Смерть в объятиях прибоя - Дарья Александровна Булатникова
Митя тихо разговаривал о чем-то с Васей Пинчуком, Вася постепенно обретал нормальный цвет лица и перестал пыхтеть, словно паровозик, что было обычным признаком Васиного волнения и негодования.
— Женька, тебе налить вина? — Ольга потянулась к бутылке.
— Давай. Пожалуй, сегодня лучше выпить, как следует, иначе не засну. — Женя перевела взгляд на стену, где вчера висело казавшееся декоративно-игрушечным оружие. — А арбалет куда делся?
— Не знаю, наверное, сняли, чтобы глаза не мозолил. Держи! — Ольга передала через Дину стакан и уселась, нахохлившись и сцепив пальцы на коленях. И это Ольга, которая когда-то ради прямой спины простаивала по часу в день у стены с книжкой на голове. И чтобы лопатки непременно касались обоев.
— Вы мне можете объяснить, что тут случилось, отчего Алина и Борька сбежали?
— Жень, просто нервы у всех сегодня ни к черту. Не нужно было Борису начинать этот разговор про Кристину. Вот и договорились бог знает до чего.
— А до чего мы договорились? — внезапно ощетинился Вася. — До того, что Алька Кристинке тогда настоящую подлянку устроила! Крыське и так хреново было, а тут Алинушка со своими откровениями. И Сашка тут точно при чем-то был…
Никита внезапно швырнул кочергу в угли, так, что кверху взвились искры, и резко встал. Женя подумала, что он сейчас схватит Васю за грудки, но он только сумрачно глянул на него и пожал плечами:
— Если точно не знаешь, при чем, то и молчи лучше. А то, как Наденька, ей-богу…
После этого он уселся в кресло, выбрав, как всегда, стоящее в самом углу, и замолчал. Но что-то неуловимо изменилось в нем, Женя это чувствовала и не могла понять, в чем дело. Никита словно стал свободнее — как птица, выбравшаяся из клетки и усевшаяся на ней с независимым видом уже не та, что прыгала по жердочкам за решеткой. Ей тоже захотелось ощущения независимости и внутреннего удовлетворения, отзвук которого она только что уловила в Гоблине, но пока у неё это не получалось.
— Ребята, у меня такое впечатление, что та наша клятва больше никогда не касаться событий на кафедре стройматериалов, сейчас служит нам плохую службу, — задумчиво сказал Палий. — Произошло убийство, и прежде всего в наших же интересах понять, кто это сделал. Если для этого нужно нарушить табу, мы можем его нарушить. В конце концов, мы сами его создали…
— Митя, да мы все понимаем. Просто никто не уверен, что та история связана с этой… — отозвалась Дина и неожиданно пересела поближе к Гоблину, укрылась почти в абсолютную тень, и только руки её остались хорошо видны в свете небольшой лампы, стоящей на каминной полке.
— Но если не уверены, тогда тем более нужно разобраться, — настаивал Палий, и Женя вдруг подумала, что это ради неё он хочет устроить сейчас обсуждение. О расписке Марка пока, кажется, кроме них двоих никто не знал. Что будет, когда узнают?
Тихо открылась дверь, и появился Борис. Словно усталый кот, потянулся и плюхнулся на диванчик.
— Алина сейчас придет, — сообщил он. — Ребята, поймите, если бы в вашем доме… рядом с домом случилось такое, вы бы тоже были не в своей тарелке.
— Да мы понимаем, Борь, — погладила его по локтю Ольга. — Мы все давно научились понимать друг друга. Иногда даже слишком хорошо.
— Вот именно. — Палий говорил жестко и глухо. — Именно потому, что мы все понимали, что с Кристи тогда случилось, мы и договорились больше не трогать эту тему. Но почему мне сейчас кажется, что мы просто чего-то не знали? Или не поняли…
— Вы не знали о том, что тогда на кафедре Алина назвала Крыську проституткой. И сказала ей, что такой её считает и Борис, — выпалила Надежда и зло усмехнулась. — А ведь Алина знала, что я это слышу, я сидела за перегородкой и зубрила формулы к лабораторной. Потом уговорила меня молчать…
— Не просто уговорила, — сквозь зубы процедила Алина, словно призрак возникая в дверях. — Митя, налей мне, пожалуйста, вон из той бутылки, что около тебя. Я тебе свои сережки с топазами отдала, как ты и требовала. Чтобы ты свой грязный язычок в узде держала. Иначе фиг бы ты промолчала тогда. Про то, что ты там сидишь, навострив уши, я, к сожалению, просто забыла.
Воцарилась тишина. Полумрак теперь физически ощущался как плотная, густая субстанция, и они застыли в этой субстанции, словно разноцветные жуки в тягучей смоле. Почти никто не двигался, только голоса, приобретшие странную самостоятельность и достаточность, жили собственной жизнью, убивая прошлое и создавая его пока ещё бесформенный дубликат.
— Так вот, как оно было… — протянула Ольга. — Но все равно, я Кристинку знала хорошо. Не стала бы она из-за этого… В крайнем случае, проревелась бы где-нибудь в уголке.
— Она и ревела, — буркнула Дина. — Когда я в лабораторию заходила, она там плакала. Я спросила, что случилось, она ответила, что ничего. До сих пор себя казню, что не осталась с ней, что потащилась сдавать курсовой, сгори он синим пламенем! — было видно, как сжались тонкие пальцы, побелели косточки на них.
— Ты тогда это рассказывала. Почти теми же словами… — грустно заметил Вася. — А я, как назло, до лаборатории не дошел, все одно к одному складывалось. Меня секретарша из деканата перехватила и потащила объяснительную за прогулы писать. А потом уже поздно было…
Большая комната, почти погасший камин, пол, застеленный двумя огромными шкурами — справа и слева от камина, и такие же шкуры на стенах. И оленьи головы, кабаньи морды, скрещенные ружья на стене слева, кованые подсвечники… Узорчатые металлические плиты, которыми вымощен пол перед очагом, стрельчатые окна, забранные настоящими витражами, а не подделкой, наклеенной на обычное стекло. Странная комната, приснившаяся Борьке когда-то, когда они и не думали о собственных домах. Большой бар, стилизованный под старинный буфет, глубокие кресла, обитые темным плюшем и деревянные столики с самыми разными бутылками и стаканами. Интерьер чего-то среднего между замком и охотничьим домиком, место, где собрались старые друзья, чтобы предаться воспоминаниям. Вот и предались… В этот момент Женя была почти зла на Сашку Вершинина, которого угораздило умереть самым неподходящим способом и разрушить не только их планы беззаботно отдохнуть и побыть вместе. Он, кажется, начал разрушать и нечто большее. То, что, как всегда
