Диана Кирсанова - Созвездие Козерога, или Красная метка
– Две девки ж есть!
– Это все не то, Люсенька! – Сима крепко сжала ей руки, затем отпустила и закружилась по комнате, как девчонка, подхватив пальчиками подол старенького платьица. – Девочки мои – это счастье, счастье, но я хочу сына, сына! Чтобы в доме, наконец, появился мужчина! Мой мужчина! Мой!
– Да. Может, так и надо, – вздохнула Людмила. – Я вот тоже хоть о парне, хоть о девке мечтаю, да не судьба мне пока.
– Все у тебя будет, Люсенька! Все! И у меня тоже все будет!
Сима оказалась права по крайней мере во второй части своего пророчества. Через полгода она родила сына, и Таня с Ритой шумно радовались появлению в доме новой игрушки – розового, похожего на пупсика, малыша с такими же голубыми, как у Симы, глазами и мягким кустиком светлых волос на макушке. Мальчик был очень похож на мать, а значит, не имел никакого сходства со старшими сестрами; но это обстоятельство как будто только притягивало девочек к братишке. А Сима… достаточно будет сказать, что с того дня, как Артемку доставили домой, из материнских глаз лился непрерывно теплый, почти солнечный свет.
Вместе со сплетницами своего двора Людмила охала и удивлялась Симе, решившейся завести третьего ребенка на четвертом десятке лет и без всякой надежды поправить свое материальное положение. Но охи-ахи превратились просто в ураган недоумений, когда через два года Серафима показала соседкам своего второго сына – Митю. А еще через пару лет в семье Чечеткиных появилась Катя. Потом – Маша. Последней – Поля…
– Я говорила: ты что, Симка, на этом… как это? Ксероксе их себе печатаешь? – рассказывала Люся. – Детки все как один получались: вылитая Сима, светленькие, голубоглазые – ангелочки!
– А она что?
– Она хохотала, заливалась прямо! Раньше я Симку никогда такой не видела! Поет, хохочет, по двору только бегом двигалась… Это при том, что после пятых-то родов она поправилась наконец, на женщину стала похожа. На работу идет – напевает что-то, домой скачет – аж светится вся, как кукла фарфоровая! Я спрашиваю: откуда такие перемены, Сима? Ты что, сто рублей по два раза в день находишь? Она говорит – нет, Люся, я больше нашла. Я, говорит, только сейчас поняла, какое это счастье – дети! Как будто, говорит, я до этого спала, а они, говорит, меня разбудили.
Ада прищурила один глаз:
– Допустим… Допустим, она-то это поняла. А муж ее, Михаил этот болезный? Он – понял?
– Ему все равно было… Он и первых-то дочек не видел почти. Правда, я слышала как-то, что он врачу своему жаловался: мол, шумно стало дома, голова у него болит от детского гама. Да на его жалобы уже мало кто внимание обращал – все привыкли. Да и Сима за ним ходила. Она мужа не забывала.
– Да уж, надо полагать, что не забывала, раз он ей каждые два года по ребенку дарил, – заметила Ада, на мой вкус, немного вульгарно. – А что старшие девочки? Не охладели к мелким? Ведь я думаю, что они росли, кавалеры у каждой, а тут приходится няньками быть…
– Что ты, что ты! Никогда у них по этому поводу конфликтов не было. Да и не так уж часто они с малышами нянчились. Сима все больше сама старалась. А потом, Танюша, лет-то сколько прошло? Пять? Или четыре? В общем, замужем она. Младшие девочки уже после рождались, как Таня из дому съехала к мужу. Да и Рита тоже не взаперти жила. Еще и восемнадцати ей не исполнилось, только-только школу кончила, а решила отдельно пожить, квартиру сняла.
– Это мне известно. Скажите-ка лучше, как это мать ей разрешила проституцией заниматься?
Этот вопрос словно саданул Людмилу в лоб так сильно, что она привстала с места, выпучив глаза.
– Ка… как… Какой простит…
– Считайте, что этот факт уже установлен.
– Пс-сстт…
– Говорю же, нам все известно!
Но Людмила сдаваться не желала. Она выпятила грудь, словно заслоняя ею покойную Риту от несправедливых обвинений, и заговорила обиженным речитативом, не давая никому из нас вставить хотя бы слово:
– И что вы такое говорите, господа хорошие, да как же вам не стыдно чернить память о девочке нашей покойной! Да никогда-никогда Риточка такими делами не занималась! Да вся-вся она у нас была, как солнышко, чистая! И нравом в мать свою пошла, девочка была мягкая да улыбчивая! Кавалеров около нее пруд было пруди, а Риточка все любовь свою ждала! Ждала-ждала она любовь свою, да и дождалась!
Люся частила, шмыгала носом и смотрела на нас с такой обидой, с таким полным сознанием своей правоты, что я лично ей почти поверила. Ада же не очень торопилась:
– Нашла любовь? Кого же?
