Борис Каспаров - Копия Дюрера

— Откуда вы об этом знаете? — спросил я, остановившись на ступеньках.

— Жена только что вернулась из Мариендорфа, и там об этом только и говорят. Лиззи так переживает.

— К сожалению, это так, Шмидт. Он оступился и упал с обрыва. Будем надеяться, что все обойдется благополучно, хотя его состояние и внушает опасения.

— Я мог бы его навестить?

— Боюсь, что в ближайшее время это невозможно: он все еще без сознания.

— Как? — испуганно прошептал Шмидт. — Неужели ему так плохо?

— Дней через пять-шесть, может быть, вам и удастся увидеть его. А пока потерпите.

Шмидт сокрушенно покачал головой и, бормоча что-то под нос, двинулся по направлению к флигельку.

Вечером я, как обычно, закрыл наглухо шторы на окнах и зажег настольный свет. Теперь можно было не сомневаться, что взятый мною у Штейнбоков «Фауст» и обнаруженные здесь на полках книги принадлежали когда-то одному и тому же владельцу. Больше того, «Фауст» оказался откровеннее других книг — черный четырехугольник на его обложке заштрихован был менее плотно, и под стеклом лупы можно было кое-что разглядеть. Первая буква оказалась латинским «P». Надпись состояла из трех слов, причем самым коротким было второе. К сожалению, другие заглавные буквы я разобрать не смог. Год издания книги был 1930.

Но пока я отложил все это в сторону. Завтрашнее утро могло принести много нового, и все сегодняшние мои труды, вполне возможно, окажутся напрасными…

Еще не было шести, когда я вышел из имения навстречу машине майора. Шмидты, по-видимому, еще спали. Кругом была тишина. Свежее ясное утро развеяло последние остатки сна. Ждать у шоссе пришлось недолго. Майор был в машине один. Он передал мне управление. В ясном прохладном воздухе невысокие горы, теснившие нас со всех сторон, казались чистыми, словно омытые дождем. Косые лучи солнца били нам в спину, и дорога, убегающая вперед в розоватых от зари стволах сосен, была отчетливо видна до самого горизонта. Через четверть часа горы расступились, и перед нами предстала равнина, покрытая кое-где лесом.

— Сбавьте немного ход, — сказал майор, внимательно всматривавшийся вперед, — как бы нам не проскочить мимо.

Я переключил газ, и мы поехали тише.

— Интересно, что из себя представляет этот тип? — спросил я, все так же не отрывая глаз от дороги.

— По всей вероятности, это один из тех мародеров, которые появляются обычно на поле битвы после того, как она уже закончена. Посмотрите, вон там, в конце дороги, не тот ли дом, который нам нужен? Возьмите правее, не то нас заметят раньше времени.

— А вот и сама машина! — я крепче впился в руль. — Смотрите влево, у леска.

Нас отбросило к спинке сиденья, ветер, обдувавший стекло, сразу стал тугим и плотным: я дал полный газ.

Темно-синяя, спортивного типа машина стояла километрах в трех впереди, у самого края дороги. Около машины стоял человек. Он тоже заметил нас, взялся за дверцу машины, но потом остановился, не зная, вероятно, как поступить дальше.

Кусты, растущие вдоль дороги, превратились в сплошные зеленые ленты, прыгающая стрелка спидометра приближалась к цифре 90. Незнакомец оценил скорость, с которой мы шли, и понял, что включить мотор и сделать разворот у него не хватит времени. Тогда он быстро открыл капот и сделал вид, что копается в моторе. У машины я резко затормозил. Капот захлопнулся, и мы увидели смуглое лицо с тонкими усиками над верхней губой и зачесанными назад черными с синеватым отливом волосами.

— Здравствуйте, — притронулся к козырьку рукой майор. — Мотор отказал?

— Здравствуйте, — ответил незнакомец тоже по-немецки, но с таким мягким произношением, что я сейчас же определил его латинское происхождение. — Думал, что испортился, оказалось — ничего страшного.

— Майор Воронцов, — представился майор. — С кем имею честь говорить?

— Карлос Мурильо, корреспондент южноамериканской прессы. — Он вытер тряпкой руки и швырнул ее под колеса машины. — Извините, мне нужно ехать.

— Разрешите узнать куда?

— В Дрезден. Там штаб-квартира прессы.

— Но, судя по положению вашей машины, вы ехали из Дрездена.

— Я выехал на прогулку.

— Не слишком ли рано?

— Это не ваше дело, — вдруг вскипел южноамериканец. — Я представитель нейтральной прессы. У меня пропуск, подписанный представителями союзного командования, в том числе и вашим. Здесь нет военных объектов, и я имею право гулять, когда мне вздумается. Вот мои документы.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, не волнуйтесь, — майор открыл переданную ему книжечку. — Итак, значит, синьор Мурильо. Скажите, вы не потомок ли знаменитого художника или, может быть, имеете отношение к изобразительному искусству, к картинам, так сказать, с другой стороны?

