Светлана Алешина - Крошка-месть (сборник)
— Девушка спешит, — закончила она фразу.
Конечно, этот тип не относился к моему идеалу, но в то же время…
Ах, какой любопытный образчик! Во всяком случае, я не собиралась уходить с пустыми руками.
И прямое нежелание нашего близкого знакомства со стороны его матери будило во мне любопытство.
Да и сам «крошка Цахес» будоражил воображение, а в глубине души появилось странное чувство, что общение с ним по каким-то пока еще непонятным причинам может оказаться далеко не бесполезным!
Конечно, мой внутренний голос немедленно начал бухтеть, что я снова ввязываюсь в сомнительные приключения, но это только подогрело меня.
— Нет, я передумала, — обаятельно улыбнулась я. — У меня появилось время на чашку чая…
* * *Лиза остановилась на пороге небольшой, но очень чистой и уютной комнаты и застыла как завороженная.
Девушка в кресле, укрытая старым шерстяным пледом, была так красива, что у Лизы перехватило дыхание. Эти огромные глаза, такие странные и прозрачные, голубовато-бирюзовые, приковали к себе Лизин взгляд.
— Здравствуйте, — девушка протянула ей узкую, изящную руку с длинными пальчиками. Жест получился царственный, как у инфанты во время приема званых гостей.
— Здравствуй, — мягко ответила Лиза. — Меня зовут Лиза…
— А меня Ася, — откликнулась девушка. — Папа вас не пускал, потому что вам не верит.
— Как это?
Лиза беспомощно оглянулась на Арбузова.
Но тот стоял, глядя мимо нее. Все его внимание забирала дочь, равно как и любовь.
— Ну, вот так… Папа, можно я ей все расскажу?
— Ася! — попробовал остановить ее Арбузов, но Ася отмахнулась:
— Нет, папа! И потом, чего ты так боишься, ведь мы с тобой ни в чем не виноваты! И следила за тобой какая-то рыженькая девушка, а вовсе не эта!
Она снова повернулась к Лизе и выпалила:
— Понимаете, Лиза, папа считает, что вы частная сыщица и вас наняли наши враги… Представляете, какой у меня глупенький папочка?
Глава 11
Все время, пока шло наше «светское общение», Тамара Николаевна нервничала.
Ее драгоценный Леша, напротив, явно наслаждался моментом, причем мне показалось — его радует тот факт, что его маменьке не по себе.
«Бог ты мой, ну и тип!» — думала я, пытаясь не смотреть на этого маленького, сморщенного уродца. Я не отношусь к людям, у которых чей-то физический недостаток вызывает отвращение. Но в случае с Лешей Дындой мне начинало казаться, что господь хочет посредством его нетривиальной внешности предупредить всех, кто общается с ним, об изъянах души.
Сразу могу сказать, что у Леши никаких комплексов относительно внешнего облика не было. Он, нисколько не смущаясь, буравил меня своими глубоко посаженными глазенками, явно считая меня осчастливленной его вниманием.
То есть Леша был личностью примечательной и отталкивающей одновременно. Я не могла бы сказать, что беседа с ним была неувлекательной и скучной, — наоборот! У парня был неплохо развит интеллект, он явно много читал и отличался оригинальным суждением по поводу искусства.
Но…
Нередко это суждение было чересчур оригинальным.
Итак, я сидела, тщетно пытаясь расслабиться, поскольку желание расслабиться под таким пристальным взглядом можно смело назвать утопическим. Он не то чтобы раздевал меня взглядом — нет, это было бы слишком просто! Он пытался раздеть мою душу, понимаете? У меня возникло такое ощущение, что он снимает покров за покровом, пытаясь определить слабые ее стороны. Нет, его не интересовала как таковая моя любовь к Вийону, которого он неплохо знал! Он, как психоаналитик, пытался найти в этом моем увлечении некое низменное начало. Но если от подобных попыток со стороны психоаналитика появляется ощущение гадливости, насмешки и желания подняться и уйти, послав его вместе с господами Юнгом и Фрейдом подальше, то тут в моей душе образовался странненький такой симбиоз чувств — мне, во-первых, стало страшно. А во-вторых… Мне было интересно, понимаете? Как в боксе — раунд! Кто выиграет? Моя душа или этот странный тип, явно пытающийся добиться от меня отвращения к самой себе?
— «Всю ночь ловите до рассвета поклонников любого сорта — желанны вы лишь в дни расцвета».
Процитировав Вийона, он замолчал, с многозначительным видом откинувшись на спинку кресла, в котором он смотрелся, как карла на троне в царстве великанов.