– Этого я не знаю. Но Сима мне говорила, когда в последний раз ко мне забегала, что вот, мол, и вторая ее девочка полюбила, скоро покинет ее, Симу то есть…
– Когда же она вам это сказала?
– Ай, давно, – Люся махнула рукой. – С полгода тому назад, что ли… Перед тем как в санаторий лечь, ей на работе путевку дали, нервы полечить, она ко мне забегала… Вот прямо так напротив, как вы сейчас, сидела она и переживала, на кого детей оставить. Я говорю – Симка, да ты что? Такая возможность тебе отдохнуть, всего-то на десять дней! Да и Таня, и Рита приглядят за детишками, и я забегу, и вообще, они самостоятельные – Артемка уже в четвертый класс пошел, такой рассудительный…
– А Сима что?
– Да ничего Сима. Посидела минуточек десять всего, повздыхала, встала – тяжело так встала – и пошла… Как будто расстроилась. Я ей еще повторила – отдохни ты, Симка, вон, круги у тебя какие под глазами, и лицо…
– Что, лицо?
– Усталое очень, даже как будто припухшее. Она в тот день вообще неважно выглядела. Огорчалась сильно.
– Так-так… А что еще о Ритином кавалере она говорила?
– Ничего. Она так, мельком о нем сказала, упомянула просто.
– Ага…
– Не занималась Рита никакой проституцией, – гнула свое Людмила и в гневе даже дернула себя за волосы. – Выкиньте вы это из головы, господа хорошие! Не такая она была девочка. И не надо было ей это! С ее красотой она и без гадства такого судьбу свою нашла бы… Тем более с ее-то характером уживчивым…
Людмила продолжала выпускать пар, а Ада, уставившись в одну точку поверх ее головы, думала о чем-то своем.
– Неявный, но отчетливо ощущаемый всеми аромат женственности, покоя и гармонии. – Пробормотала она. – Настоящая земная женщина, со всей присущей ей чувственностью, лаской, верностью и стабильностью. К такой женщине естественно тянутся измотанные жизненными невзгодами, борьбой и преодолением трудностей мужчины всех возрастов. И огромная любовь к детям. Безусловно, это Телец. Ведь Серафима – Телец по зодиаку? – обратилась она к Стамескиной.
– Кажется… да, – сказала она не очень уверенно. – Я вообще-то, знаете ли, не очень разбираюсь в зодиаках этих. Двадцать третьего апреля день рождения у Симы.
– Телец! Спасибо, Люся. И последняя просьба: дайте нам, пожалуйста, адрес Татьяны. Похоже, что ей никто о несчастье с сестрой и матерью не спешил сообщить. Возьмем на себя эту неприятную обязанность.
Люся подхватила с телефонного столика разбухшую общую тетрадь (свидетельство того, как широк был круг ее общения) и, веером распушив страницы, быстро нашла и с треском выдрала нужную.
– Вот! И телефон тут, и адрес. Только, граждане хорошие, Танюшку-то сильно не пугайте!
– Ну уж, после таких событий в ее семье эту девушку вряд ли чем-то испугаешь, Людмила.
* * *Но Ада ошибалась. Татьяну Чечеткину мы нашли не просто в испуганном, а прямо-таки в ужасном состоянии.
Нет, сначала мы вдвоем – Сашку я все же заставила уйти домой, а за руль «Жигулей» уселась Ада – на всех парах въехали в элитный комплекс «Лайнер надежд», больше известный в нашем городе как «Корабль утопленников».
Такое мрачное прозвище этот огромный, выстроенный в виде большой каменной яхты жилой массив заслужил тем, что в нем селились в основном представители криминальной среды, воры и чиновники – что, в известном смысле, одно и то же. Дом кишмя кишел растратчиками, взяточниками, двурушниками и политически неблагонадежными жильцами. Время от времени, когда в стране менялась политическая или экономическая обстановка и властям предержащим требовалась новая жертва, суровый Молох подъедал жильцов «Корабля утопленников», выдергивая их по одному из неостывших постелек прямо на скамью подсудимых. По России прокатывалась волна показательных судов, члены семьи неудачника срочно съезжали из «Корабля», подальше от позора, а квартиры в доме скупались новыми сытыми мордами.
Вот в таком доме, как оказалось, и жили Татьяна с мужем. Мы едва сумели втиснуть старенькую машину в парадный ряд иномарок на выложенном заморской плиткой тротуаре и, ободряюще похлопав нашу развалюшку по боку, зашли в нужный подъезд.
– К кому?! – как из-под земли, выросла перед нами моя коллега – выдрессированная консьержка в матросских штанах «клеш» и тельняшке, натянутой на груди так туго, что на синих полосах можно было бы играть, как на гитаре.