— Не понимаю, о чем вы говорите? Какой художник, какие картины?

— Художник Мурильо, испанец, ваш однофамилец, а картины немецкие, ну, скажем, Дюрера. О нем-то вы, наверное, слышали?

— Прошу прекратить этот допрос! — запальчиво крикнул Мурильо. — Это неслыханное отношение к представителям прессы. Я буду жаловаться.

— Не знаю, будете вы жаловаться или нет, но я непременно поставлю в известность, кого надо, о вашем поведении. Жалею, что не могу вас задержать, основываясь только на показаниях Бергмана.

Майор протянул Мурильо его документы.

— Мне очень жаль, синьор Мурильо, что человек, носящий такое имя и являющийся представителем нации, которую мы уважаем, совершает поступки, уголовно наказуемые по законам любой страны. Вы можете сесть в машину. Я вас сейчас отпущу. Мне хотелось бы сказать еще только два слова. Дело в том, что вам просто морочили голову. Никакой картины Дюрера у Ранка не имелось. Была только копия. Картины Дрезденской галереи найдены еще позавчера, и ни одна не будет потеряна для немецкого народа. А теперь прощайте, синьор Мурильо.

— Как вы думаете, — спросил я майора, когда мы возвращались обратно, — удалось бы Ранку выдать копию за подлинник?

— Вполне возможно, — задумчиво ответил майор, смотря куда-то в сторону, — ведь Мурильо, несмотря на свою фамилию, мало похож на искусствоведа. Да и, кроме того, он заплатил бы, конечно, значительно меньше ее действительной стоимости, а на этих условиях стоило бы рискнуть. Для большего правдоподобия Ранк спрятал картину в горах, чтобы привести покупателя прямо на место. С военными акциями он прогорел, и деньги ему были нужны до зарезу. Что ж, и это тоже вполне правдоподобно.

Я посмотрел на Воронцова. Он говорил таким тоном, словно беседовал не со мной, а отвечал на свои собственные мысли. И вдруг он повернулся ко мне.

— Все-таки скажите мне вот что. Допустим, вы были бы сейчас на месте этого Мурильо. Больше месяца вы охотитесь за редчайшей картиной и вдруг внезапно узнаете, что это была копия. Неужели в это мгновение ваше лицо так ничего и не выразит? Заметили вы, что этот горячий южноамериканец остался слишком спокоен? Похоже, что это сообщение не было для него большой неожиданностью.

— Но если он знал, что подлинник уже найден, зачем же он все-таки приехал для встречи с Бергманом?

— Вот это-то я и хотел бы знать, — майор потер ладонью лоб. — И все-таки задержать его у нас не было никаких оснований. Да тут еще случай с Герхардтом. Пока он не придет в себя, предполагать можно все. Вы, конечно, уже осмотрели место происшествия?

Я кивнул головой.

— Ничего подозрительного я не заметил. Во всяком случае трудно предположить здесь умысел, направленный именно против Герхардта. Под тропинкой осыпался грунт, и она с таким же успехом могла обрушиться и подо мной, если бы я пользовался ею.

— Но вы ею не пользовались.

— Конечно, ведь в город я всегда выезжал на машине.

— А вы думаете, эти соображения не могли прийти в голову кому-нибудь другому?

— Вообще-то да. Но какой смысл этому другому избавляться от Герхардта с таким опозданием? Ведь все, что он знал, давно уже стало известно нам.

Воронцов покачал головой.

— Вы забываете о найденных картинах. Разве, кроме Герхардта, может еще кто-либо сказать, те ли они, что исчезли из Грюнберга.

Такое предположение, конечно, имело основание.

— Что ж, посмотрим, что скажет по этому поводу сам потерпевший, — задумчиво произнес майор. — Будем надеяться, что оптимистические прогнозы Бушуева в отношении здоровья Герхардта оправдаются как можно быстрее.

У липовой аллеи я затормозил и снова передал управление Воронцову.

— Управились меньше чем за два часа, — сказал он, посмотрев на часы, — в Грюнберге никто, пожалуй, и не заметил вашего отсутствия.

— Кроме Шмидта. Он, наверное, давно уже около своих цветов.

Майор положил руку на руль.

— Кстати, как поживает фрау Шмидт?

Я пожал плечами:

— Не видел ее с того момента, как она сообщила мне о приходе племянницы Герхардта. По-моему, она значительно умнее своего мужа и могла бы кое-что рассказать о Витлинге, но молчит. Пока трудно сказать, с умыслом или просто из осторожности.