Анна Князева - Роман без последней страницы
Ребеночек в животе заворочался.
Она улыбнулась и затопала огромными валенками по снежной дороге.
Глава 24
Смотря как захотеть
Дайнека стояла в дверях ванной и смотрела, как бреется отец.
– Я ненадолго съезжу на работу, – сказал он. – Потом, если хочешь, пойдем в кино.
Дайнека смотрела и улыбалась.
– Пойдем? – спросил Вячеслав Алексеевич.
– Куда? – Она будто не слышала того, что он сказал.
– В кино. Или, если хочешь, телевизор посмотрим.
– В кино пойдем и телевизор посмотрим. Мне все равно, лишь бы с тобой.
Вытирая полотенцем лицо, Вячеслав Алексеевич одной рукой обнял дочь.
– Какая же ты у меня еще маленькая.
– Можно я поеду с тобой?
Его лицо посуровело.
– Опять что-то задумала?
Глаза Дайнеки были честны.
– Нужно заехать в одно место.
– Куда?
– В редакцию газеты «Литературный вестник».
– Зачем?
– Оставишь меня там, потом на обратном пути заберешь.
– Ты не расслышала? Я спросил.
– Зачем? – Дайнека повторила вопрос и тут же ответила на него: – Нужно поговорить с главным редактором.
– Тема вашего разговора?
– Роман Василия Тихонова «Земная правда».
Отец отбросил полотенце, крепко взял ее за хрупкие плечи и развернул к себе.
– Для чего тебе это?
– Вот поговорю с ним – потом тебе расскажу.
– Сейчас говори. Иначе останешься дома.
– Ну, хорошо… Это насчет плагиата.
– Чего?
– Многие считают, что Тихонов присвоил себе текст, который написал другой человек, его родственник.
– А ты здесь при чем? – с недоумением поинтересовался Вячеслав Алексеевич.
– В общем-то, ни при чем. Просто интересно.
– Ты дочитала роман?
– Вчера.
– И как он тебе?
– Чего-то в нем не хватает. Но, в общем – торкнуло.
– Классиков критикуем?
Дайнека знала, что в этот момент нужно улыбнуться, и отец согласится.
– Ну, хорошо. Собирайся, поедем. Надеюсь, ты знаешь, где это.
– Как раз по дороге, – прощебетала она и кинулась одеваться.
Всю дорогу они ехали в приподнятом настроении. Говорили о пустяках, о том, что видели из окон автомобиля. Так продолжалось до тех пор, пока Дайнека не спросила:
– Пап, а чья это машина?
– Которая? – Отец покрутил головой.
– Тот «Бентли», что стоял у нас во дворе. Тебе сказали имя хозяина?
Он помрачнел.
– Сколько раз просил, не суй нос, куда тебя не просят.
– Значит, не скажешь?
– Сейчас – нет.
– А когда?
Отец молчал, и Дайнека решила больше не спрашивать, тем более они подъехали к подъезду редакции.
– Я пошла? – спросила она, открыв дверцу.
– Иди. Я позвоню. Жди меня в здании. На улицу ни ногой.
Дайнека вылезла из машины и, когда чуть отошла, оглянулась. Отец не уехал, смотрел до тех пор, пока за ней не закрылась дверь, и только после этого тронулся с места.
В вестибюле стояла охрана. Для того чтобы пройти, потребовался паспорт. К счастью, он лежал в кармане ее куртки. После его предъявления ей дали пластмассовый прямоугольник с надписью «визитер».
Она поднялась на пятый этаж и, выйдя из лифта, оказалась перед ресепшен редакции «Литературного вестника». Вопреки устоявшемуся мнению о простоте и демократичности офисов газетных редакций, здесь все было организовано по высшему разряду. Дайнека подумала: «Наверное, для этого есть особенные причины или чья-то заинтересованность». Другого объяснения у нее не нашлось.
Она подошла к одной из администраторов.
– Здравствуйте, мне нужен Виктор Николаевич Музычко.
Одновременно с Дайнекой к стойке приблизилась высокая женщина.
– Вы к главному редактору?
Дайнека кивнула.
– Вельяминова?
Она снова кивнула, скорее по инерции.
– Быстро за мной! – Женщина заспешила по ковровому коридору. По дороге недовольно выговаривала семенящей рядом Дайнеке:
– Вы опоздали. Можно подумать, у вас каждый день интервью с Музычко… – Она обернулась. – Где ваша аппаратура?
Дайнека хлопнула себя по карману.
– Диктофон? – Женщина ухмыльнулась. – И всего-то…
Они остановились у двери.
– Готова?
Дайнека опять кивнула.
– Тогда – вперед. И ни пуха вам, ни пера!
Женщина распахнула дверь и протолкнула в нее Дайнеку.
Где-то далеко, в другом конце кабинета, за столом сидел старик. Слева от него стояла настольная лампа с зеленым плафоном, какие обычно бывают на писательских столах или в читальном зале библиотеки имени Ленина.
Старик велел:
– Идите сюда.
Она пошла по ковровой дорожке, пока не уперлась в дубовый стол. Он кивнул.
– Здравствуйте, можете сесть.
Дайнека села на стул, не зная, куда девать руки. Наконец, сложила их на коленях.
