Юлия Алейникова - Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана
– Да-да, теперь у картины появились новые хозяева, им она так же досталась по наследству. И вот теперь пропала, а я выясняю историю картины, – торопливо пояснила Варя, спеша перейти к заинтересовавшей ее детали. – Вы были близко знакомы с Олегом Петровичем?
– Да, мы были дружны. Когда погибла Татьяна, его супруга, он остался совершенно один. Сын работал где-то в пустыне, какой-то геодезический проект воплощал в жизнь, потом с ним случилось несчастье, укусила ядовитая змея, помощь вовремя не подоспела, и он погиб.
– В пустыне, от укуса змеи? – недоверчиво переспросила Варя.
– Да, ему было около тридцати, – кивнула Лидия Кондратьевна.
Какая интересная у людей жизнь, поразилась Варя. Змеи, пустыни, и это в скучные времена застоя. Или нет?
– А когда это случилось? – с интересом спросила Варя.
– В девяносто втором году, – после секундной паузы ответила Лидия Кондратьевна.
Значит, при социализме.
– И что, Олег Петрович остался один?
– Да, Татьяна умерла вскоре после гибели Андрея. Сердце. Невестка быстро вышла замуж, а внуков у них не было, – пояснила Лидия Кондратьевна и, прикрывшись шалью, сильно закашляла, – простите, аллергия, – пояснила она. – Неделю на улицу не выхожу, даже окна не открываю, сижу вот возле воздухоочистителя, и то не помогает, – кивнула она в сторону огромного серого агрегата, стоящего на полу возле ее кресла.
Ах, вот в чем дело, с облегчением выдохнула Варя, не любившая инфекций и особенно тех, кто их разносит. Мама в детстве всегда сердилась, когда кто-то из родителей приводил в детский сад простуженного ребенка:
– Ну, болеешь сам, посиди дома, вылечись, а других не заражай. К тому же инфекция, перенесенная на ногах, может нанести детскому организму непоправимый вред!
И в дальнейшем, заслышав в театре или на концерте чей-то придушенный кашель или хлюпанье сопливого носа, Ирина Ивановна брезгливо доставала платок, закрывала им нос и искала глазами источник заразы. Если в общественном месте раздавалось чье-то чихание, мама тут же приказывала Варе задержать дыхание, бежать из магазина, автобуса или салона красоты без оглядки. Вирусы!
Понятно, что у послушной домашней девочки Вари мамины наставления записались на подкорку мозга, и потому, находясь в непосредственной близости от кашляющей Лидии Кондратьевны, она испытывала болезненную тревогу и необоримое желание бежать куда подальше.
Но если это аллергия, то тогда ладно.
– А как попала к Олегу Петровичу эта картина? – обретя душевную гармонию, вернулась к главной теме беседы Варя. – Ведь, насколько я понимаю, он не был коллекционером.
– Вы правы, не был. Картина досталась их семье случайно. К Олегу она перешла от дальнего родственника, а к нему попала во время войны. Олег Петрович рассказывал, что во время блокады его родственник, кажется, его звали Степан Толмачев, жил в большой коммуналке, но после первой блокадной зимы их в квартире осталось только трое, он, его сестра, она потом погибла во время бомбежки, и их соседка. Остальные то ли умерли, то ли эвакуировались, – механически поправляя выбившуюся из прически непослушную густую прядь, рассказывала Лидия Кондратьевна. Руки у нее хоть и подверглись воздействию возраста – пигментные пятна, узловатые суставы, – тем не менее сохранили красивую форму. – И вот эта соседка, умирая, передала родственнику Олега Петровича картину. И вы знаете, что удивительно? – наклонившись к Варе и сделав загадочное лицо, проговорила Лидия Кондратьевна. – С этой картиной связана прямо-таки мистическая история.
– В самом деле? – наклонилась ей навстречу Варя. Она не верила в мистику, но очень часто такие предания помогают разобраться в истории картины.
– Понимаете, эта соседка, которая отдала родственнику Олега картину, перед смертью попросила его передать картину ее сыну. У нее сын был на фронте. Или, если тот не вернется, как только закончится война, отдать эту картину в музей. И заставила родственника Олега поклясться, что тот так и сделает. Родственник поклялся, – глубоким, полным скрытого намека голосом рассказывала Лидия Кондратьевна, – но его сестра сказала, чтобы он не смел эту картину никому отдавать. Оказывается, эту картину во время революции отняли у какой-то женщины. Она была то ли любовницей человека, изображенного на портрете, то ли сестрой. Точно не помню. И когда картину отнимали, то хозяйка прокляла этих экспроприаторов. А сестра родственника Олега служила у нее домработницей и сказала, что у этой женщины, кроме нее, никого из родственников не осталось, эмигрировали и пропали в Париже, так что она, умирая, все завещала этой самой сестре, которая была у нее прислугой. Значит, и картина принадлежит им. Сестра эта вскоре погибла во время бомбежки, а ее брат, родственник Олега, все же собирался отдать картину или в музей, или наследнику, если тот не погибнет. Но когда война закончилась, родственник Олега Петровича расстаться с Репиным не смог. Пожадничал, хотя сын той женщины и вернулся с войны. И знаете что? – загадочно понизив голос и наклоняясь к Варе, спросила Лидия Кондратьевна. – Зря он так поступил. На него обрушились всяческие несчастья. Потеря близких, карьерный крах. В итоге он совсем опустился и незадолго перед смертью по секрету то ли в горячечном бреду, то ли в здравом уме рассказывал, что мужик с портрета выходит, пугает его и корит за то, что не отдал картину наследнику. Вот.
