Черный маг - Лейтон Грин
– Сами они не спешат развеивать популярные заблуждения о себе, но тем не менее ты прав.
– Такое вообще бывает? – спросил Грей, выдвигая вперед ступни, упираясь локтями в колени и нагибаясь. – Я имею в виду настоящую магию.
– Ответ на этот вопрос зависит от того, у кого спрашивать. По-моему, ты уже убедился, что грань между верой и неверием, колдовством и реальностью может быть очень тонкой. И мы пока не понимаем до конца, где она проходит и в чем заключается.
Грей натянуто улыбнулся. Воспоминания о нескольких последних делах с Виктором обосновались у него в глубине сознания, как сплетенная пауком сеть, и подтачивали материалистическое мировоззрение.
– Я, как обычно, постараюсь сохранить непредвзятость.
Кажется, Виктора удовлетворил такой ответ. Профессор поглаживал свой бокал, будто руку любимой женщины.
– Хотя мантия с семью звездами – классический аксессуар мага, она не дает никакого представления о его специализации. Придется мне как‑то конкретизировать, какую отрасль магии практикует наш подозреваемый, чтобы знать, с чем нам предстоит иметь дело.
– Специализация? Отрасль? – взмахнул руками Грей. – Во что вообще верят маги? Что, по их мнению, заставляет волшебство работать?
– В отличие от священников и жрецов, которые видят источник силы в духовной сущности или сущностях, маги обращаются к космосу, к невыразимым словами силам Вселенной.
– Нью-эйджем попахивает, – поморщился Доминик.
– Нью-эйдж – движение современное, а корни истинного магического учения уходят в историю на тысячи, возможно десятки тысяч лет. Маги десятилетиями, на протяжении всей жизни практикуют и оттачивают свое верования.
Грей сделал последний глоток пива и теперь сидел, обхватив пустую бутылку ладонями.
– Я все‑таки не понимаю, что именно они делают.
– Если собрать работы по истории и практике магии, получилась бы коллекция размером с Александрийскую библиотеку. Но если говорить в общем, типичный маг верит во Вселенную как в источник всех загадок и сил – отсюда звезды на мантии – и в то, что сам маг может с помощью различных ритуалов и практик получить доступ к этим силам.
– Исходя из этого, – сказал Грей, – есть ли у сил Вселенной какое‑то название или персонификация? Они добрые, злые или им все равно?
– Большинство магов верят, что Вселенная – невероятно огромная и сложная сущность, которую человеку никогда не понять полностью. И что ради понимания хотя бы части Вселенной стоит всю жизнь заниматься ее изучением и это понимание может дать доступ в совершенно новые области знаний и могущества.
– И метод работает? – спросил Грей напрямую. – Или ты мне сейчас начнешь рассказывать, что это зависит от понимания слова «работать» и предполагаемого воздействия на разум верующего?
– Если честно, в возможностях углубленных магических штудий я убежден не настолько, насколько, скажем, уверен в эффекте ментального убеждения, к которому прибегают, например, бабалаво йоруба. Но легионы блестящих и давно практикующих магов категорически со мной не согласятся. На самом деле я верю в необъяснимые силы Вселенной, назови их хоть наукой, хоть магией, хоть верой. Я просто не убежден, что сложные заклинания и ритуалы магов могут дать к ним доступ.
– Что‑то подсказывает мне, что в процессе нынешнего дела у нас будет шанс это выяснить, – заметил Грей.
– Может быть, – пробормотал Виктор.
– Ну так зачем Оуку лгать? – проговорил Грей. – Только с целью кого‑то выгородить.
– Да, это единственная причина, которую я могу придумать.
Грей провел рукой по волосам, потом обхватил ладонью шею сзади.
– Из того, что ты говоришь, следует, что маги и сатанисты похожи примерно так же, как христиане и синтоисты. И тогда какая связь между убийствами и практикующим магом?
– Это, – ответил Виктор и резко поднялся; Грей по опыту знал: это означает, что на сегодня разговор окончен, – мы и должны выяснить. Такая уж у нас работа.
* * *
Грей вернулся в свой номер совершенно вымотанный. Снял ботинки, рубашку, вымыл лицо. Потом переместился в спальню, разделся до трусов и забрался в постель. И вдруг почувствовал, как его щеки коснулась рука, и попытался вскочить, ощущая зашкаливающий адреналин. В голове проносились тысячи сценариев. Доминик запаниковал и запутался в простынях, зная, что вообще‑то ему не свойственно паниковать и запутываться, но тут услышал успокаивающий голос, и та же рука, теплая и мягкая, вернулась и опять погладила его лицо. Следом он заметил массу светлых волос, экзотическое лицо, одновременно округлое и четко очерченное, соблазнительные пухлые губы.
Прежде чем Грей смог заговорить, спросить ее, как она оказалась в его номере, почему он не заметил ее у себя в кровати, прежде чем даже успел спросить ее имя, девушка из самолета обвила голые руки вокруг его шеи, прильнула к Доминику, и одеяло сползло у нее с груди. Она прижала лицо Грея к своим волосам, и тот поплыл от чувственной силы ее запаха, а потом их губы соприкоснулись и желание стало набегать на него волна за волной, заставляя почувствовать себя невесомым. Вместе с ней он опустился на простыни, застонав, когда ее тело пришло в движение, и чувствуя эротичные прикосновения языка, теплого и настойчивого. Пока он избавлялся от еще остававшейся на них одежды, она впилась ногтями ему в спину.
Грей приподнялся вместе с девушкой; ее пышные груди прижимались к его коже, и вожделение стало невыносимым. Когда он легонько прикусил ей шею, она застонала и опустила голову, целуя ему ключицу, а ее руки блуждали по его брюшному прессу. Потом он, заглянув ей через плечо, опустил глаза и увидел не гладкий изгиб спины, а чешуйчатую кожу и зубчатый хребет, как у рептилии. Живот у Грея скрутило, он попытался отпихнуть соблазнительницу, но та почему‑то оказалась слишком тяжелой. Грей задыхался под ее весом и никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха.
Он подскочил в постели, задыхаясь и понимая, что все это ему просто приснилось. Бисеринка пота катилась по лбу, свидетельствуя о том, насколько реалистичным был кошмар. Несмотря на ужасный финал, тело пылало желанием, трепеща при одном воспоминании о прикосновениях девушки.
У Доминика пересохло во рту, и он отправился в ванную попить воды. На этот раз он увидел незнакомку в зеркале, когда включил свет: она стояла у него за спиной с тем же выражением лица, что было у нее в самолете. Каждая ее восхитительная черта молила о помощи.
Она исчезла, прежде чем глаза приспособились к свету: затянувшийся сон, оживший призрак, мучивший его одинокими ночами. Как в детстве, Грей проверил, нет ли кого за занавеской душа, потом ополоснул лицо и навис над раковиной. Вода текла по подбородку, а он таращился на собственную небритую физиономию,