— И что? — поинтересовалась я, продолжая поглощать салат из мидий.
Наш спор, неслышный для посторонних ушей, понятный только нам, длился уже около часа.
С виду же все это напоминало невинную беседу о поэзии.
— Странно, что вас интересует поэт, так рисующий женщину…
— Вы вырываете строфу и, забывая, что героиней оного стихотворения является «прекрасная оружейница», то бишь падшая женщина из простонародья, переносите ее отношение на ни в чем не повинного Вийона. А поэт именно тем и хорош, что рисовал образ. Или вы считаете, что все обязаны произносить только свои собственные мысли?
— Ну, — хихикнул он. — Я и сам в некотором роде… художник.
Он ожидал моего вопроса.
— Леша! — одернула его мать.
— Вы художник? — спросила я.
— Я хотел бы им стать, но…
Он коротко вздохнул, разведя руками:
— «Ты обезьяна, ты урод, общаться с коим неприятно…» Это тоже ваш любимый Франсуа.
— Я думаю, вы немного зациклены на проблеме вашей внешности, — сказала я. — Многим плевать, как вы выглядите.
— Да, но… Большинство шарахается от меня, стоит появиться на улице.
Мне стало его жалко.
— Если всмотреться в их черты, — сказала я, — то не найдешь много красивого… Может быть, они крепки телом, но нередко в их лицах преобладает выражение отвратительной тупости!
— Вот! — Он даже подскочил в своем кресле, потирая руки. — Вот что я и хочу вам сказать! Тупость, похоть, пошлость… Почему это кажется привлекательным?
— Смотря кому, — возразила я.
— Большинству, моя инфанта! — горестно заявил он. — Увы, большинству нравится именно это…
— Они просто к этому привыкли, — пожала я плечами. — Ежели бы они с детства слушали Марчелло, а не какую-нибудь девицу с пошлыми вкусами, пошлой внешностью, может быть, они иначе бы выглядели… Понимаете, нельзя обвинять людей в том, к чему их приучили. Есть люди, которые вообще из всех на свете фильмов предпочтут порно, но…
Он как-то странно дернулся и широко заулыбался.
— Но из этого не следует, что надо снимать только порно, забыв про мультики, — закончила я мысль.
— Вы не понимаете, Сашенька! — тихо сказал он с печалью в глазах. — Мир устроен так, что он и сам превратился в сплошное «криминальное порно». Просто…
Он отпил из бокала глоточек янтарной жидкости и договорил грустно:
— Просто вы этого пока еще не заметили! Вы живете в придуманном мире, иллюзорном, созданном специально для вас, а в мире другом, грубом, реальном, животном мире все не так! Там правит бал Сатана, а танцует под какофонию скрипки толпа… Так называемый «профанум вульгус». Невежественная чернь.
* * *Тамара вздрогнула и посмотрела на своего сына.
— Постой, что ты только что сказал?
Он едва заметно поморщился, пытаясь своим видом показать ей, что она является представительницей этой черни.
— Про-фа-нум вульгус, — четко произнося каждый слог и не убирая с лица демонстративной скуки, повторил он. — Это латынь, мамочка… А почему это произвело на тебя такое оглушительное впечатление?
Она не хотела говорить с ним о своих опасениях, преследованиях и прочих вещах, ибо его покой был для нее дороже всего.
Ограничившись слабым пожатием плеч, она посмотрела в сторону окна, занавешенного плотными бархатными гардинами, и пробормотала:
— Так, ничего особенного. Значит, вот как это звучит…
— Да что звучит, мама? — теряя терпение, воскликнул он. — Ты сама учила меня, что, находясь в обществе, нельзя говорить загадками!
— Я…
Она не хотела, черт побери, говорить об этом при нем!
— Прости, пожалуйста, Алексей! Но это касается только меня…
Она поднялась со стула и произнесла:
— Я вынуждена оставить вас ненадолго… Простите.
С этими словами поспешно прошла в свою комнату, где, опустившись в кресло, со вздохом повторила эти странные и такие зловещие слова:
— Профанум вульгус.
* * *Я проводила ее взглядом. Замешательство Тамары при последних словах Алексея не укрылось от меня.
Неужели?
Не эти ли слова произнес неведомый преследователь?
На непонятном для Тамары языке — латынь и была для нее непонятной… Или тут сыграло роль сходство? Может быть, там вообще звучало какое-нибудь «ин вино веритас»?
— Вы меня не слушаете, — укоризненно заметил мой странный собеседник.
