Джим Томпсон - Убийство
Я покорно кивнул. В конце концов мне удалось подняться.
— Я сделаю все, как ты велишь, Бабушка.
Она не ответила. Наверное, вновь погрузилась в свой блаженный сон.
Я повернулся и пошел прочь от нее на цыпочках, но потерял равновесие и упал лицом вниз. Прошла не одна минута, пока мне удалось снова собрать себя в одно целое. Я еще много раз падал и поднимался, но наконец вышел на дорогу к городу.
Тут меня нагнал грузовик. Вроде бы грузовик Джо Хендерсона. Так оно и вышло. Я с трудом поднял руку и выставил вверх большой палец как хич-хайкер. Джо притормозил и остановился. Но как только я подошел к дверце кабины, он тоже выставил в окно палец и умчался прочь.
А я зашагал дальше более твердым шагом, укрепившись в своей решимости. И недоумевал, какой такой ущерб должен был потерпеть Джо, что его даже нельзя покрыть страховкой. В конце концов я пришел к выводу, что это, скорее всего, шины его грузовика.
Потом меня нагнал еще один фермерский грузовик. На этот раз это был Голландец Итон. Он высунулся из кабины и заботливо спросил, не устал ли я идти пешком.
— Устал, — ответил я, — но только, пожалуйста, не просите меня пробежаться. Эта шутка не была смешной даже в годы моего раннего детства.
Его жирное лицо побагровело от ярости. Он плюнул со злостью.
— Ты, придурок недоделанный!
— Слушайте-ка, мистер Итон! Угадайте, что такое — безмозглое, бесстыжее и едет на колесах? Это свинья, мистер Итон. Хряк в комбинезоне.
Он распахнул дверцу. Выпрыгнул из кабины с бешеным ревом. Я тоже прыгнул. У меня в таких случаях быстрая реакция. Как бы слаб и немощен я ни был в предыдущий момент, но, если речь идет о спасении жизни, сила и ловкость неизменно приходят мне на помощь. Они и сейчас не оставили меня.
Я вмиг перемахнул через канаву, а потом и через забор. И попал я в сад на задах усадьбы Деворов, а Голландец со всех кишок орал мне вслед.
Время от времени я настолько погружался в свои мысли, что забывал о похмелье. Пожалуй, я должен быть благодарен Голландцу Итону и Джо Хендерсону. Однако признаюсь, что я испытывал к ним чувства, далекие от признательности.
Джо и Голландец, размышлял я, они уже много лет в плохих отношениях друг с другом. Не потому ли шины Джо у грузовика порезали в ту же ночь, когда сгорел амбар у Голландца?
«Прости меня, Владыка вечный, — шептал я. — Ведь у них мозги такие же, как у пещерных жителей палеолита, а я как-никак понимаю, что делаю».
Сад остался позади, я подошел к хозяйственному двору. Мужественно продвигаясь вперед, преодолел ворота, пересек хозяйственный, а потом и задний двор и через заднюю дверь вошел в дом.
Тут никакой опасности не было. Я знал об этом, потому что и раньше сюда наведывался. Ральфа, скорее всего, нет дома, а Луана валяется в постели, к тому же окна ее спальни выходят на другую сторону. И поскольку я был совершенно спокоен, спокойнее, чем кто-либо другой, то мог шастать по первому этажу сколько вздумается.
На мгновение я замер перед дверью и прислушался. Со второго этажа до меня донесся слабо различимый голос Луаны — она, должно быть, разговаривала по телефону.
— ...Конечно, я этого ни за что не скажу. У меня и в мыслях не было кому-нибудь рассказывать, ты, Мэйбл, прекрасно меня знаешь. Но слыханное ли дело, чтобы молоденькая девушка задирала подол перед ниггером? А ее отец еще держится так высокомерно...
Меня охватили сомнения — я почувствовал смутное желание что-нибудь сделать. Но было ясно, что если и можно что-то сделать, то теперь все равно уже поздно. Очень скоро сплетня дойдет до ушей Пита Павлова. Удостоверившись в том, что это правда, он начнет действовать. А уж как именно он станет действовать, что он сделает, двух мнений быть не могло.
Я вздрогнул и насупился, но выбросил эту картину из головы и мысленно выключил гнусные завывания Луаны. Мне было не под силу предотвратить неизбежное. Я надеялся на другую неизбежность — на то, что непременно раздобуду себе выпивку, потребность в коей у меня все возрастала.
Я открыл знакомую дверцу буфета, принялся изучать многочисленные бутылки с чудным эликсиром, и рот у меня наполнился слюной. Однако, ознакомившись с этикетками, я с горечью отступил. Скупости Ральфа просто нет предела! После моего последнего визита он заменил бутылки с высококачественной подкрепляющей субстанцией на дешевые безалкогольные напитки.
Я проверил другой шкаф. Там стояла огромная бутыль с жидкостью для полировки паркета, но в этой жидкости всего пять процентов алкоголя, мне это ни к чему. Наконец, я обнаружил люк в полу и спустился в погреб.
