Марина Серова - Ну и дела!
Он поводил пальцем по лежащему на столе под стеклом школьному расписанию.
— Она в соседнем кабинете литературу сейчас ведет у одиннадцатого класса. Да она и сама все расскажет. Ольга Николаевна как раз лет двадцать назад нашу школу окончила.
Поблагодарив бывшего футболиста, я вышла в коридор вместе со звонком на перемену. Широкий школьный коридор взорвался звуком и движением. Никогда в жизни не согласилась бы я работать в школе. Этот хаос передвижений, криков, желаний, симпатий и антипатий, не поддающийся никакому логическому упорядочению, — абсолютно чуждая для меня среда. Слава Богу, мой одиннадцатый класс давным-давно отшумел своими любовными страстями, и с тех пор школа меня оставила в покое и не входила в мое жизненное пространство. Я сегодня, наверное, впервые после выпускного вечера оказалась в среднем учебном заведении.
Оглушенная шумом и мельтешением перед глазами разнокалиберных ученических тел обоего пола, я едва не упустила вышедшую из кабинета Ольгу Николаевну. Я была уверена, что никогда эту женщину не видела, но ее лицо мне кого-то смутно напоминало. Кого, я так и не сообразила и решила не мучить свою память.
— Вы ко мне? — безразлично-приветливым тоном спросила она меня. — Пройдемте ко мне в кабинет.
Худенькая и невысокая, Ольга Николаевна уверенно рассекала штормящее море школьной перемены, оставляя за собой кильватерный след свободного пространства. Я пристроилась у нее за спиной и с удивлением наблюдала, как изменяется траектория мчащихся прямо на нее учеников, ни один из которых в нее не врезался и даже не задел. Меня же за одну минуту, которую я простояла в школьном коридоре, ожидая Ольгу Николаевну, дважды чуть не сбили с ног.
Наконец мы добрались до другого конца коридора, и Ольга Николаевна впустила меня в свой оазис тишины и спокойствия. Я перевела дух и защебетала свою легенду о журналистке, книжке и т. д.
— Когда это было, восемнадцать лет назад? — переспросила она. — Я тоже окончила эту школу восемнадцать лет назад. Как фамилия вашего героя, может быть, я его знаю?
Я достала из сумочки фотографию.
— Вот его последняя школьная фотография. Выпускной класс, — я протянула ей снимок.
— Это мой класс, — рассмеялась Ольга Николаевна. — А это я, — она указала на девчушку, стоящую впереди Когтя.
«Ну конечно, вот почему мне показалось знакомым ее лицо», — мелькнуло у меня в голове.
— Так кто из наших мальчишек вас интересует?
— Парень у вас за спиной. Ваня Когтев.
Ольга Николаевна побледнела и посмотрела на меня очень внимательно.
— Кто вы?
Я поняла, что что-то произошло и только чистосердечное признание поможет мне понять, что именно, и приблизиться к информации о Когте.
— Вы правы, я не журналистка. Я детектив. Частный детектив. Я никак не связана с милицией. Когтев… он связан с делом, которое я расследую по просьбе частного лица. Мне многое неясно в этой истории. Чтобы в ней разобраться, я должна понять, что он за человек.
— Когтев… Он страшный человек. Только я не понимаю… — Ольга Николаевна помолчала. — Это Дима.
— Какой Дима?
— Это Дима Сапелкин… Почему вы называете его Когтевым?
Признаюсь, это был удар в солнечное сплетение. Так, наверное, чувствуют себя боксеры в нокдауне. Откуда-то сверху падают секунды, отсчитываемые голосом судьи, и, если к исходу девятой ты не очнешься, тебе засчитают чистое поражение. Мои способности к логическому мышлению были ошеломлены этой информацией. Я просто не знала, что ответить на ее вопрос. Не объяснять же, что я украла в доме Когтя альбом с фотографиями, на которых — на всех — был человек, которого она называет Димой Сапелкиным.
— Что с вами? — услышала я голос Ольги Николаевны и вернулась в реальность. — Это действительно Сапелкин. Дима. Моя первая любовь…
— Извините, Ольга Николаевна. Меня ввели в заблуждение… Так это Дима… А Когтев?
— Вот же он.
Конечно же, она указала на того, кого я три дня искренне считала Сапером.
— Ольга Николаевна, не могли бы мы поговорить где-нибудь там, — я кивнула в сторону окна, за которым виднелась парковая зелень.
Она взглянула на часы.
— У меня сейчас окно — два урока. Пойдемте в парк.
