Ксения Баженова - Ускользающая темнота
Катя еще долго сидела за столиком. Все печальные чувства – грусть, страх, одиночество – разом обрушились на нее. Что же теперь будет? Что ей делать? Ясно одно – или ребенок, или Сергей. Ну действительно, как она могла думать за них двоих? Почему он обязан был заботиться о предохранении, а она нет? Конечно, если посмотреть со стороны – выходит, что она специально залетела. Отныне он перестанет мне верить, и тогда все, конец. Надо во что бы то ни стало ему доказать, что это не так. Безответственная, тупая дура. Как радовалась – наивная чукотская девочка. Почему была уверена, что он захочет ребенка? Ведь если хорошо подумать, повода он для этого никакого не давал. После всех этих размышлений прибавилось еще и чувство вины. Что же в ней пересилит – страх избавиться от малыша, которого она уже очень хотела, или страх потерять Сергея, которого она любит больше жизни и ради него готова на все? Многие скажут – конечно, ребенок, – тут и обсуждать нечего. А Катя не могла принять решения. Да, она любила детей и умилялась на них, и хотела так же умиляться на своего карапуза. У нее сложилось мнение: если у вас любовь, то это должно плавно перейти в семью с ребенком – типичный киношный хеппи-энд. В свои годы она еще не понимала, что такое ребенок на самом деле, она не чувствовала этого всем сердцем и не знала, что если один раз прижмешь к себе родного маленького человечка, то забудешь о каком-либо выборе, и только он нужен будет больше всех. А вот чувство любви к мужчине было ей знакомо, она его ощущала, протяни руку – вот оно рядом. И это было прекрасное чувство, и терять его она не хотела ни за что на свете. Так ничего и не придумав, в смятении и полном расстройстве, она поехала домой, решив поговорить с Сергеем еще раз.
Подойдя к дому, она увидела знакомую машину. Рядом стоял Сергей и курил. Катя обрадовалась. Ну вот, она же знала, что все будет хорошо. Он уже ждет ее. Ну, вспылил, с кем не бывает. Такая-то новость!
А Сергей без тени улыбки на лице дождался, пока сияющая Катя подбежит к нему, и сказал: «Значит, так, Катя. Это твое дело, оставлять ребенка или нет. Но то, что ты со мной ни разу эту тему не обсуждала, снимает с меня всю ответственность. Я никогда тебе не говорил, что хочу ребенка, и совершенно не готов к отцовству. А ты, оказывается, все спланировала. Это меня обидело еще больше. При таком раскладе я не могу тебе верить, а как можно общаться с человеком, которому не веришь? Так что если ты оставляешь ребенка, мы расстаемся. Я, естественно, уж как смогу, буду тебе помогать. Утром я уезжаю, а ты думай. Вот тебе деньги на всякий случай и телефон врача. Все. Мне больше нечего сказать. Пока». И он, быстро сев в машину, дал по газам. Катя не успела сказать и слова. Она купила в кафе на углу вина и, вернувшись домой, налила себе бокал. Решение принято. Ей было стыдно признаться в том, что она настолько не уверена в себе и боится остаться одна, а тем более без Сергея, что вот так вот меняет ребенка на мужика. И еще боялась признаться себе в том, что если мужчина по-настоящему любит, то никогда себя так не поведет. Полночи сидя за бутылкой, она успокаивала себя высокими фразами о том, что нечестно поступила по отношению к Сергею, что она обманщица, глупая эгоистка. И нельзя себя вести ТАК со своим любимым. И правильно он обиделся. Мог бы вообще не разговаривать с ней, а он еще денег дал и о враче позаботился. Вино придало иллюзорного оптимизма, и она, засыпая, подумала, что дети у них еще будут.
– Я пойду к врачу. – Эти были первые слова, которые она произнесла рано утром в телефонную трубку.
Мачеха. Паша
Москва. Канун 1946 года
31 декабря Владимир Михайлович стоял в дверях, отряхивая снег с себя, с мохнатой зеленой елочки и пакетов.
– Ну и погодка, от машины до подъезда добежал, уже всего занесло. Вот какую красавицу на работе выдали. Тут еще мандарины, консервы, хлеб, чай. Даже набор для детей из конфет и вафель.
Зоя радостно крутилась возле отца. Помогала раздеваться, заглядывала в пакеты, вдыхала аромат маленького симпатичного деревца. А они-то с няней уже подумали, что Нового года не будет. И тут приходит папка, да еще с елкой и гостинцами. Владимир Михайлович, довольный, подхватил девочку на руки, и они пошли в гостиную, уселись на диван. Зоя положила голову ему на плечо и умиротворенно вздохнула. Сколько времени они вот так вот не сидели. Как же хорошо.
– Ну, ребенок, как дела?
– Хорошо, пап. Мы теперь дружим с той девочкой, о которой я тебе говорила.
