Сценарий. Холодный город - Сергей Романов
«Всё, погнал!» – вскрикнул сам себе доктор, заскочил в машину и нажал на газ. Холод и снег залетали в открытое окно. Он гнал машину как ошалелый. Уже был виден мост и переместившийся к нему блокпост военных. Он свернул в сторону дома. Когда-то его дома. Совсем пустой дорогу нельзя было назвать. Почти на подъезде машина встала. Был затор, который можно разобрать только танками. Он заглушил двигатель. Закрыл окно. Не думал. Действовал. Взял автомат. Две сумки: одну с деньгами, вторую с патронами. Вышел. Закрыл дверь. Осмотрелся. Людей не было видно. Во дворах догорало два костра, но людей не было рядом. Он шёл к своему дому на улице Брусничной, номер пять. Дверь в подъезд была открыта, и вход занесён снегом. Он отпинал снег и захлопнул за собой дверь. Надвигалась ночь. Тяжело поднялся на восьмой этаж. Выдохнул. В подъезде сейчас было тихо. Дом и тогда-то был заселён только наполовину. А сейчас…
А сейчас наступал момент истины. За всё время, за все перипетии этих дней самое главное – это то, что в кармане куртки в глубине остались ключи от съёмной квартиры и прикреплённый к ним один, от родного дома. Он достал их, тряхнул, нашёл нужный с красной пластиковой завязкой. От двери квартиры у него был только один из трёх ключей, от верхнего замка. Они всегда, когда уходили ненадолго, закрывали только на верхний замок. Дверь открылась. Удача очень большая: или провидение, или…
В квартире было холодно. Примерно, как в таможенном кабинете. Его передёрнуло от этой мысли. Дома никого не было. Что и ладно. Оставил сумки и автомат в прихожей и даже разулся. Натянув дежурные тапки, быстро осмотрел квартиру. Следов сильной паники он не заметил. Может, два. В их с женой спальне на полу он увидел кучу своих вещей. Это было понятно. Эти вещи лежали в большой красной сумке с надписью «Регби». Видимо, для передачи ему. И видимо, она срочно понадобилась, поэтому их и выкинули. Символично. Для него.
Вторые ключи от его машины. Они валялись на диване. Почему? Именно на ней и нужно было уезжать из города. Может, дубликатом завели? И ещё на кухне на столе стоял пакет, в нем было три банки тушёнки, две пластиковых бутылки сгущёнки, две пачки женских прокладок, две пачки спиртовых салфеток, три пачки спичек и один газовый баллон. Ещё один баллон был вставлен в мини-плитку, она стояла на кухонной плите. Он сразу поджёг её. Закрыл дверь на кухню. Он снова стал действовать быстро. Сумку с патронами оставил в коридоре. Вторую отнёс в детскую. Открыл её. Достал их шкафа коробки из-под лего. Фигурки высыпал в большой пластиковый контейнер. А в коробки засунул упаковки с деньгами. Аккуратно сложил их на нижней полке, а коробку с лего убрал в другую часть шкафа. Сумку кинул в прихожей. Снял с себя комбинезон и куртку. Снял остальную одежду. Всю. Открыл пачку спиртовых салфеток. Вытерся весь, даже волосы, бороду и зубы. Не хватило. Открыл вторую. Дотёрся. Выбрал из кучи новую одежду. Стало легче. Старую сложил в мусорный пакет. Сильно воняла. Завязал его. Вернулся в прихожую, взял сумку с патронами и автомат. Надел перчатки. Зарядил магазин автомата и перезарядил магазин пистолета. Успокоился. Дверь закрыл на засов. Ещё надел на себя спортивную осеннюю куртку. Новую шапку. Вернулся в кухню, там было тепло. Открыл банку тушёнки, разогрел её на плитке. Съел. Вернулся в зал, забрал сидушки с дивана, принёс на кухню, уложил на полу. Вернулся ещё раз взял в шкафу два шерстяных одеяла. Наконец закрыл дверь, у двери оставил автомат, а пистолет убрал в карман ветровки. Один баллон газа догорел. Вставил второй. Зажёг горелку. Сел на подушки. Стал согреваться. За окнами уже давно наступила ночь. Какая-то по счёту ночь апокалипсиса. Задумался. Успокоился. Вернее, остановился. Ведь все последние часы после убийства богато одетого он бежал, бежал стометровку без зрителей и стадиона. В голове крутились образы последних дней. Под них он и уснул. А приснился ему психиатр Генка Жолудев.
– Ты, – говорил он ему во сне, – думаешь, что отвёртку сунул в башку не тупому охраннику, а своей тёще, то есть в её башку. И голову вдребезги разнёс не дорого одетому мужику, а своей жене, которая тебя предала. Тогда кто такой водила, которому ты врезал по башке и бросил замерзать в машине на морозе? Это такие оправдания себе самому? Может, у тебя криминальные наклонности? Скрытые от меня? Ты вырос в маленьком городке, где все дрались, ты играл в регби, что и есть драка. А как ты стал хирургом? То есть что? А-а, ты запутал меня. А меня сложно запутать, ведь я – психиатр. Ладно, я знаю, на Донбассе многие из добровольцев, никогда не служивших в армии и не державших оружие в руках, в первые дни очень быстро учились стрелять и обращаться с автоматом, гранатомётом и другой военной утварью. Причем, отлично это у них получалось, многие и в диверсанты попали сразу. Может, ты диверсант урождённый, а не хирург? И куда ты дальше отправишься? В банду?
– Гена, какого хрена ты меня анализируешь? – ответил он психиатру, тоже во сне. – Ты же должен с больными работать, а не со мной.
– С-с-с больными? Вот это новость. Чё-то я сомневаюсь. Или все вокруг и есть больные? А я сам здоров? Э, не надо меня путать, пойду лучше Нинку трахну, м-м, и тебе того же желаю.
С этими словами из его сна ушел психиатр Жолудев, оставив только темноту и вопрос: а кто такая Нинка?
Сцена третья
Home, sweet Home!
«Иха было двое, Лизи и Кристин, и они блондинки!» – взвод морских пехотинцев, задорно вскидывая ноги, совершал утреннюю пробежку. Было шесть часов калифорнийского утра, солнце уже стояло очень высоко в прозрачном тихом небе. Солнце было яркое и очень белое, а пальмы вокруг зелёные, разные, высокие и маленькие, с кокосами и без них. Большой негр-сержант дирижировал руками, а морпехи с удовольствием распевали свой речитатив: «Они были, как иха мать, а иха мать – известна блядь!»
Морпехи, блондинки, психиатр Жолудев – все побывали во