Но и здесь мне не повезло. Приготовленный Ральфом сидр еще не перебродил и не содержал ничего, кроме сладости. Что касается консервов, Ральф готовил их так же сноровисто, как делал все остальное: среди множества банок не было ни одной закисшей.
Я снова поднялся в кухню. Сладость так и лезла из меня, а нервная система корчилась в муках, требуя спиртного. Через боковую дверь я вышел в коридор и замер возле ступеней. Наверху-то целое море спирта. Дамские притирки, мази, может, даже что-нибудь, предназначенное для питья. Только бы Луана заснула, только бы хоть на пять минут прекратила извергать ядовитую болтовню. Куда там — сдохнешь — не дождешься.
Сейчас она мелет языком с одним партнером по проводу, а потом, когда она закончит с ним, немедля примется названивать другому. И так целый день. Сама она не остановится, если ее не остановить. К тому же она этого вполне заслуживает, и дело даже не в настоятельных потребностях моего организма. Но вообразить себя в роли человека, который остановит Луану, я был не в силах. Я не способен на такие поступки.
Возможно, как-нибудь в другой раз. В какой-нибудь другой день или ночь, когда жажда и безысходность снова приведут меня в этот дом. Я покинул его, снова прошел через сад и зашагал в город, свернув на аллею позади дома доктора Эштона.
В этот час доктора наверняка не было дома, но даже если бы он там и был, я не рассчитывал на его помощь. И сына его, Бобби, само собой, тоже не было. Его помощь я принял однажды, и этого оказалось больше чем достаточно. До сих пор меня трясет при одном воспоминании. Не знаю, что он дал мне, этот дьявол с ангельской наружностью, но я выблевал все свои внутренности, и потом три рвотные спазмы потрошили меня, как терьер пойманную крысу.
Нет, я не мог рассчитывать ни на доктора Эштона, ни на его сына. Но эта негритянка, Хэтти, должна быть дома, она никогда не выходит. Были случаи, когда она наливала мне стаканчик-другой — просто из суеверия, от страха перед тем, что принято называть безумием.
Я постучал в заднюю дверь. Послышалось шарканье комнатных туфель, потом Хэтти появилась на пороге и тупо на меня уставилась.
— Уходи, — сказала она, прежде чем я успел раскрыть рот. — Мне надоело с тобой возиться.
Я сразу догадался об истинных причинах ее поведения. По крайней мере, решил, что догадался. И попытался втолковать ей, что она совершает ошибку, если верит в россказни про мой дурной глаз.
— Послушайте, послушайте меня, мисс Хэтти. Видите знак у меня в левом глазу? Думаю, вам известно, что ежели у человека в глазу такой знак...
— Не знаю, что там у тебя такое, но лучше уходи. Ты надоел мне, убирайся отсюда, ненормальный!
— Пожалуйста, — попросил я, — пожалуйста, не называйте меня ненормальным. У меня в кармане есть документ, подписанный главным психиатром штата, который подтверждает, что я здоров. Конечно, теперь он не подписал бы такую бумагу, хотя все наши психушки переполнены...
Она не дала мне договорить:
— Ладно. Так и быть. Ты стой здесь, а я тебе что-нибудь принесу.
Она скрылась за дверью, и я не видел, что она делает, но было слышно, как зажурчала вода и полилась в какую-то широкую и плоскую посудину.
Я поскорей спустился с крыльца и отошел на прежнее место.
— Послушайте, послушайте меня, вам вовсе не обязательно это делать. Я могу сейчас же уйти.
Она снова показалась в дверях, и в глазах у нее светилось хитрое торжество. Она сказала, чтобы я уходил и держался от нее подальше.
— А вам лучше сидеть дома. Послушайте, послушайте, что я вам скажу, мисс Хэтти, никуда не выходите, особенно ночью. Иначе с вами может случиться беда.
Ее лицо, будто выточенное из слоновой кости, исказилось от страха.
— С чего ты взял, будто я куда-то собираюсь?
— Послушайте, послушайте меня, мне было знамение, что вы соберетесь, а это приведет к ужасному великому несчастью. Так было предсказано. Но послушайте, послушайте меня. Если я выпью, если я как следует выпью, то смогу изменить предсказание.
Мне не стоило обнаруживать свое нетерпение. Она что-то недоверчиво проворчала и ушла на кухню.
А я возобновил свой путь, охваченный тоской и жаждой.
Иногда, то есть скорее следовало сказать, случалось, мне удавалось добиться успеха в здании городского суда. Там всегда толпились бездельники, а кроме того, вы уж простите мне мою болтливость, власть предержащие лица нашего графства. Поэтому я направился туда, надеясь их позабавить, мне это иногда удавалось в прошлом, когда я развлекал их и будил их мысль проявлениями своей мудрости, что вознаграждалось горсткой мелочи. Однако увы! И увы, и воистину, и как ни странно. Редко когда мой успех бывал более ничтожным, чем именно в тот день, когда меня мучила величайшая жажда.