Варя едва не расхохоталась. Ничего себе были шуточки у строителей коммунизма. А еще говорили, что страна погрязла в пучине атеизма. Нет, веру, а точнее суеверия, никакой социализм с коммунизмом не изживут.
– Не верите? – чуть обиженно, поджав губы, спросила Лидия Кондратьевна.
– Ну, что вы, – с готовностью возразила Варя, имея в виду рассказ о соседе по коммуналке, а не прогулки Всеволода Гаршина по квартире.
– А вот, между прочим, родственник Олега кончил плохо. И я считаю, именно потому, что не сдержал слова. Не отдал картину хозяину. Пожалел, пожадничал, а в итоге сгорел. Заживо!
– Ужас! – искренне воскликнула Варя.
– Вот, вот. И ведь непьющий был человек, – покивала Лидия Кондратьевна.
– Как же это случилось? – проявив вежливый интерес, спросила Варя.
– Пришел усталый с работы, прилег отдохнуть, пока чайник закипает и ужин греется. И заснул с папиросой. Знаете, раньше все повально курили, – пояснила Лидия Кондратьевна. – Сигарета во сне выпала, одеяло загорелось, но он, судя по всему, сначала задохнулся, а потом уж сгорел, потому что не кричал от боли. Соседи прибежали, как дымом запахло, он в коммунальной квартире жил, вот соседи и сбежались, – пояснила Лидия Кондратьевна. – Сразу же водой залили, его из комнаты вынесли, пожарных вызвали, «Скорую», а он уж готовый.
– А как же так вышло, что он сгорел, а картина уцелела?
– Вот, – многозначительно подняла палец вверх Лидия Кондратьевна. – Картине хоть бы что! Угол, где кровать стояла, выгорел вчистую, а картина висела напротив, над столом, и ей хоть бы что!
Ну и в чем здесь мистика? – хотелось спросить Варе. Вот если бы он картину в руках держал и она в огне уцелела, тогда да. А так? Вероятно, Варины мысли нашли отражение на ее лице, поскольку Лидия Кондратьевна снова обиженно поджала губы и проговорила, глядя не на собеседницу, а куда-то в угол:
– Между прочим, Олег Петрович, будучи коммунистом, ведущим инженером завода и человеком, не склонным к… – Лидия Кондратьевна сделала неопределенный витиеватый жест в воздухе, – к разным фантазиям, тоже в последние годы жизни заговаривал о трагическом влиянии портрета, – закончила она. – Ведь и сын, и жена Олега Петровича умерли вскоре после того, как портрет попал в их семью.
Варя не нашлась с ответом. Обижать любезную Лидию Кондратьевну ей не хотелось, а глупо, лицемерно ей поддакивать она не смогла. Подобные естественные для большинства людей мелочи давались ей с трудом.
– Простите, Лидия Кондратьевна, а вы не припомните, как звали родственника Олега Петровича, бывшего владельца картины? Или хотя бы адрес той самой коммуналки?
– Ну, голубушка! – фыркнула Лидия Кондратьевна. – Откуда ж мне знать такие подробности? Кажется, где-то на Петроградской. А что касается имени, то я вам уже говорила, что звали его Степан, фамилия была Толмачев, а вот отчества не помню. Олег Петрович его дядей Степой называл. Знаете, как в детском стишке, – улыбнулась она. – Оттого, наверное, и запомнила.
Варя все же оставила Лидии Кондратьевне на всякий случай свой номер телефона, мало ли чего.
– Скажите, неужели у Олега Петровича не было других родственников, кроме двоюродного племянника в Новосибирске? – спросила Варя на всякий случай, уже стоя на пороге.
– Родители их с Татьяной уже умерли. Брат тоже. У Татьяны какие-то дальние родственники были, но поскольку она умерла раньше Олега, то их никто и не оповещал. Наследниками они по закону не являлись. Хоронило его предприятие, ну и я помогала. А родственники уж потом приехали. Да и то путь не близкий.
