Мумия для новобрачных - Мария Вадимовна Жукова-Гладкова
Могли и не замуровывать в стену, а закапывать заживо в землю. Например, существует легенда, что при постройке Нижегородского кремля в землю закопали некую Алену, купеческую жену. Целью этого жестокого ритуала было оградить город от бед. Пусть лучше погибнет одна, тогда другие жители окажутся в безопасности от врагов за крепкой стеной. И нижегородцы молились за эту Алену (чего не делали в Западной Европе, принося жертвы). Конечно, это был период раннего христианства, когда христианские верования еще тесно переплетались с языческими обычаями. И до сих пор во время раскопок в Нижегородском кремле археологи ожидают найти труп женщины с коромыслом и ведрами – так ее закопали по легенде.
Почему приносили такие жертвы? Считалось, что душа замурованного станет хранителем или хранительницей здания, а то и целого города, и будет оберегать жителей на протяжении многих поколений. Жертва должна была и задобрить местных духов, потревоженных строительством. Им требовался выкуп за то, что люди берут у них землю в пользование. И еще она обеспечивала долговечность постройки. К счастью, в жертву не всегда приносили людей, это могли быть и животные. И этому имеются доказательства. Например, при ремонте городских ворот в городе Аахене в Германии нашли мумифицированную кошку. По всей вероятности, ее замуровали в башне в 1637 году при ее закладке. В фундаменте одного из берлинских домов шестнадцатого века нашли скелет зайца и яйцо. В России на местах поселений древних славян археологи находят черепа быков и лошадей.
Христианская Европа давала этой явно языческой традиции свои объяснения – Католическая Церковь проводила параллель с Сыном Божьим, который своими муками на кресте заложил фундамент здания всего христианского мира. Хотя, конечно, Церковь была против человеческих жертвоприношений, но… Если никак не пресечь, нужно объяснить. Например, необходимостью остановить натиск адских сил смертью невинного.
Современные отголоски ритуала в России – это традиция первой в новый дом запускать кошку. Это связано с тем, что на Руси в ряде областей считалось, что новый дом строится «на чью-то голову», то есть кто-то из новых жильцов должен умереть в первый год после заселения. Поэтому на пороге рубили голову курице, но мясо не ели. В отличие от Западной Европы, человеческие строительные жертвоприношения на Руси были редкостью. На Руси под звенья сруба клали ячменные зерна, мед, кусок хлеба, щепоть соли.
– Это человеческая жертва для охраны клада? – спросила я. – И такие были? Я слышала про строительные жертвы. Но про охрану кладов таким образом – нет.
– Сомневаюсь, – высказал свое мнение представитель Следственного комитета. – У нее проломлена височная кость. Ее могли здесь просто спрятать, потому что деть было некуда. Может, хотела украсть часть клада? Владельцы что-то не поделили? Подрались – и вот результат.
Из дневника Елизаветы Алексеевны, 1820 год
– Лучше не заходи к нему сегодня, – сказал дядька Степан, когда я в очередной раз приехала навестить Лешеньку.
Я вопросительно посмотрела на верного слугу.
– Сегодня плохой день.
«Плохой день» означает, что Лешенька сегодня буйный. У него случаются необъяснимые приступы ярости. Он всегда был очень мягким и очень добрым человеком. Это все болезнь. Это чудовище, которое сжирает его изнутри, иногда выплескивает свою злость наружу. Лешенька крушит мебель, потом дядька Степан все чинит. Хотя теперь в его комнате стоит очень крепкая мебель, и дядька Степан вторую дверь поставил – Лешеньке отсюда не вырваться. Дядьке Степану в таких случаях помогает слуга Толстовцевых, у которых точно такая же квартира, но этажом выше. Но после того, как дядька Степан вторую дверь поставил, он обычно просто запирает ее снаружи. Окно закрыто плотными ставнями. Лешеньке их не выбить. Открываем их, только когда кто-то еще находится в комнате. Тогда пускаем дневной свет и воздух. Я уже говорила про воздух. Первое мое желание, когда я сюда вхожу, – это распахнуть окно пошире. Я даже про сирень редко вспоминаю, которая весной пышно цветет в парке напротив. Не до сирени, не до цветов – просто нормально дышать хочется. Здесь такой спертый воздух, такой запах… Но обычно Лешенька сидит даже без лампы. Свет режет ему глаза. Ему лучше в темноте. Но когда я здесь и пишу, я открываю ставни, иногда окно или включаю лампу, но в стороне. А дядька Степан выкладывает перед Лешенькой его любимые вещицы, как нам доктор советовал. И я про эти вещи напоминаю Лешеньке – про то, что каждая значила для него при жизни. То есть, конечно, не при… Он жив! Он еще жив! Когда он вел активную жизнь – вот так будет правильно. Я уже писала об этом. Но как не написать снова? Я же все это вижу в каждый свой приезд сюда.
И вообще я не понимаю, как он сейчас может буйствовать? Он же давно не может ходить. Или может в эти моменты, когда в нем просыпается зверь? Я видела только результаты этого буйства. Но он сейчас даже с палкой своей передвигаться не может. Эта палка появилась год назад. Не трость, а именно палка. Ее тоже дядька Степан вырезал. Специально ездил в лес у родительского дома, где мы все родились, выросли и жили много лет, нашел там подходящую. Это нам так доктор посоветовал. Сказал, что нужна очень толстая, очень крепкая, чтобы по-настоящему опираться на
