты мечетей, пингвинистые, закутанные во все темное, с белыми платками на головах тетки-мусульманки, носатые смуглокожие мужчины, небритые, заросшие, и ни одного, ни одного русского светлого лица!
И тут я услышала густой, смачный, площадный мат – это Ева, заметив в одном из переулков, ведущих к набережной Босфора, черный автомобиль, не смогла сдержать эмоций…
Мюстеджеп прибавил газу, и наш автомобиль на страшной скорости свернул в проулок, промчался несколько метров и, заехав под зеленую живую арку, вдруг замер, едва не уткнувшись в большой розовый куст, – перед нами раскинулся кёшк Наима.
Глава 23
Мюстеджеп не поверил, что за нами увязался «хвост». Он всю дорогу подтрунивал надо мной и смеялся над моей мнительностью, потому что таких автомобилей, черных, длинных «Мерседесов», в Стамбуле тысячи, и номера мы, конечно, не запомнили на такой-то скорости, но мне было почему-то грустно. Вместо того чтобы показывать Валентине город, рассказывать про Стамбул, хотя бы немного побыть в роли гида, я устроила самую настоящую панику, решила, что за нами кто-то следит, едет… А этот, последний «Мерседес», который мы встретили уже неподалеку от дома Наима… Откуда бы ему взяться? Мнительность. Конечно. Если я не уломаю Наима и он не достанет мне пистолет, чтобы я расправилась с Александром и его новой старой подругой, мне придется действовать самостоятельно, я даже знала, к кому обращусь в этом случае. Мнительность, как же… Как тут не быть мнительности, когда я замышляю такое дело… Наим, а ему нельзя лгать, станет отговаривать меня от этого, скажет, что ревность – не самый лучший советник, но убеждать будет недолго. Он поймет, что сама мысль об убийстве сладка, как глоток холодного вина в жаркий полдень, что, только убив Александра, я смогу успокоиться и жить дальше… Поймет и поможет мне с алиби. И Валентину не обидит, поможет ей устроиться в жизни, если со мной что случится…
Наим. Я не видела его почти год. Как-то так получалось, что мы не совпадали – ни в Москве, ни в Стамбуле. Он очень занятой человек, очень… Или же просто не хотел видеть меня? Боялся, что ему будет больно?
Я думала обо всем этом, пока мы неслись сломя голову из аэропорта к нему домой. Мюстеджеп радовался моему приезду, я видела это по его глазам, да и чувствовала, что там, куда мы едем, нас тоже с нетерпением ждут, что наш приезд в этот дом станет праздником.
Мы вышли из машины и, пройдя по дорожке между розовых кустов, остановились перед калиткой – это был один из входов в сад Наима. Мюстеджеп нарочно привез нас сюда, чтобы я успокоилась и не думала больше о преследователе, что даже если он и был, то не понял, к кому мы приехали, в какой из трех, расположенных прямо на берегу Босфора, дом. Сад был тенист, ухожен и благоухал цветами, растущими на клумбах и в многочисленных мраморных чашах. Валентина, потрогав крепкие, словно мускулистые, ветви инжира, приняла его за каштан. Я понимала, что у нее легкий шок в связи с приездом, что она чувствует себя неуверенно, всего боится и больше всего – меня, но в душе обещала себе, что вот сейчас, еще немного, и я, успокоенная, наконец-то смогу уделить ей должное внимание, что я все объясню и расскажу ей, но время шло, мы довольно долго ехали к Наиму, а я так и не смогла найти ни нужных и теплых слов для нее, ни настоящей искренней улыбки, ничего… Вся была как комок нервов. И уже не ревность к Александру, а какая-то непонятная, болезненная усталость сделала меня такой.
Мы подошли к широкой мраморной лестнице, и здесь, среди колонн и растущих в кадках пальм, вдруг увидели павлина! Валентина схватила меня за руку. Впечатлительная девочка.
– Это и есть Наим, – пошутила я, ущипнув ее за щеку.
Глава 24
Подойдя к дому, я увидела сначала павлина, а потом заметила красивого, лет шестидесяти, мужчину, высокого, со светлой кожей и копной снежно-седых волос. Он больше походил на старого еврея, нежели на турка, каким я себе представляла Наима. В его лице проскальзывало что-то птичье, наверное, его делал таким крупный, похожий на клюв, нос, глаза же были темными, спокойными, веселыми. Он подхватил Еву и закружил, прижимая к себе и бормоча что-то на своем птичьем языке… Они оба радовались встрече, Наим поставил свою русскую гостью перед собой и долго смотрел, словно не мог наглядеться, нарадоваться.
– Наим, вот Валентина, моя подруга, про которую я тебе писала. – Раскрасневшаяся Ева, явно смущаясь, представила меня своему султану. Хотя нет, на султана он явно не тянул – слишком по-европейски выглядел: легкая светлая рубашка с закатанными рукавами и заправленная в белые джинсы, белые теннисные туфли.
– Привет, – улыбнулся мне Наим, – как тебе Стамбул?
Он говорил по-русски почти без акцента! Это радовало меня, хотя я не могла понять, почему они оба, Ева и Наим, не могли хотя бы из уважения ко мне разговаривать между собой на русском. Видимо, турецкий язык был им обоим ближе, он роднил их.
– Я мало что видела, одну дорогу да немного крепостной стены, – покраснела я, чувствуя, как мне трудно говорить с этим человеком.
