Екатерина Островская - Путешествие по ту сторону
– Ничего больше не случилось? – поинтересовалась мама.
– Да вроде ничего, – пожал плечами Алексей.
– Странно, – вздохнула она, – расстаемся не надолго, а у меня такое чувство, как будто навсегда.
– А в Кызылкуме сейчас дикие тюльпаны цветут, – вспомнил отец. – Сверху такая красота! Огромное пространство разными цветами переливается…
Часть вторая
Глава 1
Большой черный «Мерседес», точно такой же, какой был у Сименко, встречал их у самолета. Когда Верещагин с женой появились на трапе, из машины вышел Али, который, как только они ступили на землю, начал улыбаться. Потом поцеловал руку даме и обнял Алексея.
– Если честно, то вы самая лучшая пара, которую я видел в жизни, – сказал помощник Бачиева. – Вот все говорят так про этих, которые в Голливуде… забыл их фамилии… но я не смотрю американские фильмы…
– Так и не сравнивайте, – посоветовала Регина.
Подошел водитель и взял из руки Алексея чемодан.
– В багаж ничего не сдавали? – спросил Али.
– Вы же советовали взять все с собой, – напомнил Верещагин.
– Ну, тогда нас ничто не задержит. Прокатимся по Ташкенту, а потом прямиком в резиденцию Маджида Наримановича…
Ташкента, в котором он когда-то был лишь проездом, Алексей не помнил вовсе. Да и не помнил почти ничего, что было в далеком детстве. Так, всплывали какие-то эпизоды – детский сад, школа, казенная квартира, соседи… Все о чем-то говорили, но содержание тех разговоров не сохранилось в памяти.
Но язык он помнил. Вернее, ему казалось, что забыл его напрочь, до тех пор, пока не оказался на мойке дяди Коли и не начал общаться с работавшими там узбеками. Сначала всплывали отдельные фразы, строки из стихов или детских песенок, потом посыпались слова – даже те, которые сам он вряд ли мог употреблять в детстве. За пять лет работы с узбекской бригадой Леша стал общаться свободно, хотя и понимал, что говорит на языке мойщиков машин. А потом уже, разговаривая с Бачиевым, человеком, судя по всему, очень неглупым и образованным, заметил, как тот прислушивается к его речи. Прислушивается так внимательно, словно пытается уловить хотя бы одно фальшивое слово и не может заметить даже тени неточности или лжи.
Что Верещагин знал о Бачиеве? Немного. Почти ничего. В советские времена тот был партийным функционером районного масштаба. Но он и не мог тогда находиться на вершине по причине своего довольно молодого возраста. Однако район его был хлопковый, а это значило немало. Вероятно, Бачиев не был бедным и в те времена, а теперь-то уж точно богат. Возможно, даже очень. Хотя предпочитает оставаться в тени. Информации о нем в Интернете практически не найти, а сам о себе он ничего не говорит. Али наверняка знает о нем все или почти все, правда, никогда не произнесет и слова, не обернувшись на своего хозяина и не увидев его кивка или разрешающего взгляда.
– Это площадь Независимости, которая раньше называлась площадью Ленина, – рассказывал Али, показывая за окно. – Там, где был памятник советскому вождю, теперь шар – символ независимости Узбекистана. Красиво, да? Я здесь родился. Не на площади Ленина, конечно, я имею в виду – в Ташкенте. Тогда город был совсем другим. Старый такой… Потом его разрушило землетрясение! Я еще маленький был, однако помню, как мы жили в палатках. Много народу тогда жили в палатках – весь Советский Союз приехал сюда, чтобы построить новую столицу…
Али рассказывал это все, вероятно, для Верещагина, но смотрел на Регину.
– Ты знаешь, как переводится слово «Россия»?
– Нет, – ответила та и обернулась на мужа.
– Вот и ты не знаешь, – вздохнул Али. – И никто не знает. Зато весь мир знает, что название моей страны – Узбекистан – означает «страна свободных людей». Потому что мы такие есть: очень любим свободу. Это у нас в крови.
Помощник Качиева выдохнул и произнес с пафосом человека, знающего много такого, что неизвестно другим:
– Есть такой художник Верещагин…
Теперь Али смотрел на Алексея.
– Наверное, это самый лучший художник. Он все очень точно рисовал. Отрубленные головы, и то, как Наполеон Москву поджигал… И у него есть картина «Двери Тамерлана». Я, когда приехал в первый раз в музей ее смотреть, идти дальше не мог. Стоял и глядел на нее, может быть, часа три или четыре… Других картин уже не видел. А там всего два человека нарисованы. И мне показалось, что один из них мне что-то сказать хочет. Вот я и стоял, чтобы услышать. Потом, когда в гостиницу вернулся, лежал и не мог заснуть. А утром снова в музей приехал и опять возле картины стоял, пока не услышал слова. Их много-много голосов сказали и все повторяли…
– И что же вы услышали? – поинтересовалась Регина.
