Лариса Соболева - Список нежных жертв
Учитывая, что именно из этого дома, как ребята сообразили, зайдя на стройку, несколькими минутами ранее донесся душераздирающий крик, Павлик проглатывал подкатывавший комок из неопределенности и тревоги. Но комок все равно застревал под кадыком, пульсировал там, затем снова перекрывал горло. Именно неизвестность тревожила, натягивала нервы до предельной степени, когда достаточно мизерного повода, чтобы дернуть отсюда наперегонки с Лешкой. Только Лешка не дернет, посему и Павлику не хотелось ударить в грязь лицом и выглядеть перед приятелем трусом.
Лешка неотступно следовал за Павликом и был более осторожен, что выражалось в бесшумности его поступи. Не слышалось и его дыхания. На Лешку, кажется, гораздо меньше действовала окружающая среда. Залетая в подъезды, он отнюдь не был поглощен собственными страхами. Лешка с детства занимался китайской борьбой и был в себе уверен. Китайская борьба – не одни только упражнения на ловкость и отработка ударов. Это умение проникнуть в душу соперника, умение концентрировать волю, мысли и энергию, настраиваться на определение слабых сторон противника, что и ведет к победе. Поэтому Лешка чутко слушал тишину. Именно она сейчас была его противником, так как таила в себе неизвестность и опасность. Он прощупывал ее нервами, а из подъездов уходил после Павлика.
Так они забежали в подъезд, где на втором этаже лежала Симона, вдавленная в усыпанный строительным мусором пол телом незнакомца. Лешка сконцентрировался на солнечном сплетении, затем пустил волну по пространству подъезда. Ему еще не приходилось на деле использовать «определитель», как его учили на занятиях, но он все же надеялся, что поток его энергии столкнется с энергией людей, если они есть в этом подъезде, надеялся, что он уловит отзвук этого столкновения. И вдруг внутри его что-то екнуло: есть. Но в это время Павлик споткнулся о разбитую ступеньку и неловко скользнул вниз, едва не упав.
– А, черт! – вырвалось у него.
– Тссс! – предупредительно зашипел Лешка.
Нога Павлика зацепила железный прут, который покатился по ступеням. Внизу на прут мягко легла ступня Лешки, он поднял его, взвесил в руке. Что ж, это оружие лучше трухлявой дубинки.
– И здесь никого, – громко сказал Павлик, сбежав к Лешке.
А тот остановил его пятерней и сунул в руку деревянную дубинку.
– Думаешь... – не договорил Павлик, так как Лешка почти неслышно сказал:
– Здесь...
* * *Симона слышала стук его сердца, потому что он грудью касался ее груди, отчего ей было трудно дышать. В отличие от ее сердца, вырывающегося наружу, его стучало ровно и уверенно. Он ничего не боялся, и это было ужасно. Он прикоснулся мокрым лбом к ее лбу, видимо, тоже устал от напряжения и ожидания. Девушку передернуло от брезгливости. Если он взмок, значит, боится. Чего же он боится?
– И здесь никого нет, – вдруг услышала она.
И он тоже услышал.
Нет! Это ее шанс. Единственный. Люди внизу помогут, если подать им знак. Но что делать в этом случае? Только... Изловчившись, Симона укусила руку, закрывавшую ее рот. Разумеется, он непроизвольно – от боли – отдернул ладонь. Хватило одного мгновения, чтобы Симона закричала:
– А!!! А-а-а!!!
Но и он среагировал быстро. Нож с силой погрузился в живот девушки. Теперь из горла Симоны вырывался хрип, но его услышать внизу не могли.
Выдернув нож, он поднялся на ноги и бесшумно метнулся к стене у дверного проема. Он прижался к ней спиной и не дышал. А Симона дышала, то открывая, то закрывая рот. Удушье, перехватившее горло, не давало возможности кричать. Наконец она стала видеть в темноте – перед глазами плавал потолок, один потолок. Острая боль в животе пронзила ее до кончиков волос. Симона прижала к животу ладони. Она пыталась сдавить боль, чтобы уменьшить ее, но усилия ее были напрасны...
Павлик и Лешка, услышав крик, замерли, затем рванули наверх. Они определили, что кричали на втором этаже с левой стороны. Вбежав в «квартиру», Лешка схватил Павлика за плечо и отодвинул его в сторону, он решил продвигаться по коридору первым. Тот не стал спорить, пропустил друга, державшего наготове железный прут.
Они шли на цыпочках по коридору, двигаясь по наитию, ибо темнота стояла непроглядная. Коридор-прихожая длинный. Лешка вел рукой по стене. Внезапно ладонь провалилась в пустоту. Юноша определил, что там тоже коридор, но короче, скорее всего, он ведет в кухню. Там не угадывалось жизни, поэтому он пошел дальше по прихожей. Опять пустота, но теперь с двух сторон. Лешка замер, вычисляя, в какой комнате женщина и насильник. А кто еще мог затащить сюда женщину и зачем? Ясно же, кто и для чего.
