Мумия для новобрачных - Мария Вадимовна Жукова-Гладкова

чистым становится окружающее его пространство. Конечно, в этом обычно участвуют домработницы или жены, но богатого мужчину, как говорилось в журнале, начинает раздражать беспорядок – разбросанные вещи, следы помады, зубной пасты, пусть даже он сам в молодости жил в подобии портовой ночлежки. Костю бардак не раздражал никогда, и чистота окружающего пространства не входила в список его жизненных целей. Хотя сам он обожал плескаться в душе, с друзьями пару раз в неделю ходил в баню, одежду носил чистую. Он мог бы договориться с той же узбечкой, чтобы приходила каждый день, мыла посуду каждый день, а не когда чистая заканчивается, но не хотел. Он может себе позволить десять домработниц, но его раздражает, когда кто-то прикасается к его вещам, которые участвуют в процессе творчества. Посуда не участвует! – говорила я. Костя объяснил мне, что я не права. Вот стоял он с сигаретой у открытого окна, стряхивал пепел в подаренный на Урале малахитовый кубок, вдыхал запах сирени, и у него в голове звучала музыка. Потом его что-то отвлекло. Чтобы снова услышать ту же музыку, ему нужно вернуться в то же место, в то же окружение. Ничего не должно быть сдвинуто, ничего не должно быть вымыто. Я закатывала глаза.

И еще я вспомнила, как в первый раз оказалась в этой квартире.

Мы с Костей не ходили по ресторанам. Он всегда приезжал ко мне в гости с едой. С таким количеством еды, что нам с Юлькой хватало до его следующего приезда. Я решила, что он женат. Потом, узнав, что Костя – знаменитость, я поняла, что он не хотел, чтобы его узнавали. Он хотел получше узнать меня, и чтобы я узнала его как человека, мужчину, а не медийную персону. На сцене и во время интервью он совсем другой.

– Ты, наверное, задумываешься, почему я не приглашаю тебя к себе, – как-то сказал Костя, пока я еще не узнала, кто он.

– Я не задумываюсь, – ответила я (хотя еще как задумывалась). – Я просто наслаждаюсь каждым часом с тобой. Я не строю воздушных замков, я просто живу здесь и сейчас и радуюсь тому, что есть. Жизнь преподнесла мне много уроков, чтобы понять правильность поговорки: не стройте планов – не смешите Бога.

– Моя квартира тебя шокирует, – сказал Костя.

– Я не претендую на твою квартиру. Мне есть где жить. И я люблю свою квартиру. Здесь все сделано моими руками – так, как хотелось мне. И вообще у меня ребенок, животные и цветы. Я стараюсь их не оставлять на ночь.

– Поехали на экскурсию? – предложил Костя. – Захочешь остаться – останешься. Нет – вернемся к тебе.

И мы поехали.

Я на самом деле была в шоке. Но следов никакой бабы не заметила. Я спросила, зачем ему такая большая квартира. Костя планировал большую семью? Он ответил, что просто вложил деньги. Эта вовремя подвернулась. Плюс звукоизоляция. Никого не слышно, и его никто не слышит.

Потом, когда я уже знала, чем занимается Костя, он спросил, не хочу ли я выступить в роли дизайнера. Я не хотела. Не хотела никаких ремонтов, не хотела бегать в поисках материалов, ругаться с рабочими и сама делать ничего не хотела. Я вообще считаю, что все нужно делать самой – если хочешь, чтобы все получилось, как было задумано, и было сделано хорошо. И еще я объяснила Косте, что в этой квартире моим цветам будет плохо: мало естественного света, не говоря про солнце.

– Это ты мне так предложение пытался сделать? – спросила я.

– Ага, – ответил Костя. – Слушай, давай распишемся?

Я ответила, что, по моему мнению, нам больше всего подходит гостевой брак.

– Приезжай ко мне в любой день. Я всегда рада тебя видеть. Но я не хочу взваливать на себя дополнительные проблемы. А ремонт – это масса проблем.

В ЗАГС мы сходили. А потом Костя решил строить особняк.

* * *

Мы с Костей застыли у входа в гостевую спальню и уставились на открывшуюся нам картину.

Из увиденного можно было понять, что изначально эта комната была больше, но вдоль дальней от входа стены установили еще одну (от пола до потолка) – и сейчас в ней зиял проем. Там была потайная комната.

Не заглянув внутрь, оценить ее площадь не представлялось возможным.

– Это что? – тупо спросил Костя.

– Вероятно, это причина интереса вашей временной сожительницы к вам, – высказал свое мнение представитель Следственного комитета.

– Там хранился клад? – поинтересовалась я из чисто женского любопытства. Хотя и все присутствующие мужчины, наверное, мальчишками мечтали найти клад.

– Хранился, – подтвердил еще один сотрудник правоохранительной системы, появляясь из проема. – Но вам оставлены только два покореженных серебряных блюда. Вероятно, стояли рядом с местом взрыва и пострадали. Хотя и они могут оказаться весьма дорогими по меркам простого человека.

Блюда уже упаковали как вещественные доказательства, но нам продемонстрировали.

– Это старинная посуда? – спросила я.

– И очень даже. Похоже, восемнадцатый век. Может, и семнадцатый, и шестнадцатый. Специалисты определят.

– И эта комната?..

Нам с Костей объяснили, что вскоре сюда приедут еще какие-то эксперты, срочно вызванные представителями Следственного комитета. Дом – конца восемнадцатого века, дополнительную стену строили позднее, но не меньше века назад. И ее явно строили, чтобы спрятать там клад и труп. И эту позднее построенную стену попытались проломить. Явно не хотели взрывать всю стену, проема было достаточно. Пробить его не получилось. Но потом его увеличили кувалдой или каким-то другим подобным инструментом. Просто разбить эту стену кувалдой, похоже, было невозможно – только с помощью взрывного устройства. Строили ее надежно. Использовались большие кирпичи, которые теперь не делают.

– Там еще и труп?! – воскликнули мы с Костей и посмотрели друг на друга.

– Мумия, – пояснили нам. – Женская – судя по истлевшей одежде.

– Строительная жертва? – спросила я.

Но потом я поняла, что в этом месте женщина не могла ею быть. Это не фундамент. Да и стена появилась позднее, чем строилось здание. И если дом конца восемнадцатого века, человеческой строительной жертвы на Руси просто быть не могло!

Это древний обычай, который существовал и в Западной Европе, и в Америке, и в Азии, и на Руси (хотя был менее распространен), и, наверное, по всему миру. В Европе он практиковался до позднего Средневековья. Самый последний документально зафиксированный случай произошел в 1885 году в Индокитае, где под воротами и угловыми башнями одного из городов замуровали живых людей.

Считалось, что для того чтобы здание получилось прочным и долго стояло, в стену или фундамент нужно замуровать живого человека, причем желательно или ребенка,