Виктор Доценко - След Бешенного
На какое-то мгновение не ожидавший такой прыти хулиганствующий детина замер, но успел сориентироваться: несмотря на то что был изрядно пьян, развернулся боком, уменьшая площадь поражения для противника, и тот, конечно же, промахнулся, а прибалтиец успел еще и дать ему под зад, придавая большее ускорение. Несчастный сбил по пути стул, завалил на пол молодящуюся женщину, стоявщую рядом с композитором, после чего врезался головой в разрисованный задник эстрады, который прикрывал стену ресторана. От удара в эту каменную стену бедняга аккуратно сполз вниз.
Ресторан замер. И в наступившей мертвой тишине прозвучал сочный баритон Мони Циперовича:
- Пинхус, прекрати делать грязный бардак из приличного места! Ты таки не на своем заплеванном ринге и не в каком-то вонючем шалмане своей занюханной Елгавы! Тут таки приличные люди собрались! Или ты уже таки жаждешь пообщаться с американскими копами?
Спокойный и уверенный голос Мони, вполне возможно, и простое упоминание об американских полицейских мгновенно подействовали на буяна отрезвляюще. Он как-то сник, опустил свои мощные кулаки и позволил другим подошедшим охранникам вывести себя на улицу.
- Босяк! - громко вдогонку бросил ему Моня Циперович, вложив в интонацию всю брезгливость, на какую был способен.
Объявили перерыв. Марик подвел Гурьбина к столику, где сидел Позин. Представил их друг другу.
- Мы, кажется, встречались когда-то в Москве, - со своей широкой дежурной улыбкой произнес Гурьбин.
Он всегда не без успеха изображал рубаху-парня. Улыбка у него была до ушей и по-американски насквозь фальшивая.
Позину не составило большого труда сообразить, что Толстый Марик наверняка похвастался, какую высокую должность занимает его бывший одноклассник. Но пока еще он успокаивал расстроенного, несмотря на улыбку, композитора:
- Не бери в голову этого поца, дорогой Леха! Поц этот бывший известный в Латвии боксер, а ныне мелкий рэкетир. Он полулатыш-полуеврей. В родной Елгаве его звали Петя-Битюг. Как только переберет, так начинает себя чувствовать чистокровным латышом и антисемитом. Ну полный идиот! Я как-то и не обратил внимания на то, что он в зале. Обычно мои ребята его сюда просто не пускают, а сегодня как-то просочился...
- Как вам живется в Америке? - меняя тему, светски поинтересовался Позин у Гурьбина.
- В общем-то прилично. Я преподаю, имею программу на радио "Свобода". Даю концерты в разных городах...
- Можно сказать, вы своей жизнью довольны?
- Вполне, - ответил Гурьбин.
Позин знал, что когда российская пресса дружно и вза-хлеб писала о том, с каким успехом та или иная звезда нашей эстрады выступила в Америке, она не грешила против истины. Но даже на Аллу Пугачеву приходили исключительно эмигранты, ностальгировавшие по своей молодости в СССР. И ни один американец никогда слыхом не слыхивал ни о Пугачевой, ни о Киркорове. Позин подозревал, что, кроме близких друзей Алексея Гурьбина, никто и не ведал о его успешной карьере в Америке. Американская культура превосходно обходилась без его скромного вклада.
- А что в Москве? - спросил Гурьбин. - Я так давно там не был.
- Погромов пока не было. - Позин не смог сдержаться, чтобы не поддеть собеседника.
- Но ведь синагогу взрывали, - держал удар Гурьбин.
- Дорогой мой, в Америке каждый год оскверняют еврейские кладбища, а пару лет назад какой-то тип с автоматом забрел в еврейский детский центр и расстрелял там детишек и воспитателей. И это случилось в Америке, а не в России. У нас, несмотря на высокий уровень преступности, такого пока не случалось...
- Вот именно - пока. - Гурьбин всегда отличался быстротой реакции и живостью ума.
- Но я вовсе не агитирую вас вернуться - вы же не Солженицын. - Позин, сам не понимая почему, продолжал говорить колкости.
Вполне возможно, потому, что вспомнил одно замечательное качество Гурьбина - он всегда обожал людей при высоких постах и всемерно их обхаживал. Но стоило им с этих постов по тем или иным причинам уйти, он с неимоверной легкостью о них забывал и мог даже пройти мимо, не поздоровавшись, экономя свою широкую фальшивую улыбку. Чувства дружбы и привязанности не были ему присущи ни в малейшей мере.
Когда перерыв закончился и Гурьбин вновь уселся за рояль, а Толстый Марик отлучился куда-то по своим хозяйственным делам, Позин, оставшись в одиночестве, невольно задумался о тех, кто родился в России, но большую часть жизни провел на чужбине.