– Ты, значит, их с куклами своими познакомила?
– Да. Им понравилось. Особенно Кате понравилась Снежная королева. Можно ей на Новый год ее подарить?
– Конечно, а мы еще с тобой сделаем. Давно не занимались в нашей мастерской, все времени нет. Вот завтра и начнем. С Нового года.
– Ты на работу завтра не пойдешь?
– Нет.
– Ура, папочка! А может, к нам девочки в гости потом придут. Ты с ними познакомишься?
– Обязательно. Будем отдыхать и общаться с ребенком.
Полина, зашедшая в комнату в конце разговора, накрывала на стол.
– Слава тебе господи, а то все работа да работа. А мне еще, старой дуре, мысль в голову пришла, да уж ладно, не буду говорить.
– Полина, так не честно, говори! – завопила заинтригованная Зоя.
– И правда, Полина, прямо как маленькая!
– Я тут думала, только не ругайтесь, жениться бы вам. Без хозяйки-то дом рушится.
– А как же мамочка? – спросила Зоя.
– Надежда Александровна, царствие ей небесное, сама рада бы была, коли какая хорошая женщина у вас завелась. А то неухоженный, небритый. А Надежду Александровну никто и не забывал, бог с тобой. Разве ж можно. А только она и сама бы порадовалась.
– А что, Полина? – Профессор обнял няньку за плечо и подмигнул. – Может, и приведу невесту. Да только что Зоя скажет?
– Я как ты, папочка. Главное, чтоб тебе хорошо. А я мамочку всегда буду любить, – вздохнула девочка.
– Зоинька, котенок, я тоже очень маму люблю, но жизнь идет. Полина права, в доме нужна хозяйка. Мама у тебя была и есть одна. А если у меня появится женщина, то только такая, которая будет любить тебя и станет твоей подругой.
После чая они полезли на антресоли, достали большую пыльную коробку. Вот они – свидетели былых веселых торжеств всей семьи за большим столом. Блестящие шары, стеклянные сосульки, диковинные бумажные птицы, разноцветные гирлянды, острый золотистый шпиль, дед-мороз в красном кафтане с ватной бородой, Снегурочка в сафьяновых сапожках. Сколько лет они пролежали здесь, переложенные опилками, старясь и видя цветные сны о прошлом, мечтая, в последнее время все меньше и меньше, что когда-нибудь это повторится.
Оттуда же сверху сняли ведро, еще с тем оставшимся песком. Поставили елку, налили воды. Запестрели зеленые ветки, засверкали игрушки, заструилась мишура. Комната преобразилась, и на миг показалось, что все вернулось во время до... до войны, до смерти мамы.
Потом ели картошку с тушенкой, мандарины, пили чай с конфетами. Говорили, вспоминали, смеялись. Легли спать далеко за полночь – счастливые. Счастливые в последний раз.
Утром встретились вновь за старым круглым столом. Уже в новом году. Немножечко другие. Ведь в это первое утро едва наступившего года кажется, что теперь и жизнь непременно станет другой – лучше, добрее, интереснее. И сам человек станет другим. И все правда меняется. Но только на время, а потом те волшебные ощущения забываются, и все незаметно возвращается на круги своя. Да вы и сами знаете.
После завтрака Владимир Михайлович с дочкой уселись в мастерской, подправить старое платье Снежной королеве, которую решили подарить Кате. И между ними состоялся такой разговор:
– А что, Зоюшка, может, и правда жениться мне?
– Я не знаю, пап. Как ты хочешь? Только чтобы жениться, надо ведь любить человека. Значит, ты будешь любить кого-то еще, кроме мамы?
– Ребенок, больше, чем маму, я не буду уже любить никого и никогда. Но действительно жизнь продолжается. Мне бы хотелось, чтобы все было как раньше.
– Прошлого не вернешь. Это будет другая женщина.
– Конечно, конечно. Но все же... не знаю, как объяснить тебе, но когда-нибудь ты меня непременно поймешь. – Он немного помолчал. – И не осудишь.
– Папочка, я тебя не осуждаю. Просто я думаю, как жить с другой женщиной? Вставать утром, вместе завтракать, обедать? Может, она захочет, чтобы я ее мамой называла? И полюбит ли она меня?
– Зоюшка, котенок, если она тебя не полюбит, то я на ней никогда не женюсь. И вовсе не обязательно тебе называть ее мамой.
Девочка внимательно посмотрела на отца.
– У тебя уже кто-то есть?
Владимир Михайлович выдохнул:
– Да.
Кисточка, которой Зоя старательно обновляла кукольную бровь, дернулась и оставила длинный черный след.
– Ой, испортила! Пап, а почему ты раньше молчал?
– Да все как-то некстати было. А тут Полина... И я решился. Давно хотел вас познакомить, все повода не находил. А тут, видишь, как получилось...Ты согласна?