Старик достал какой-то листок и положил его на стол перед собой.
– Мне передали ваши вопросы. Я просмотрел их. В любом случае разговор пойдет в диалоге. Поэтому не будем терять времени.
Он немного выждал, потом спросил:
– Ну, что же вы? И где ваша аппаратура?
Дайнека выложила на стол телефон так, как пленные сдают оружие.
– Что это?
– Мой телефон. Вы – Музычко?
Старик замер, потом повернулся, нажал какую-то кнопку и громко позвал:
– Вика!
Из динамика раздался голос секретаря:
– Слушаю, Виктор Николаевич.
– Ты кого ко мне привела?
– Вельяминову с радио.
– Виктор Николаевич… – прошептала Дайнека.
– Минутку. – Он повернул голову и посмотрел на нее.
Она умоляюще сложила ладони домиком.
– Прошу вас…
Музычко посмотрел на нее долгим взглядом, потом бросил в сторону:
– Нет, ничего… – Снова нажал кнопку, затем спросил у нее: – Кто вы?
– Я только поговорить…
– Журналистка?
Дайнека энергично замотала головой.
– Сама по себе.
Музычко вскинул лохматые брови и вдруг улыбнулся.
– Одно ясно – вы не Вельяминова.
– Не Вильяминова. Я – Дайнека.
– Это фамилия. Имя у вас есть?
– Людмила.
– Уже лучше. Что вам нужно, Людмила?
– Хочу спросить про роман Василия Тихонова «Земная правда».
Виктор Николаевич подался вперед и с любопытством посмотрел на нее.
– Неужели читали?
Она серьезно ответила:
– Читала. Только вчера закончила. У меня есть вопросы.
Музычко расхохотался, уткнувшись в столешницу, потом, откинувшись в кресле, долго не мог успокоиться. Вытерев рукой проступившие слезы, прерывающимся от смеха голосом сообщил:
– С вами стоило встретиться хотя бы для того, чтобы так посмеяться.
Дайнека поняла, что теперь может спрашивать все, что захочет. Она придвинула стул и положила руки на стол главного редактора.
– Понимаете, Виктор Николаевич. Вот читаю я, читаю… Вроде нравится, а чувствую – что-то не то. Здесь – прямо торкнуло, и я чуть не заплакала. А дальше – пошла какая-то ерунда. Ощущение такое, будто все время чего-то недоговаривают, не дорассказывают или что-то скрывают.
– Вот видите, – серьезно сказал Музычко. – Годы идут, люди меняются, меняется мир, а мысли и впечатления остаются все те же… – Он помолчал, потом снова заговорил: – Когда я впервые прочел этот роман, мне было чуть больше, чем вам сейчас. Я только поступил в аспирантуру и начал работать над диссертацией. Не буду озвучивать тему, как вы понимаете, тогда все было идеологически выдержанно и политизировано…
– Я только хочу знать, был плагиат или нет.
Музычко развел руками.
– Я тоже хочу это знать.
Дайнека замолчала, не понимая, в какую сторону «поворачивать». На всякий случай сказала:
– Представляете, Тихонов живет как раз надо мной.
– Неужели? – Виктор Николаевич сам повел разговор. – Двадцать лет я посвятил изысканиям, анализу, экспертизам. Иногда мне казалось, что все происходящее – чудовищная несправедливость.
– По отношению к Тихонову?
Музычко будто не расслышал вопроса и продолжал говорить:
– Потом появлялась новая информация, я опять анализировал, разбирал одну главу за другой и в сотый раз убеждался в том, что Тихонов – плагиатор.
– Почему же вы сказали, что тоже хотите знать, плагиат это или нет? – спросила Дайнека.
– Когда? – удивился Музычко.
– Только что.
Он улыбнулся.
– Это так… к слову. В любом деле каждый человек вправе высказать свое мнение. Я его высказал и подкрепил косвенными доказательствами. А был плагиат или нет – никто точно не знает. Вот если бы принесли рукопись, оригинал с именем настоящего автора, – это и стало бы стопроцентным доказательством.
Музычко встал с кресла и прошелся по кабинету.
– Лукавство… Вот что меня возмущает. В ответ на обвинения в плагиате Тихонов предъявил полуправду: дескать, он использовал чьи-то рассказы, воспоминания… Тогда как сведущему человеку, – он прервался и посмотрел на Дайнеку. – Да и не только сведущему. Любому, у кого есть мозги, ясно: оригинальную версию романа подвергли значительному редактированию. На потребу соцреализму внесли немотивированные, патриотические вставки и грубые искажения. Вот, например, забеременела главная героиня еще в девках, потом вышла замуж. Свекровь узнала – ее прогнала. Та – к матери, больше-то некуда. Какова вероятность того, что мать стерпит позор и оставит ее в деревне? Нулевая. Нужно знать деревенские нравы, особенности общественного обустройства того времени. Беременную, скорей всего, с глаз долой отошлют. Куда-нибудь к родственникам. Хотя бы на время. А у Тихонова эта самая Манька сама уходит. Зимой, беременная – за сорок километров. И, что характерно, мамаша ее уговаривает: «Останься, Манечка. Как-нибудь прокормимся до весны. Я прощаю, и Бог простит».