Павлик, не выдержав напряжения, щелкнул зажигалкой, затрепетал слабый огонек. Лешка оглянулся на друга, чтобы покрутить пальцем у виска, но успел лишь слегка приподнять руку. Он вскрикнул от боли, изогнув спину назад, так как ему под ребра со спины вошел острый предмет и тут же вышел. Лешка упал на стену, выронив прут, который неестественно громко задребезжал. Боль на короткое мгновение вышибла всякое соображение, юноша лишь сползал по стене вниз, словно это могло уменьшить боль.
В это время Павлик, увидев огромного человека, выскочившего на него из темноты, погасил огонек и метнулся в проем, где предположительно должна была находиться кухня. Там он присел на корточки и вжался в стену. Тот, кто ранил Лешку, рванул к выходу, но внезапно рухнул на пол, споткнувшись о дубинку, которую выронил Павлик, убегая в кухню.
Тем временем Лешка оправился от болевого шока, встал на ноги, одновременно подхватив прут. Он не видел ранившего его человека, но чувствовал. Чувствовал, как крот, который в своем подземелье ощущает пробивающийся кверху росток из семечка. Ощущает, но не видит его. Лешка сжимал прут двумя руками и знал, что ранивший его человек почему-то не встает, а лежит. И лежит поблизости. Коридор длинный, широкий. Лешке мешала, жгла боль в подреберье. Он ощутил, что джинсовая куртка намокла от крови, не говоря о рубашке, значит, ранение серьезное. Но юноша заставлял себя забыть о боли. О ней нельзя помнить. Он лишь помнил, что человек, лежащий где-то здесь, невдалеке от него, опасен. Лешка медленно двигался назад к дверному проему: скользящий шаг – остановка, шаг – остановка, шаг...
Темнота, черт, сплошная темнота... Еще один скользящий шаг – опять остановка...
В паузах Лешка втягивал ноздрями воздух, пытаясь обонянием определить его местонахождение. Кого – его? Что, если ребята случайно повстречались с маньяком, о котором полно слухов ходит уже по городу? Нет, об этом тоже нельзя думать, нельзя отвлекаться, нельзя пускать страх в душу.
Еще шаг – остановка... Носок кроссовки уперся во что-то...
Он!!! Лешка замахнулся...
И внезапная подсечка свалила парня, он плюхнулся на пол плашмя и на спину, едва успев удержать на весу голову. Боль во всем теле, будто оторвались внутренности, лишила его способности двигаться и думать. А на лестнице раздавался удаляющийся топот ног.
Лешка заскрежетал зубами от досады на себя. Так глупо получилось. Этот человек оказался умнее, расчетливей. Он затаился на полу, затем, когда носок Лешкиной кроссовки уперся в ногу негодяя, тот второй ногой, а точнее ступней, зацепил его за лодыжки и дернул на себя. Вот и все, так он легко нейтрализовал Лешку. Это Лешку-то! Может, он в темноте видит?
Юноша осторожно опустил на пол голову и произнес тихо:
– Вот гад, в спину... Пашка! Ты живой?
– Ну да, – вяло откликнулся тот из кухонного помещения. – А этот... ускакал, да?
– Д-да... – застонал Лешка. – Где зажигалка?
Павлик щелкнул несколько раз. Наконец появился огонек.
– Газа мало, горит слабо... – смущенно оправдался Павлик. Впрочем, он действительно смутился, ибо понимал, что струсил и бросил Лешку. – Леха, у тебя бок в крови.
– Знаю. – Юноша сел, упираясь спиной в стену. – Сходи, посмотри в комнатах. Где-то должна быть женщина...
– Живая? – дернулся Павлик.
– Может, и живая, – прокряхтел Лешка, прикладывая к ране носовой платок. – Иди, быстрей. Менты, интересно, откуда едут? С Северного полюса, что ли?
Павлик робко прошел в комнату, откуда выскочил на них мужчина.
– Лешка! Здесь девчонка!
Тот с трудом поднялся и вошел в комнату, шатаясь. Павлик сидел на корточках возле лежавшей на полу девушки, освещая ее огоньком зажигалки. Она не реагировала на них, лишь огромные глаза безучастно смотрели в потолок, а руки прижимались ладонями к окровавленному животу. И ни движения, ни вздоха. Но вот она моргнула. Значит, живая! Лешка тоже присел перед ней на корточки и тихонько, чтобы не напугать ее, произнес:
– Не бойся, это мы. А тот... он убежал. Сейчас отвезем тебя в больницу. Только не бойся, все хорошо будет. Пашка, бери ее на руки.
– До приезда ментов здесь нельзя ничего трогать... – несмело возразил тот.
– Ничего? – встал во весь рост Лешка. Говорить ему было трудно, но он все же сказал: – Она одушевленный предмет, а не «ничего». И ей плохо. Она умрет, если не отвезти ее в больницу. Бери, я сказал. И неси на улицу. Я не могу.