– Те люди, которые на картине были, и другие, которых не видно, потому что они были за нарисованными дверями, и еще те, которые жили и умерли когда-то, говорили мне тихо: «Люби свою родину, мальчик». Мне тогда было пятнадцать лет, и я был очень пугливый.
Они покатались еще немного по городу, а потом Али приказал водителю по-узбекски:
– Поехали в аэропорт.
– Почему в аэропорт? – переспросил Алексей. – Разве мы не поедем в резиденцию Бачиева?
– Мы туда полетим, – ответил Али. – Ехать на машине очень долго – у нас большая страна.
В аэропорту Алексей увидел знакомое лицо, а Али встретил знакомого человека. Тот шел с русской девушкой, лицо которой поражало невинным и скромным обаянием. Девушку и знакомого Али окружали телохранители. Но когда их босс остановился, они расступились, чтобы пропустить Али пообщаться со своим другом.
А девушка с выражением скромной невинности на лице, переминаясь на длинных ногах, посмотрела на Алексея, вздохнула и отвернулась. Спрашивать ее о том, почему она когда-то сообщила ему чужой новгородский адрес вместо настоящего, Верещагин не стал. Не было смысла. Тут же подошел Али, и они поспешили на поле к стоящей там турбовинтовой «Сессне».
– Мой знакомый очень большой человек у нас, – объяснил Али, – центральным банком руководит. Он встречал своего заместителя лично. Красивая его заместитель, правда? Конечно, не такая, как уважаемая Регина. Но наш главный банкир уже голову потерял.
– Эта девушка заместитель директора Центробанка Узбекистана? – не поверила Регина. – Ей же лет двадцать пять, от силы двадцать семь.
– У нее очень хорошие рекомендации из России, – объяснил Али. – Работала в вашем министерстве финансов и могла какой-нибудь банк возглавить, но приняла предложение моего друга, потому что посчитала, что здесь интереснее и перспективнее.
– Она тебе понравилась? – обратилась Регина к Алексею.
– Я ее не разглядывал, – ответил тот.
Облаков не было, но земля находилась далеко, и разглядеть, что там, было трудно. По словам Али, приземлиться они должны в Навои, а потом поедут на машине. Когда Верещагин поинтересовался, какие еще города есть неподалеку, помощник Бачиева начал перечислять: Навои, Зарафшан, Учкудук…
– Так Бачиев живет в пустыне? – высказал догадку Алексей.
– Э-э… Нет сейчас никакой пустыни. Заселили давно. Теперь там города, поля, дороги проложены. Если бы Кызылкум был страной, то люди этой страны были бы самыми богатыми в мире: там добывают золото, уран, молибден, палладий и много других очень редких полезных ископаемых. И там есть газ.
Когда вышли из самолета, жаркий воздух обжег лицо: трудно было поверить, что всего-навсего конец апреля. Летний белый костюм, который Алексей купил почти год назад, перед тем как отправиться на встречу с Сименко, сразу показался тяжелым и лишним. Пришлось снять пиджак и перебросить его через плечо.
– Хороший материал, – оценил Али, – хлопок.
В машине было прохладно, термометр на панели показывал + 21, шторки на окнах не пропускали солнце, и сквозь них едва можно было разглядеть, как проносятся в серой дымке холмы, редкие деревья. Над летящей навстречу трассой висел, казалось, расплавленный воздух.
Регина задремала. Али, посмотрев на нее, сказал:
– Плохо, что убили ее отца. Очень плохо.
Произнес это по-узбекски, но все равно очень тихо, словно гостья могла услышать и понять, о чем он говорит.
– В нашей стране таких вещей не бывает, – продолжил помощник. – Конечно, у нас тоже есть преступность, но такого количества наркоманов и безработных, как у вас, в Узбекистане нет. У нас люди уважают старших и никогда не спорят с ними. И вообще по пустякам не спорят. А вопросы принципиальные решают вместе. Не все, естественно, живут одинаково – есть богатые люди, есть бедные, у кого-то большой дом, у кого-то маленький, но каждый знает: надо трудиться, чтобы иметь что-то, а не отбирать у других…
Верещагин смотрел на спящую жену, на ее густые светлые волосы, на едва заметную родинку на щеке – все было знакомым и любимым, но почему-то сейчас Регина показалась ему какой-то иной, не такой, какой была еще сегодня утром или день назад, какой была все последние месяцы. Она показалась ему не родной, как обычно, а чужой. Два чувства боролись в нем – любви к жене и отрешенной созерцательности, как будто Алексей разглядывает красоту, ему не принадлежащую, и не рискует приблизиться к ней, опасаясь того, что на этом движении все очарование любви и закончится.