– Мы потом покатаемся по городу, я сам расскажу о Стамбуле, он понравится тебе… А теперь – в дом. Айтен приготовила ужин. Ты помнишь Айтен? – обратился он уже к Еве. – Она до сих пор с нами…
Ба! Да у него есть жена! Какая неожиданность, если учесть, что до этого момента я была уверена, что между Евой и Наимом существуют (или хотя бы существовали), мягко говоря, романтические отношения. Айтен… Интересно, как выглядит эта женщина, жена миллионера, наверное, молоденькая смазливая девчонка или, напротив, закутанная в темные одежды, истерзанная многочисленными родами тетка?
Из глубины дома вышел Мюстеджеп и что-то сказал, обращаясь к Наиму, тот кивнул головой:
– Айда, сейчас немного колы, лимонада, а потом поужинаем…
Гостиную они называли салоном. Это была просторная комната, устланная коврами, по периметру которой стояли широкие, мягкие на вид диваны, покрытые узорчатыми голубыми покрывалами, а в центре, на скатерти густого фиолетового цвета с золотистым орнаментом, стоял круглый, низкий, чуть повыше пола, стол темно-вишневого цвета, с бортиками, вокруг которого были разложены красные большие подушки.
Внезапно появившаяся здесь маленькая женщина с коротко остриженной головой, в черных брючках и белоснежной блузке, расшитой бисером, с очень добрым лицом и огромными карими глазами, подошла ко мне и обняла, поцеловала в обе щеки и только потом, после небольшой паузы, в течение которой она с улыбкой и со слезами на глазах разглядывала Еву, поцеловала и ее.
– Привет, Айтен. – Ева тоже смотрела на нее с какой-то особенной нежностью. Я поняла вдруг, что эти женщины когда-то были очень близки, и Ева, возможно, жила в этом доме продолжительное время. Но то, что это была не жена Наима, я почувствовала сразу. Возможно, служанка или сестра.
– Кола? Лимонад? Кофе? – спросила меня Айтен, проворно выкатывая из угла столик и на моих глазах разбирая его на три изящных столика с гнутыми ножками.
Я не успела ничего ответить, как Айтен, мягко и неслышно ступая, вышла из комнаты. Наим сел рядом с Евой на диван и сжал ее руку. Мюстеджеп расположился напротив меня, словно специально для того, чтобы подбадривать взглядом. Снова вошла Айтен, заметалась по комнате, что-то расставляя, подкатывая столики к диванам, и вскоре на них появились серебряные тарелки с засахаренными орехами, печеньем, неизвестными мне сладостями, мандаринами и виноградом. Прямо передо мной на столе появился стеклянный кувшин с соком и стакан…
– Мы, мусульмане, не пьем спиртного, нам Коран не позволяет, – сказал Мюстеджеп. – Только колу, сок, кофе…
Уверенная в том, что это шутка, я улыбнулась: как это так – только колу, сок… Где это видано? Но ни Наим, ни Мюстеджеп, радуясь встрече с нами, так и не выпили ни глотка вина или чего-нибудь покрепче, Айтен не принесла даже пива – мужчины на самом деле пили лишь колу и сок. И только Ева, немусульманка, попросила принести холодной водки и маринованных овощей. Я видела, как напряжена она, и понимала, что ей не терпелось поскорее остаться с Наимом наедине, чтобы объяснить ему цель нашего приезда, – ведь мы приехали в Стамбул искать мою мать. Хотя я понимала, конечно, что у них, помимо этого вопроса, были и свои, общие дела. Мюстеджеп предложил мне после ужина отправиться в Кадыкёй, погулять по центру города, послушать уличных певцов. Я согласилась, поскольку уже не испытывала того страха, какой охватил меня в первые минуты после того, как наш самолет приземлился в аэропорту Ататюрк и я поняла, что обратного хода мне нет… Надо признаться, что этот парень понравился мне, особенно его улыбка, думаю, что и Ева была к нему неравнодушна, ведь он настоящий восточный красавец: густые вьющиеся темные волосы, матовая, чуть тронутая загаром кожа, тонкий, с горбинкой нос, слегка выпуклые, сверкающие из-под загнутых ресниц, черные глаза и словно нарисованные ярко-розовым карандашом полные губы. За внешней хрупкостью и худобой, как мне казалось, скрывалось сильное, мускулистое и очень выносливое тело. Так, во всяком случае, рисовало мне мое воображение. Мюстеджеп взял в руки тарелку с орехами и сказал мне, чтобы я не стеснялась, что мы с Евой здесь, в этом доме – желанные гости, что Еву тут очень любят, а я, ее подруга – это и их подруга и тоже уважаемая, ну просто драгоценная гостья. Чтобы как-то поддержать беседу, я сказала, что в России очень мало знают о турках, а если и знают, то в основном с негативной стороны, что турки – развлечение для русских женщин, и наоборот – русские женщины служат для турецких мужчин красивой и дешевой забавой, и заранее извинилась, что говорю такие вещи. Я ждала, что после моих слов в комнате произойдет какое-то движение, все обратят свое внимание на меня и Ева, наконец, вспомнит о моем существовании, но ничего подобного не произошло – Мюстеджеп лишь рассмеялся в ответ и сказал вполне серьезно, что турки действительно очень любят русских женщин, потому что они – самые красивые в мире.