Например, Тургенев долго жил во Франции, служа своей любимой Полине Виардо. Гоголь много времени провел в Италии, создавая "Мертвые души". Сидя в Лондоне, Герцен страстно боролся с самодержавием.
Возник какой-то довольно нелепый вопрос: могли ли Пушкин и Толстой постоянно жить за границей, или же их творчество было так прочно связано с родной почвой, что они бы там так плодотворно работать не смогли? Ведь как тяжело жилось Бунину, даже несмотря на Нобелевскую премию! Даже он, убежденный враг большевиков, всерьез думал о возвращении на родину.
Позин никогда не мог понять, почему тот или иной благополучный человек вдруг решает уехать из страны, где родился. Конечно, он не осуждал тех, кто оказался в эмиграции, спасая собственную жизнь. В эту категорию попадали и первая эмиграция в годы большевистской революции, и диссиденты второй половины двадцатого века. В обоих случаях политические убеждения играли главную роль. К людям, у которых политические убеждения имелись, Позин относился с уважением. Вполне сочувствовал он и евреям, выезжавшим в Израиль. В конце концов, это их историческая родина. И просто глупо препятствовать желанию народа жить вместе.
Но, глядя на судьбу Гурьбина и ему подобных, он, может быть, впервые в жизни всерьез задумался о том, мог ли он перебраться на постоянное место жительство в страну, которую так хорошо знал с детства? Америка никогда не была для него страной мечты, где молочные реки и кисельные берега. С первых приездов к отцу в Нью-Йорк в школьные годы он воспринимал ее как данность: это Америка, а там, за океаном, - дом, Родина.
В Нью-Йорке его всегда принимали за местного жителя и спрашивали, как и куда пройти. Но он-то сам на месте в Америке себя не ощущал.
Патриотизм Позина питался не воспоминаниями о березовых рощах и заливных лугах, а чувством стыда от того, что ты можешь покинуть свою страну, когда она переживает тяжелые времена своей истории. Впрочем, когда они были легкими?
Его старая нянька, воспитывавшая еще его мать, крайне отрицательно относилась к любым поездкам мальчика за границу, упрямо твердя: "Где родился, там и пригодился!"
Именно сегодня, не имея в Москве четкой и определенной перспективы, Позин знал, что без особых усилий сможет найти себе неплохую работу в Америке преподавателя или консультанта. В этой стране очень любили и высоко ценили отставных крупных чиновников, особенно обладавших закулисной информацией. К числу таких, разумеется, относился и Позин.
Но для него такой поступок был невозможен. Эта была бы измена. Правда, он сам не понимал, измена чему? Бывшему Президенту России? Правительству? Думе? Недостатки Ельцина, как человек, достаточно близкий к нему, Позин знал лучше многих.
Но в нем с детства жила какая-то смутная, но одновременно вполне определенная и твердая лояльность по отношению к своей стране. Людей, у которых этой лояльности не было, он считал если и не изменниками, то все-таки в глубине души испытывал к ним нечто вроде презрения.
Когда концерт закончился, Гурьбин опять подошел к Позину, по дороге раздавая автографы на кассетах, дисках и даже салфетках. Он уселся за столик и стал с аппетитом поглощать солидный бифштекс, лично принесенный заботливым Мариком.
- Вам понравилось? - поинтересовался он у Позина.
- Конечно. Я и раньше знал ваши песни и считаю вас человеком очень талантливым.
- Послушайте, Шурик, - начал Гурьбин, славившийся даже среди своих ближайших приятелей фантастической бесцеремонностью, - вы же большой человек в Москве. Найдите мне солидного спонсора для постановки моего последнего мюзикла.
- А что, в Америке спонсора найти сложнее? - с невинным видом спросил Позин, припомнив ту, давнюю, рассказанную отцом историю.
- Мне бы хотелось, чтобы премьера состоялась в России, там меня еще помнят. Найдите спонсора, ну что вам стоит? Театр и режиссер у меня уже намечены. Я дам вам кассету с основными мелодиями. Как мой потенциальный агент, вы можете рассчитывать на проценты от доходов.
- Ну, во-первых, я буду в Москве не так скоро. А во-вторых, когда вернусь, не знаю, кем буду. Вы, Алексей, наверное, плохо представляете себе сегодняшнюю ситуацию в России. Пока ты при должности, ты можешь о чем-то просить и на что-то рассчитывать. А превращаясь в простого смертного, теряешь все возможности даже и попросить. Может, мне придется искать работу в Америке и обратиться за помощью к вам.