Не знаю, может быть, избавление от назойливой школьной атмосферы подействовало на меня благотворно, но, пока мы шли от школьного двора до входа в парк, в голове у меня начало проясняться.
Рокировка. Классический прием не только в шахматах, но и в криминальных историях. Правда, чтобы его применить, нужно обладать хоть каким-то талантом к построению интриги. Для этого требуется изобретательный ум, тонкая наблюдательность, определенные актерские способности, умение просчитывать психологические реакции. Меня поймали на недооценке личности главного героя, на инертности мышления интеллектуалки, на высокомерии, выразившемся в первом слове, пришедшем мне на ум при попытке идентифицировать ситуацию: «Гопота!»
В подвале собственного гаража сидит Коготь, а Сапер, прикрывшийся его именем, заставляет меня его убить. Мотивов я по-прежнему не знаю, но ощущение близости разгадки уже овладело мною.
И как я подозреваю, разгадка будет связана с тем, что мне сейчас расскажет Ольга Николаевна.
К тому же я вспомнила предсказание магических костей, полученное мной в когтевском доме.
«Если человек расскажет вам, кого и как он любил, вы многое поймете».
Тогда оно мне показалось странным.
А ведь это случилось сразу после того, как ко мне в руки попали фотографии Сапера, Димы Сапелкина…
По узким асфальтированным дорожкам мы зашли на какой-то полуостров, заросший кустами. Ольга Николаевна уверенно вела меня на знакомое ей место. В конце полуострова в самой гуще кустов оказалась уединенная лавочка, со всех сторон загороженная от любопытных взглядов случайных прохожих. Ольга Николаевна жестом пригласила меня сесть.
Шагах в пяти от нас тихо колебалась светло-зеленая, основательно зацветшая поверхность паркового пруда.
Ольга Николаевна достала сигареты. Руки ее дрожали.
— Я думала, меня уже никогда не настигнет то время. Но оказывается, я и сегодня живу воспоминаниями о нем. Я поняла это, как только вы показали мне Димину фотографию. Это было безумное время молодой, детской еще жестокости чувств и желаний. Сладкое и страшное время.
Она замолчала.
Одинокая лодка проползла по гладкой поверхности пруда, сидящий в ней задумчивый пенсионер вяло шевелил веслами.
В принципе я уважаю воспоминания женщин о первой любви. Тем более если это главные для них воспоминания.
Не каждая из нас получает возможность жить сегодняшним днем. Энергия прошедших чувств — для скольких женщин это единственная энергия жизни. Ни одна из женщин в этом не виновата. В этом я уверена на все сто.
Но развивать тему женской солидарности мне сейчас очень не хотелось. Поскольку меня интересовали вопросы исключительно мужской психологии.
— Извините, Ольга Николаевна. Мне очень нужно понять отношения вашего Димы с Когтевым. От того, насколько я в этом разберусь, зависят судьбы по крайней мере трех человек.
Я не собиралась посвящать ее в подробности своих проблем с Когтем и Сапером. Ее личные пристрастия могли внести серьезные искажения в логическую структуру ситуации и основательно меня запутать.
— Когтева я ненавижу… Он исковеркал мою жизнь. Знаете, в то лето, после окончания школы, я серьезно собиралась его убить. С ножом приходила сюда, на эту лавочку. Глупое, детское желание, но до сих пор я, школьный учитель, хочу, чтобы этот человек умер. Я не смогла его простить. А Дима… он оказался слабым, безвольным человеком. Он не смог защитить нашу любовь.
— Ольга Николаевна, я не понимаю, Когтев соперничал с Димой из-за вас?
— Они дружили с детства, с первого класса. Дима из интеллигентной семьи, его мама преподавала сольфеджио в музыкальной школе, отец…
Он ушел от Надежды Васильевны к другой женщине, когда Диме было пять лет. Дима не простил его. Ему было пятнадцать, когда он рассказывал мне о своей семье. Он плакал, называл отца предателем, говорил, что ненавидит его…
Я гладила его как маленького, целовала его мокрые от слез глаза… Я была нужна ему и была этим счастлива. Он плакал, и я была рада облегчить его страдания, успокоить этого маленького мужчину. В тот момент я впервые почувствовала, что я женщина…
В то лето мы с ним были счастливы. Пока я не узнала, какую роль в его жизни играет Когтев.
Она вновь замолчала. Я понимала, что и в тысячный раз те давние переживания так же остры и мучительны для нее, как будто бы все происходило лишь вчера. Поэтому не торопила ее, зная, что сама все расскажет, остановиться уже не сможет.
Она достала еще одну сигарету и молча курила, видимо пытаясь справиться с волнением.
